– По коням, – смеётся хрипло и, хлопнув меня по плечу, уходит к своей машине.
Хлопок двери, рёв мотора, а я смотрю вслед уезжающему Арсу. Пусть у нас всё получится, пусть. Разве я так много прошу?
Глава 42
Тем временем…
Где-то там, за высоким забором и коваными воротами, наверняка кипела жизнь, но она будто бы проходила мимо, не касаясь и не задевая.
Степан пил коньяк жадными глотками – последняя прихоть стремительно беднеющего властителя города. Охрана давно распущена, деньги на счету растаяли, превратившись в астрономический долг, проблемы слепились в огромный снежный ком, а рядом не осталось никого из тех, кто ещё вчера подобострастно заглядывал в глаза. Вот вам и цена человеческой преданности: сто́ит оступиться, осмотришься, а вокруг пустота.
Коньяк обжигал горло, проходил по пустому пищеводу, хоть немного растворяя тоскливые мысли, но не опьяняя. Будто бы воду пил родниковую. Время шло, жизнь катилась под откос, но Нечаев не хотел об этом думать. Не тогда, когда на горизонте замаячила призрачная возможность решить все свои проблемы контрольным выстрелом в голову.
И самой главной из них был этот подонок, объявившийся в городе, когда о нём успели забыть даже чумные собаки. Выжидал, гадёныш, когда у Степана всё рухнет, и вернулся. Впрочем, Клим – достойный сын своего предателя-папаши. Как же Степан ненавидел их всех сейчас, как проклинал тот день, когда дал слабину и позволил щенку выжить. Надо было убить – прихлопнуть, как муху, одним ударом, тогда бы ничего этого не было. Но сейчас появился шанс исправить то нелепое недоразумение.
Просто нужно подождать.
Последние деньги ушли на киллера. Этот странный мужик связался со Степаном и согласился выполнить заказ, когда все другие залегли на дно. Дело щекотливое, требующее особой подготовки, но пришлось выбрать из того, что само приплыло в руки. Но уж слишком сильно хотелось избавиться от этой коросты навсегда. Хоть и риск, но без него такие вопросы не решаются.
Заказное убийство – всегда лотерея. Главное, чтобы она не стала билетом в один конец.
А тут ещё гайцы по старой памяти скинули маршрут перемещения Клима, хотя он и косил под мёртвого. Всё одно к одному – грех было не воспользоваться.
Нечаев верил, что сможет выплыть. В любом случае, у него ещё остались связи: в полиции, прокуратуре. Немного, но осталось. Когда-то эти люди ели с его протянутой руки, заглядывали в глаза, виляя хвостами. Всегда везло, повезёт и сейчас. Как же может быть иначе?
Главное, устранить эту занозу по имени Клим. Стереть его с полотна жизни, вырвать с корнем. Иначе никогда не будет покоя. Как когда-то его папашу. Таким подонкам нельзя топтать эту землю.
При воспоминаниях о Петре неприятно саднило под сердцем. Степан ведь верил ему, как другу лучшему, партнёру надёжному, а он за его спиной деньги налево уводил. Подонок и тварь – иных слов у Степана для Коновалова-старшего не было. И сынок такой же – падаль и гниль.
Нечаев поднялся на ноги, а напольные часы, инкрустированные особо ценными породами дерева, отсчитывали скоротечные секунды. Тик-так, тик-так. Невыносимо. Взгляд, бесцельно блуждающий по просторному кабинету, невольно зацепился за висящую на стене фотографию Марии. Дочь. Степан протянул руку, но так и не смог дотронуться. Маша смотрела на него, улыбаясь. Сколько ей здесь? Совсем девочка ещё. Четырнадцать, кажется. Ему нравилась эта фотография: тёмные волосы заплетены в толстые косы, широкая счастливая улыбка и глаза, в которых отражалась любовь к миру. И мир отвечал ей взаимностью.
Эх, Мария. Ну, что тебе стоило быть хоть немножечко благодарной? Разве отец так много просил? Разве так сложно просто слушаться, когда тебе хотят только добра? Скольких женихов она отвергла, сколько шансов упустила – не счесть. Видите ли, она хотела жить просто и спокойно, без отцовской помощи, без привилегий. Не хотела идти замуж за нелюбимого, не хотела жить в золотой клетке. Ребёнка захотела родить, дура. Одно слово: приблуда. Как Нечаев не пытался слепить из неё свою наследницу, пусть не по крови, но по духу родную, не вышло. Маша оказалась такой же, как её настоящая мамаша: идиотка, у которой на уме только любовь.
Маша так часто отказывалась, так упорно сопротивлялась его влиянию, что в итоге Нечаев просто устал. Устал пытаться полюбить чужую дочь. Устал хранить эту тайну в память о Тамаре. Эх, если бы их сын тогда не умер. Если бы студентка не умерла… если бы, если бы. Их так много, что всех не перечислить. В итоге вышло как вышло и назад время не отмотать.
Степан провёл пальцами по прохладному стеклу, за которым миру улыбалась Маша. Он всё-таки любил её, пусть так и не смог признать своей. Любил? Наверное. Если после смерти Тамары и предательства друзей он ещё был способен на такие чувства. Но когда стал выбор: деньги или Маша… ответ нашёлся сам собой. Потому ли, что признать своей так и не сумел или подспудно понимал, что несмотря ни на что, рядом с Климом ей ничего не угрожает? Не разобрать уже, но выбор был очевиден. И пусть Степану нравилась роль заботливого отца, единолично взвалившего на свои плечи заботу о малютке-дочери – этот образ работал на него в глазах партнёров и женщин, оставаться нищим не хотелось. Не в этой жизни, когда пришлось каждый доллар выгрызать у судьбы, сражаясь, как разъярённый зверь.
А ещё Степан верил, что Мария не станет слушать Клима – ни после того, как он “бросил” её, ни после смерти Лизы. Уверен был, что никогда бывшего своего не простит, бескомпромиссная, а это давало простор для манёвра.
Но после той “аварии”, когда всех заставили поверить, что Маша и Клим погибли, Нечаев понял, что из него пыталась сделать лоха его собственная дочь. Да, не родная, но она-то этого не знает. Ну что ж, у них ещё будет шанс объясниться.
У парочки точно всё вышло бы, не объявись вновь на горизонте идиотка Женя. Степан и думать о ней забыл, но быстро вспомнил, когда она вывалила на него свою очень
