Читать было временами увлекательно, временами противно, временами – жутко. Иногда хотелось плюнуть и выругаться, иногда – вытянуться во весь рост и грянуть «Сла-а-а-вься!».
Так вот к чему, значит, привела наша жизнь?
– И как же вы будете теперь... я имею в виду, вообще? – спросила мама.
Я пожала плечами, глядя в окно. Все снова запуталось, перекосилось, исказилось. Даже линии улиц выглядели чужими, едва узнаваемыми. Что я могла поделать с этим миром? Разве под силу мне было изменять его?
– Ну и что будем делать? – сухо спросил Валерий.
Но пожать плечами я не успела, поскольку он тут же добавил мрачно:
– Выглядишь на все сто...
Это были слова и голос из прежней жизни. Услышав их, я подняла глаза и смогла наконец улыбнуться.
– Стараюсь! – чистосердечно созналась я, поскольку с утра тщательно следовала маминой инструкции: «Дело женщины – быть красивой и поменьше спорить!» Увы, несколько запоздалой инструкции...
А еще мама предупредила меня: «Может быть, эта встреча – твой последний шанс! Второй раз мужчина не простит оскорбления!»
Значит, мама считала, что нашу жизнь еще можно было спасти?!
Я следила за собой, как агент ЦРУ. Я контролировала себя и смотрела на себя со стороны, как претендентка на титул «Мисс Вселенная».
Утром я сделала прическу в парикмахерской, отважно доверившись тоненькой девочке с вредным личиком. И мое доверие было вознаграждено: через пару часов я не узнавала себя в зеркале. На меня в упор смотрела развратная молодящаяся дама из какого-то бразильского сериала. На всякий случай я пробиралась домой переулками, шарахаясь от знакомых. И только когда мама молитвенно сложила руки и вскричала: «Наконец-то!» – я успокоилась.
Дополняя образ, на мне красовался золотисто-алый Римкин шарф, в тон ее же красной лаковой сумочке с бряцающими цепочками.
Погода тоже не подвела. Весь окружающий пейзаж был выдержан сегодня в небесно-голубых и травянисто-зеленых тонах, с ослепительно-желтыми вкраплениями одуванчиков. В такой день, особенно накануне Восьмого марта, счастье так и витает в воздухе, так и манит самого недоверчивого: «Да вот же я, вот! Протяни только руку!»
Правда, мама забыла предупредить меня, что чем меньше женщина говорит, тем больше упивается рассуждениями мужчина.
– Понимаешь, – говорил Валерий, играя знакомыми бархатистыми интонациями, – даже самое разборчивое, рафинированное и интеллектуальное издательство – это все-таки коммерческая организация. Ты согласна?
Я с готовностью кивнула головой, экономя слова. Почему бы, действительно, иной раз не обойтись и без них?
– И, как всякая коммерческая организация, оно заинтересовано прежде всего в доходе...
Предупреждая паузу, я закивала заранее.
– А что является гарантией издательского дохода? – обрадованно продолжал Валерий. И, выдержав паузу, победно закончил: – Конечно, классный текст! Вкусный! Увлекательный! Текст, который захватит читателя с первой страницы, с первой строчки! Скрутит его в бараний рог! И заставит читать книгу, не выпуская из рук ни на минуту!
– Ну так ведь и «Премьера полета»... – не выдержала было я, но он властным жестом остановил меня, не позволив себя перебить.
– Не о тебе речь... Таких читателей, как ты, уже в принципе не существует. Так, один-два на десять миллионов. А литература должна быть массовой! Доступной массам! Выражаясь фигурально, на уровне безусловных рефлексов! Я понимаю, тебе трудно согласиться со мной, – великодушно допустил Валерий, – ведь школьная обстановка, не обижайся, деформирует сознание... И, как всякое бытие, определяет... Но ведь сейчас абсолютно другое время! Люди хотят дышать полной грудью, понимаешь? И слава Богу, что они имеют такую возможность! И что социалистический реализм наконец-то испустил дух! Это счастье, что больше не надо изображать действительность в ее революционном развитии, в духе партийности и народности! Теперь литературный герой наконец-то может распрямиться во весь рост. Он может позволить себе быть сильным. Ставить перед собой цели и достигать их. Причем лично своих целей! В конце концов, мораль – не категория искусства слова... Ты согласна или нет?! – вспомнил он обо мне и приостановился, вперив в меня горящий взгляд.
Я кивнула, хотя несколько уклончиво, в сторону.
– Вот почему, – заключил он уже поспокойнее, – нужны и новые формы, и новые романные жанры – синтез, или синкретизм, или как это там у вас, у критиков...
– Но я-то не критик! – напомнила я по возможности деликатно и улыбнулась, как бы извиняясь за вторжение в его речь. – Я – просто читатель... читательница...
Он оценил мою деликатность: чмокнул меня в висок и притянул к себе, обняв за талию.
Но идти так было не совсем удобно, и вскоре мы остановились. Посмотрели друг на друга – глаза в глаза.
– Ладно уж! Кто старое помянет... – пробурчал он. И его губы привычно и властно потянулись к моим.
Он уже все решил за нас. Причем в нашу пользу!
А я?
В данный момент мне, как назло, пришла в голову еще одна противная мысль.
Мысль о фотомоделях.
На прообраз молодой красотки я, хоть и с новой прической, явно не тянула. Тогда, выходит, на старую жену?
С другой стороны, почему Мастер должен обязательно изображать свою Маргариту в каждом произведении? И в какой роли мне хотелось бы явиться в романе? Да и хотелось ли вообще?
Обо всем этом я размышляла молча. А мы тем временем уже шли дальше под руку, как в старые добрые времена! Похоже, ЖИЗНЬ снова налаживалась!
Вот что значит слушаться маму!
– В наше кафе! – распорядился Валерий. И пояснил успокоенно и деловито: – Самое время начинать праздновать!
Он вновь желал блеснуть, очаровать, покорить меня. Он объявил торжественно:
– Кстати, принимаются заявки на подарок к женскому дню!
Мы как раз проходили мимо книжного прилавка. Я приостановилась.
На видном месте красовалась табличка: «Подарок женщине». Вокруг таблички веером располагались блестящие книги. Красотки на обложках скакали верхом, стреляли из окон роскошных машин, плавали с аквалангами и замирали в объятиях пиратов, джентльменов и монстров.
– Так вот же он! Это и есть твой жанр! На уровне безусловных рефлексов! – вдруг осенила меня мучительная догадка.
– В смысле?.. – спросил Валерий и слегка отшатнулся. На лице его мгновенно проступила настороженность, и черты отяжелели.
Почему, почему же я не остановилась в эту роковую минуту?! Почему язык мой не прирос к гортани и губы в блестящей помаде «Люмине» не свело судорогой?!
Бессильные риторические вопросы...
– Твой жанр – это женский роман наоборот! – неудержимо выпалила я.
