живи в доме с кучей обслуживающего персонала. Никакой приватности. Консьерж тебя знает, камеры по периметру, даже доставщики в курсе твоей личной жизни.
Ужинают мирно, хоть и без особого аппетита. Всеволод Алексеевич размазывает паровую котлету из судака и пюре из брокколи по тарелке, глядя в телевизор, где наши играют с бразильцами.
– Невкусно?
Сашка сидит на краю его постели и тоже смотрит футбол. Сидеть тут больше не на чем. Можно, конечно, и стул из кухни приволочь, но она поздно догадалась. Да и удобно, кровать огромная, посерединке они поставили поднос с тарелками.
– Да отдай ты ему мяч, идиот! – фырчит Всеволод Алексеевич. – Невкусно. Ты лучше готовишь. Пресное все какое-то, картонное.
– А я говорила, что надо в магазин сходить. Идея с доставкой ваша была. Нет, ну съедобно. Я уже привыкла, что в Москве вся еда картонная. Что здоровая, что нездоровая. Ваши повара как будто специально продукты портят.
– Ой, ладно! Все тебе не так в златоглавой. Теперь вот повара не угодили. Есть у нас и нормальные рестораны.
– Например? Только не называйте те, где чашка кофе равна средней зарплате бюджетника!
Всеволод Алексеевич неопределенно пожимает плечами. Он какой-то излишне рассеянный сегодня. Мыслями то ли на футбольном поле, то ли в каких-то своих неведомых далях. Может быть, просто устал.
Когда бразильцы всухую выигрывают, забив три гола подряд, Сашка собирает грязную посуду и поднимается.
– Ну все, Всеволод Алексеевич. Спокойной вам ночи. Телефон при вас? Дверь я не закрываю.
– Нет.
Сашка вопросительно поднимает брови. Что значит «нет»? Телефон не при нем? Дверь закрыть?
– Саша, не уходи, пожалуйста. Мне кажется, сегодня приступ точно будет. Как-то уже дышать тяжело.
И глаза абсолютно собачьи, несчастные-несчастные. Сашка вздыхает.
– Можно, я хотя бы посуду отнесу? А потом разберемся?
Возвращается через минуту. Снова садится рядом с ним. Черт подери, у нее же ни фонендоскопа нет, ни лекарств никаких с собой. Чем они думали, импровизаторы хреновы? Однако она не слышит ровным счетом ничего подозрительного. За столько лет наловчилась и без инструментов слышать характерный присвист астматика. Он абсолютно нормально дышит, да и после всех лекарств, которые ему капали, надо хорошо постараться, чтобы в ближайшее время спровоцировать приступ. Это у него в голове перемыкает.
– Останешься? – смотрит, кажется, не в глаза, а в душу.
– Всеволод Алексеевич, где я здесь останусь? На коврике у двери? Так у вас даже коврика нет.
– Кровать большая. Обещаю не приставать.
Сашка горько усмехается.
– А что ж так, Всеволод Алексеевич?
Она шутит, конечно. Привычная ирония, которую он отлично умеет считывать. Но Туманов неожиданно берет ее за локоть и ловит взгляд.
– А я ведь могу. Если ты захочешь. Ты хочешь?
Нет, ей это снится. Господи, бред какой. Ее Всеволод Алексеевич. Уютное домашнее сокровище с посеребренными волосами и хомячьими щеками, с голым пузом над штанами в полосочку. Только в глаза ей сейчас смотрит артист Туманов. Уверенный в своей неотразимости альфа, который выходил на сцену, и не оставалось в зале ни одной равнодушной женщины. А уж стоило к нему приблизиться, подняться, например, с цветами, и твоя независимость, помноженная на феминизм, таяла без следа.
А он тем временем уже получил ответ. Надо представлять, какой у него опыт. Ему не нужны слова, он чувствует. Народный эмпат России. А честно-то сказать, Народный кобель. При всем уважении и в самом хорошем смысле.
Одним уверенным жестом он гасит свет. Другим, не менее уверенным, тянет за кисточку на ее халате. Шелковый пояс легко развязывается, слишком просторный халат скользит на пол. Змея опять застыла перед факиром, на этот раз окончательно и фатально.
Если бы Сашка могла думать, она бы начала рассуждать, что это неправильно. Что происходящее, в конце концов, аморально. И невозможно! Да чисто физиологически. Диабет, астма, возраст! Ну, если это случится, то только на допингах, смертельно опасных в его случае. Она же и предположить не могла. Если только в самых смелых фантазиях, которые, конечно, бывали…
Но способности думать, анализировать, и просто насиловать себе мозг Сашку покинули. Потому что ее обнимал самый главный мужчина в ее жизни. Единственный мужчина в ее жизни. Не первый. Но единственный. И его запах, его энергетика, тепло его тела сводили с ума точно так же, как и много лет назад, когда она просто подходила к нему с букетом цветов.
Его руки были везде. Мягкие, теплые, сильные и очень уверенные. Старому маэстро дали новый и не слишком изящный, совсем не настроенный инструмент, но навыки никуда не делись. Он по-прежнему маэстро, виртуоз. И как же он уверен в себе! Он не спрашивает, как ей хочется. Он откуда-то точно знает.
В какой-то момент она думает, что он все сделает руками. Видит бог, одних его рук бы хватило. Но нет, он подтягивается повыше, нависает над ней и, судя по ощущениям, которые она думала, что уже и забыла, все происходит традиционным путем и… черт…
– Саша…
Он на секунду останавливается, опирается на локти. Сколько же в нем еще силы. Безобидный дедушка. Ну-ну…
– Прости, девочка, я должен спросить. Я не совсем понимаю…
– Было. Давно и не правда, в школе. Так что можно считать, что не было.
Он со свистом втягивает воздух, но это не тот свист, на который ей стоит обратить внимание как врачу. Ему не плохо, ему хорошо. Кажется, даже слишком. Странные эти мужики, и возбуждают их порой странные вещи. Нашел на что делать стойку. Тоже мне, достижение.
– Не бойся, больно не будет.
– Вообще-то это мой текст!
А дальше у нее пропадает охота язвить. Мозг отключается, тело тонет в его ласках, и в какой момент он переходит к главному, Сашка даже не понимает. Утром она, краснея и пряча глаза, заметит царапины и ссадины у него на плечах. При том, что ногтей у нее практически нет. А он будет довольно и невозмутимо улыбаться, словно кот, выползший на первое весеннее солнце. Но до утра еще долго. А пока она старается прижаться к нему как можно сильнее, только бы чувствовать, что это не сон. Чувствовать его запах и капельки пота, капающие с серебряных висков ей на грудь.
* * *
Просыпаться Сашке не хочется. Не хочется открывать глаза. Вдруг откроешь, а там однушка за третьим транспортным кольцом, синие занавески и вид из окна на чадящие трубы. И диван продавленный с постельным бельем в тонкую полоску из Икеи, которое она терпеть не может, но дешево же. Да и не в съемной однушке
