я Долгих, настороженно оглядываясь. Странные шорохи не прекращались.
– У меня для тебя хорошие новости, – обрадовал меня Паша. – Я вижу, в какой стороне освещенная трасса.
– Отлично!
– Но я понятия не имею, сколько до нее километров, – продолжил Долгих.
– О-о-о, – протянула я разочарованно.
Не выдержала и сняла босоножки. Сзади что-то хрустнуло, кто-то снова застонал, от неожиданности я подскочила на месте.
– Долгих, слезай обратно! – взмолилась я, обхватив шершавый ствол руками. Перед этим на всякий случай, как Паша, поплевала на ладони. Будто это как-то могло сказаться на моем умении лазить по деревьям.
– Погоди, я еще не до конца разведал обстановку, – важным голосом ответил Пашка.
Я пыталась не вслушиваться в шорохи, но у меня ничего не получалось. Казалось, кто-то наблюдал за мной из кустов… Ветка сбоку хрустнула, и по спине пробежал мороз. В какой-то момент мне показалось, что я отчетливо слышу чьи-то шаги, и жалобное всхлипывание будто стало громче… Хруст, шаг, хруст-хруст, два шага. И тут внезапно раздался пронзительный душераздирающий крик. Мой. Да, это я, не выдержав, заверещала.
– Ковалева! – охнул сверху Пашка. Не знаю, как он от неожиданности с дерева не свалился.
Я, вцепившись в ствол, подтянулась на руках и ухватилась за первый попавшийся сук. Пашка поспешно спускался мне навстречу. Сверху на мою голову сыпалась кора.
– Что случилось?
– Помоги, – прокряхтела я, – там косуля… или кабан… или черт!
– Какой черт? – удивился Пашка.
– Страшный! Из ада! Дай руку! – рявкнула я.
Долгих изловчился и с легкостью подтянул меня вверх. Вдвоем мы уселись на толстом мощном суку и уставились вниз.
– Если отсюда упасть, можно свернуть шею? – шепотом спросила я, разглядывая оставленные под деревом босоножки.
– Ты упадешь прямо в объятия черта, – угрюмо припугнул меня Долгих.
– Мамочки! – охнула я, не оценив шутку друга.
– Серьезно, Поля, мы сидим тут на дереве, как два орангутанга, из-за какого-нибудь ежика.
Я проигнорировала слова друга, продолжая прислушиваться.
– Слышал? – снова зашипела я.
– Нет, – так же шепотом ответил Долгих. – Что я должен слышать-то?
– Ой, ну тебя! – Я крепче ухватилась за ствол, а Пашка – за меня…
Теперь я слышала только его дыхание над ухом. Руки снова затекли от напряжения и неудобной позы. Я вспомнила, как Пашка внезапно поцеловал меня в машине, и покрылась мурашками. Кажется, Долгих тоже подумал о том, что наконец произошло между нами. Замер, разглядывая мое смущенное лицо. Боясь навернуться с дерева, я одной рукой обняла ствол, а второй схватилась за кисть Долгих. Пашка крепко сжал в ответ мою ладонь. Мы молчали.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – негромко проговорила я, осмелившись взглянуть на друга.
– Точно? – удивился Паша.
– Ага, – кивнула я, – в твоих мыслях точно есть что-то про меня.
– Верно, – согласился Паша, – размышляю вот, волнуешься ли ты…
– Очень волнуюсь! Слышал, как я орала?
– Слышал, – улыбнулся Паша, опуская взгляд на мои губы, – орала ты будь здоров, Ковалева.
– Спасибо, Долгих! Я еще и добермана перепугалась.
– Этим летом тебе достается от всяких жутких псов, – покачал головой Пашка.
Это он Груню, наверное, имеет в виду.
– Да уж, – вздохнула я, – один пес другого опаснее.
Мы снова на мгновение замолчали. Потом я несмело начала:
– А еще ты наверняка думаешь: «Нужно ее как-то успокоить. Вот бы взять и поце…»
Взял и поцеловал. Снова не дал договорить. Целовал так долго и горячо, что, если б крепко не держал меня, точно мы свалились бы с дерева. Целовал так, что сердце запылало огромным пожаром. Целовал так, что из головы тут же вылетели все мысли. Кроме одного слова: «Люблю».
Паша первым спрыгнул на землю, затем помог спуститься мне. Ноги подкашивались.
– Тебе до сих пор страшно? – спросил Долгих, придерживая меня за талию.
Я покачала головой. Странно, но после наших поцелуев, среди этой обволакивающей темноты, я больше ничего не боялась.
– Тогда вперед! У нас еще вся ночь впереди для приключений, – проговорил Паша, беря меня за руку.
Казалось, что теперь в этом лесу, кроме нас двоих, больше не было ни единой живой души. Только мы, черные деревья да еще ниже накренившееся над нами звездное небо.
* * *
Последнюю пару километров Паша нес меня, перекинув через плечо. Я болталась, словно безжизненная кукла, держа в руках босоножки. Уже давно рассвело. Утреннее небо было хмурым, невыспавшимся, блекло-серым. Над верхушками сосен показалось солнце.
Когда послышался шум проезжающей машины, я тут же встрепенулась.
– Мы спасены? – воскликнула я.
– Ага, – пропыхтел Пашка. – Уже вижу сквозь деревья дорогу.
– Поставь меня на землю! – тут же потребовала я.
Обувалась, повиснув на руке Долгих, а друг только устало вздыхал. С запекшейся кровью под носом, в испачканной помятой рубашке, с взлохмаченными, как у домовенка, волосами…
– Думаешь, нас кто-нибудь согласится подвезти в таком виде? – со скепсисом поинтересовалась я. Это хорошо, что в лесу нет зеркал. Наверное, выгляжу я не лучше Пашки. Разве что нос не расквашен. По пути я в темноте зацепилась за ветку кустарника и порвала подол платья.
– Жрать хочу, – пожаловался Паша, – устал.
– Верю, – хмыкнула я, постучав Долгих по плечу. Приободрила. Я же за последние полчаса, что Паша нес меня на себе, очень даже отдохнула. – Так и быть, поймаю нам машину. Включу свое природное обаяние.
Хотя со стороны я, скорее, походила на попавшую в беду путану. Какое уж тут обаяние.
Мы с Пашей выползли на пустую трассу. Вокруг ни души. Непруха!
– Как думаешь, который час? – спросила я, поглядывая на светлое небо. Зевнула. Страшно подумать, что скажут про мои ночные «гулянки» родители.
– Солнце взошло, – зевнул в ответ Паша. – Полшестого?
– Мама набьет из меня чучело и в сервант поставит, – проворчала я.
Впереди показалась огромная фура. Правда, насколько мы с Пашей смогли сориентироваться на местности, ехала она совершенно в другую сторону от дома. Тем не менее я тут же
