Сашка ее терпеть не может, одна из самых заезженных песен Тумановского репертуара. Но что поделать, люди любят шлягеры. Они же не ходили на все концерты Туманова последние двадцать лет, им не приелось. А Всеволод Алексеевич улыбается во весь рот, даже слегка пританцовывает. Поразительный народ эти артисты. Для них адреналин сцены лучше любого лекарства.
Поет под плюс и не всегда точно попадает, забыл уже, где какие паузы или проигрыши. Но не беда, потом при монтаже поправят, в нужных местах покажут зал. Пока Сашка размышляет на эту тему, перед ней вдруг оказывается девочка-ассистентка и протягивает букет цветов.
– Когда он закончит, подарите ему, пожалуйста, – шепчет она Сашке. – Чтобы красивая картинка была в кадре.
– Почему я? – возмущается Сашка.
Ей только не хватало крупным планом засветиться в телевизоре! И опять в качестве поклонницы с букетом, просто потрясающе!
– Потому что нужна красивая картинка! – повторяет ассистентка и исчезает.
Ну да, если букет ему всучит какая-нибудь бабушка, получится не так изящно. Сашка даже не знает, злиться ей или смеяться. Есть определенная ирония в том, чтобы оказаться на прежнем месте – у подножия сцены, на которой стоит Туманов. С букетом. По крайней мере теперь она его не боится.
Сашка встает со своего стула на последних аккордах, делает два шага к сцене. В тот же момент Всеволод Алексеевич, распахнув руки в фирменном жесте, будто бы пытаясь обнять зрительный зал, делает два шага к публике. И не замечает края.
– Куда?! Стойте!
Свалиться он не успел, услышал Сашкин вопль. Закачался, но равновесие кое-как удержал. Да и ребята-операторы, крутившиеся рядом, среагировали, подскочили, подхватили его под руки.
Через несколько минут он уже сидит в гримерке. Цветы валяются на столике. Сашка стоит рядом и влажной салфеткой стирает ему грим.
– Всеволод Алексеевич, они все исправят на монтаже. Просто обрежут концовку, сделают перебивку на хлопающий зал. Это элементарно. Песня-то записана целиком. Всеволод Алексеевич! На меня посмотрите!
Поднимает на нее глаза, и Сашке выть хочется. Куда делся счастливый, сияющий артист? Еще и подводка дурацкая, не стирается с первого раза, оставляет черные полосы под веками, отчего он похож на грустного клоуна.
– Не вздумайте расстраиваться! Главное, что все целы!
Он качает головой и молчит. Он не просто расстроился, он в отчаянии.
– Сделать вам еще чаю?
– Нет. Поехали уже домой. И билеты возьми сегодня же на ближайший рейс.
– Возьму. На завтра. А сегодня вы как следует отдохнете. Всеволод Алексеевич, вы не виноваты! Вам в глаза светят прожекторы, зал не освещен. Вам объективно не видно было края!
– Хватит, Саш. Почему-то раньше я край видел. И все остальные артисты тоже со сцены не падают. Я просто пытаюсь обмануть сам себя. Уходить надо вовремя, не дожидаясь, пока тебя вынесут. Но мы же не можем! Мы же все наркоманы. Нам хлопают, на нас смотрят, и мы готовы наизнанку вывернуться. Будем сидеть на любых лекарствах, колоть себе ботокс в морду и жопу, глотать стимуляторы, накладывать тонны грима, включать фанеру, но выползать и выползать, снова и снова. Чтобы шоу продолжалось. Наше личное шоу, в которое мы превращаем собственную жизнь.
Злится. На себя злится. И Сашка даже возражать ему не хочет, знает, что только хуже будет. Молча помогает ему переодеться, а главное, переобуться. Он уже не спорит, не возмущается, засовывает ноги в мокасины, слегка морщась – более аккуратные туфли, в которых он снимался, были узковаты, и теперь ноги отекли и не хотят помещаться даже в мягкие тапки. Сашка вздыхает, но от комментариев воздерживается. До такси дойдет, а дома она его загонит в постель и пусть попробует сопротивляться.
– Я надеюсь, вы хотя бы ботокс не кололи? – скорее, чтобы сменить тему, интересуется она, пока они идут по длинным коридорам телецентра.
– А то ты не знала бы! – фыркает он. – Ты же всегда в курсе всего!
– Я знаю, что вы блефаропластику делали, но давно, еще до всех проблем со здоровьем.
Кивает.
– В ФСБ у тебя осведомители, что ли. Тогда ведь даже телефонов ваших дурацких не было с камерами, всех этих инстаграмов. Откуда узнала?
– Будто сложно догадаться! Прямо не видно ни разу, ага! Зачем бы вы ее делали, интересно, если бы результата не было заметно? И потом, вы еще месяц на сцену в темных очках выходили. Вы, Туманов! Советский певец, который всегда в костюме и при галстуке.
– Ужас какой-то. Не дай бог таких поклонников иметь. Нет, Сашенька, ботокс я никогда не колол и больше ничего не делал. Я всегда был консервативен до безобразия. И зря, наверное. Надо было хотя бы зрение поправить, пока еще здоровье позволяло. Тогда бы со сцены сейчас не падал.
Заклинило его, что ли, думает Сашка с досадой. Теперь будет по кругу гонять самоуничижительные мысли. Съездили, называется, на съемку, подняли настроение. И кому все это надо было? Провалилась бы его Москва вместе с его сценой.
Такси уже стоит на месте, что очень радует, так как погода к обеду испортилась, моросит холодный и противный дождь, мало похожий на летний. Сашка садится на заднее сиденье рядом с ним и, вопреки своему обыкновению, держаться отстраненно, прижимается к его плечу. Чувствует, что надо так сделать, чтобы ему стало легче.
– Замерзла?
– Ага.
Ни черта она не замерзла. Но он обнимает ее теплой рукой и ощущает себя мужчиной, а не разваливающимся на сцене, запоровшим номер артистом. Они едут домой.
* * *
– Как же тут хорошо, Сашенька!
Сашка слышит эту фразу уже третий раз за последний час и только головой качает. Сначала ищем трудности, а потом героически их преодолеваем! Они прилетели утром, еще два часа добирались на машине из аэропорта до их поселка. Всеволод Алексеевич должен был устать как собака. А он бродит по саду довольный, владения осматривает, список дел составляет: с яблони уже пора урожай снимать, клематисы разрослись до неприличия, через арку из-за них не пройти, через забор ежевика лезет, тоже стричь надо.
Больше всего Сашка боялась, что он скатится в депрессию. Сначала ей казалось, он не захочет уезжать из любимой Москвы, из снова обретенной привычной жизни с телевизионными съемками. Ладно, почти обретенной. Потом боялась, что он расстроится из-за сорванного номера. Он и правда расстроился, но Сашка не учла, что у него все-таки не ее характер. Нельзя примерять на него собственную модель поведения. Она в подобной ситуации накручивала бы себя неделями. А он умеет резко обрывать, жестко принимать решения и радоваться новому дню. Сказал, что они
