Загорский шёл за мной весь этот путь от дома. Александр Фёдорович был прав: Марк ни за что бы меня не отпустил.
Даже Ярослав успокаивается.
Ему уютно в этом коконе между нами. Он шарит ручкой по лицу отца, и Марк улыбается ему в ответ. Теперь я плачу оттого, что понимаю, как сильно боюсь их обоих потерять ещё раз.
Загорский поддевает пальцем мой подбородок и заставляет посмотреть ему в лицо. Он стирает мои слезы ладонью и прижимается лбом к моему лбу.
- Я так по тебе скучал. – Шепчет он мне в губы.
Даже не передать, как это звучит. Даже лучше его «люблю». Просто окрыляет, вдыхает в меня жизнь.
Марк обнимает меня за плечи и притягивает к себе.
Я плачу и смеюсь, стараясь не раздавить в объятиях нашего сына. Льну к груди Загорского и щедро орошаю слезами его рубашку.
- Очень скучал. – Повторяет Марк. – Каждый божий день, каждую минуту.
Между нами больше нет препятствий.
В объятиях этого мужчины так тепло и хорошо, что горе, которое заполняло меня изнутри, рассыпается, уступая место всепоглощающей любви.
Я больше не хочу его отталкивать. Я ему верю, я хочу быть с ним. Я так сильно его люблю, что хочу родить еще парочку детей, так сильно похожих на него.
Я стискиваю его руками, а он поддерживает на весу нашего сына. Мы стоим на краю обрыва, и Марк горячо целует меня в макушку.
Какой же дурочкой я была, думая, что он не узнает меня. Какой же наивной была, когда думала, что смогу его убить!
Мы целуемся, и моё сердце трепыхается в груди от радости. Целуемся так сильно и так долго, что даже губы начинают неметь. Мы отстраняемся друг от друга только тогда, когда я начинаю смеяться, потому что Ярик успешно осваивает расстёгивание пуговиц на моей рубашке и добирается до выреза топа. Приходится взять его удобнее и приложить к груди. Вё правильно – обед должен быть по расписанию.
ЭПИЛОГ
Марк
Я не знаю, существует ли любовь с первого взгляда, но в тот момент, когда я встретил Полину, меня торкнуло. Это считается? Меня так садануло по затылку, что из глаз полетели искры. Может, это и была любовь, но я понял это не сразу.
Я был закрыт от любых проявлений чувств. Я боялся их и отрицал с такой силой, что сам верил, будто не способен чувствовать. Мне хотелось уберечь себя от того, что было в прошлом. Скрыться от любви под толстой коркой брони, чтобы больше никогда не испытывать боль. Но это хрупкая девчонка меня оттуда выцарапала.
Всё изменилось в тот момент, когда я впервые поцеловал её. Это не было поцелуем в привычном понимании этого слова. Это не было тем, чем мы занимаемся с ней теперь каждый день. В том поцелуе не было нежности и ласки, не было страсти. Я налетел на неё, как на стену, грыз, царапал, кусал и получал в ответ тумаки.
Вообще, во всём, что касалось этих отношений, я шёл от противного и тыкался, точно слепой котёнок, с удивлением всякий раз обнаруживая в себе всё новые и новые проявления человеческого.
Я поцеловал Полину, и мне захотелось большего. Чтобы её глаза смотрели только на меня, чтобы мысли были обо мне, чтобы её тело желало только меня. Но больше всего я хотел её сердце, потому что уже тогда понимал: её любовь излечит меня. Любовь излечивает вообще от всего. Она даже из чудовища может сделать вполне нормального человека.
- Анна Сергеевна, - прошу я, отдавая домработнице сына.
- Марк Григорьевич, вам придётся приплачивать мне! – Ворчит она, усаживая Ярослава в коляску.
Я вижу улыбку на её лице. Всё она понимает.
- С этим не будет проблем. – Киваю я, открывая для неё дверь.
Женщина выкатывает коляску на веранду.
- И за то, что я пса вашего развлекаю. – Хмурится она, с удовольствием наклоняясь и поглаживая по спинке подбежавшего Графа.
- Конечно-конечно! – Подмигиваю я и радостно закрываю дверь.
Пусть погуляют.
Перешагивая через две ступени, взлетаю на второй этаж.
- Спровадил? – Хохочет жена.
- С трудом! – Отчитываюсь я, на ходу расстегивая рубашку.
- Наконец-то!
Полинка приближается и помогает мне справиться с пуговицами. У неё тоже терпения не хватает, она дёргает за петли и лихорадочно срывает рубашку с моих плеч. Тянет вниз мои брюки и трусы.
- Похоже, нам нужна няня. – Смеюсь я, целуя её.
Жена нетерпеливо впивается губами в мои губы, играет своим языком с моим языком, дразнится.
- Ах, так! – Я швыряю её на кровать и падаю сверху.
Придавливаю её весом своего тела.
- Как грубо! – Смеётся она, покусывая мои губы.
Я веду ладонями по её бедрам, поднимаю подол платья и с удивлением обнаруживаю, что она уже без белья.
- Значит, ты приготовилась…
- Чтобы не терять зря время, - хихикает она, кусая меня за подбородок.
- Плохая девочка. – Шепчу я, задыхаясь.
Я лежу на ней так, что стоит мне сделать хоть одно движение, и я окажусь внутри.
- Очень плохая!
Глаза Полины вызывающе блестят, она выгибается и трётся об меня так, что терпеть становится всё сложнее.
- Любишь же ты издеваться. – Хрипло говорит она.
Её ногти нетерпеливо впиваются в мои ягодицы.
Чем дольше я над ней издеваюсь, тем сильнее нарастает моё собственное желание, и она это понимает. Её взгляд смеётся надо мной.
- А к чёрту. – Говорю я и вхожу в неё сразу глубоко и до предела.
- О… - изгибаются её губы.
Она ловит ртом воздух и крепко обвивает меня ногами.
Я замираю, а через несколько секунд начинаю осторожно раскачиваться. Медленно, очень медленно. Мы почти не двигаемся, но её руки мечутся по моей спине.
- Садист, - стонет Полина, закатывая глаза.
Подставляет шею для поцелуя, и я медленно веду по ней губами.
Делаю один глубокий толчок и снова возвращаюсь в неспешный ритм. Наши губы сливаются в неистовом поцелуе, от которого все ощущения становятся острее и невыносимее. Но самое главное наше единение – во взглядах. В них страсть, нежность, доверие, преданность, свет. Мы наполняем друг друга любовью до самых краёв.
Через минуту Полина напрягает ноги и начинает дрожать. Я усиливаю темп и стискиваю её сильнее. Вижу, как она задыхается, как кусает губы и шепчет:
- Твою мать, господи!..
Как некультурно. Ай-яй-яй.
Я притягиваю её к себе и вбираю всем телом её дрожь.
Она бьётся в моих объятиях и выкрикивает моё имя. Я собираю солёный пот с её кожи и внимательно слежу за тем, как меняется её лицо – от удивления к блаженству. Нет, ничто не может изменить её, никакие операции и шрамы. Она – всё та же Полина, она моя женщина, и это навсегда.
Жена кончает, утыкаясь лицом мне в шею, а я придерживаю её за бёдра, испытывая неземное наслаждение.
Полина улыбается, и я понимаю, что ради этой её улыбки я и живу.
***
Полина
- Я убью каждого, кто мне хоть ещё раз скажет, чтобы я успокоился, ясно?! – Обращается он к врачу.
Медик бросает на него недовольный взгляд и возвращается к работе.
- Я рожаю, Загорский! – Рычу я, впиваясь пальцами в его руку. – Ты можешь заткнуться хотя бы на минуточку?!
- Да, милая. – Нехотя выдыхает он.
- В последний раз потужимся. – Спокойно говорит врач.
- А-а-а-а-а! – Из моего пересохшего горла рвётся крик.
Я тужусь, на моём лице, лопаются, кажется, все возможные сосуды. Перед глазами сверкают искры, и что-то разрывает меня изнутри, но голос мужа возвращает меня к реальности.
- Всё хорошо. – Как-то не очень уверенно говорит он. – Я с тобой…
И разом становится так легко, так хорошо, что я на выдохе открываю глаза.
Марк всё ещё сжимает мою руку, но его взгляд направлен куда-то в сторону. Загорский кажется растерянным. От его напряжения не осталось и следа. Он внимательно следит за тем, как врач принимает на руки нашего ребёнка.
- Поздравляю, папаша, у вас девочка! – Ухмыляется тот.
- Девочка… - как во сне повторяет за ним Марк. Хлопает ресницами, затем поворачивается ко мне. – У нас девочка…
Его глаза сияют, и большего мне не надо. Я смеюсь от счастья, а он наклоняется и целует меня во влажный лоб.
