предаются воспоминаниям о бурной молодости, всем хорошо. Сашка слегка выбивается среди зрителей в силу возраста, ее посадили в первый ряд между двух бабулек аккурат напротив Всеволода Алексеевича. Поначалу она еще нервничала, но потом увидела, как счастлив Туманов, как у него блестят глаза, и успокоилась. Он в своей стихии, он нормально себя чувствует, от него не требуют плясать на жаре или петь вживую. Расслабься и получай удовольствие.
Сашка смирилась еще утром, когда увидела, с каким энтузиазмом он подорвался с кровати. В последнее время он долго расхаживается после сна, бродит между ванной и спальней, завтракает тоже без удовольствия. А тут проглотил свою кашу за пять минут, после чего сам поинтересовался, когда Сашка будет инсулин колоть. Она и забыла, что обещала его избавить хотя бы на полдня от дозатора. Уже пожалела о своем обещании, но его сияющая физиономия свидетельствовала о готовности один укол перетерпеть. Сам подставил пузо, даже не пикнул, после чего ушел одеваться.
Сашка, конечно же, поехала с ним. Ну а как иначе? Хотя ей лишнее внимание в тягость. А без внимания не обошлось, тот же самый Макс, ведущий передачи, с интересом на нее поглядывал, пожимая руку Туманову. А уж девочки-гримеры как косились! Наверняка сейчас обсуждают, что нашел в ней Туманов. Что она в Туманове нашла всем, разумеется, очевидно. Его несчетные миллионы, которые артист не знает, куда деть.
Когда миллионера загримировали, Сашка еще раз убедилась, что они все сделали правильно. Потому что Всеволод Алексеевич, глянув на себя в зеркало, вдруг приосанился и сказал, как бы самому себе:
– Вот так. Сразу человек.
И пошел в студию походкой артиста, а не дедушки с больным коленом. Сашка потопала за ним. И теперь сидит, зажатая бабульками с двух сторон, и размышляет, как жить дальше. Туманов такой счастливый, каким она его давно не видела. Нет, он умеет радоваться жизни, и там, в Прибрежном, есть много вещей, которые доставляют ему удовольствие: он любит плавать в море, любит сидеть в саду с газетой, любит гулять по набережной. Но видно невооруженным глазом, что его место тут, перед камерами, в центре внимания. По-настоящему он счастлив, когда в руке микрофон. И как быть? Какое право имеет Сашка тащить его в свой интровертный рай, где ему якобы хорошо? Да, среди сосен и кипарисов ему легче дышать, а московская зима будет его медленно убивать. Но здесь он артист. А там дедушка.
– Давайте перерывчик сделаем, – вдруг перебивает сам себя Всеволод Алексеевич, обращаясь к Максу. – Водички попить.
Перед ним стоит стакан, между прочим. Который уже дважды наполняли. Сахар у него поднялся, что ли? Да не должен, укола хватит на четыре часа минимум. Нервничает?
Объявляют перерыв, но зрителей просят оставаться на своих местах. Звезды разбредаются по туалетам, гримеркам и курилкам, кому куда нужнее. Сашка не знает, как ей себя вести. Надо бы подойти к Туманову, но демонстрировать их отношения на глазах у толпы ей тоже не хочется. Он подходит сам.
– Сашенька, выйдем на минутку?
Бабульки, естественно, переглядываются. Одна уже открывает рот, наверняка хочет попросить автограф или селфи, но Всеволод Алексеевич поворачивается спиной и идет к гримеркам. Сашка за ним. Как только дверь гримерки закрывается, Туманов будто маску снимает. Глаза гаснут, улыбка исчезает, а сам он плюхается на стул, даже забыв поддернуть брюки.
– Вы чего? Всеволод Алексеевич?
Сашка машинально садится перед ним на корточки, чтобы видеть лицо. Со стороны, наверное, они смотрятся шедеврально. Но ей плевать.
– Сашенька, а глюкометр ты с собой не брала? Что-то мне нехорошо.
– Вижу я, что вам нехорошо.
Кто бы додумался на съемки глюкометр тащить? Сашка кинула в сумку три ампулы с лекарствами, блокирующими астму, на всякий случай. Даже инсулин не брала, зачем? Он же не собирался на съемках торты лопать.
– Всеволод Алексеевич, у вас там обычная вода стояла? Или какая-нибудь сладкая газировка?
– Обычная, даже без газа.
– Тошнит?
– Нет. Просто слабость и голова кружится.
И даже она не заподозрила ничего, пока он не зашел в гримерку! Артист! Погорелого театра.
– Может, давление поднялось. Как-то отвык я: свет, шум. И надо постоянно что-то делать, о чем-то говорить, держать внимание публики.
– Мне казалось, вам в радость.
– В радость, Сашенька. Но уже тяжело. Сделаешь чайку?
Чайник тут есть, даже молоко есть в тетрапаке. Сашка быстро организовывает ему горячий чай. В гримерку заглядывает помощница режиссера.
– Максим Леонидович спрашивает, можем ли мы продолжать?
Сашка хочет сказать, что не можем и что вообще надо сворачивать лавочку, но Туманов успевает быстрее:
– Разумеется. Скажи Максиму, что я буду через пять минут.
– Всеволод Алексеевич!
– Что? Не бойся, в прямом эфире не сдохну. Хотя бы потому, что это не прямой эфир.
Допивает чай и возвращается в студию. А что Сашке остается? Только идти за ним.
Артиста он включает, едва попав в объективы камер. Как будто ничего и не было. Снова сидит довольный и счастливый, травит байки, охотно общается с коллегами. А Сашка как на иголках, только на часы посматривает, надеясь, что все быстро закончится.
– И, конечно же, мы не отпустим вас без песни! Просим, Всеволод Алексеевич, на сцену! Специально для наших зрителей звучит «Дорогая земля». Шлягер на все времена в исполнении Всеволода Туманова!
Макс так умело изображает восторг, чуть из штанов не выпрыгивает. Сашка пытается вспомнить, сколько лет он уже на телевидении? Кажется, она смотрела его утренние эфиры, еще собираясь в школу. Он почти не изменился, и орет точно так же в микрофон, и слюной брызгает. Нет, вообще-то она хорошо к нему относится, как хорошо относится ко всем, кто любит ее сокровище. Макс в их числе. Как и Ванечка, еще один телевизионный персонаж. Огромный дядька с очень интеллигентной мордой, язва редкостная, всегда над гостями в студии подтрунивал. Но только не над Всеволодом Алексеевичем. С ним если и шутил, то как-то по-доброму, как с любимым папой. А когда кулинарную передачу вел, тоже с Тумановым в гостях, так бешеной кошкой по студии метался, силясь спасти Народного артиста от членовредительства. Всеволод Алексеевич с завидным постоянством пытался то руки в кипяток макнуть, то порезаться, то уронить на себя кастрюлю с супом. В общем, не для слабонервных получилась передачка, Сашка ее потом даже не пересматривала никогда.
Всеволод Алексеевич тем временем поднимается на сцену, которая организована тут же. В остальной части студии гасят свет, и он, в луче яркого прожектора, берет микрофон, как всегда, в левую руку. Звучит вступление «Дорогой земли».
