удивительно. Наоборот, после похода на пляж ему всегда лучше.
Сашка вылезает на берег греться. Скоро он присоединяется к ней, довольный, отфыркивающийся. Плюхается на лежак, привычным жестом подсоединяет дозатор инсулина, накидывает рубашку.
– Рубашка промокнет и домой пойдете мокрым, – замечает Сашка.
– А так все будут пялиться на мои причиндалы.
– На что?! – хмыкает Сашка.
– Да ну тебя! На дозатор этот чертов! Не стыдно?
– Не-а!
У нее тоже прекрасное настроение. И чего мучились, спрашивается? Надо было просто вернуться в Прибрежный, чтобы жизнь наладилась!
Долго лежать на пляже он не любит, скучно ему. Сашка может уткнуться в книжку, а его на приключения тянет. Он будет кормить голубей и чаек, высматривать торговцев всякой дрянью, ходящих по пляжу, хотя ему нельзя ни сахарные колечки, жареные в масле, ни леденцы на палочке, ни вафельные трубочки со сгущенкой. Единственный приемлемый вариант – запеченные в слоеном тесте персики. И то сомнительный, потому что сахара там тоже до черта. Но для него радость просто дождаться на горизонте продавца, как события. Поймать его, долго выбирать самую аппетитную трубочку, где побольше сгущенки, а потом торжественно вручить ее Сашке. Поначалу Сашка стеснялась есть при нем то, что ему нельзя. Но раз сам покупает! Да и поняла потом, что для него удовольствие чем-то угостить, сделать красивый жест. И неважно, устрицами в ресторане или трубочками на пляже.
Но сегодня они пришли на пляж поздно, уже время ужина, и все торговцы условно съедобными товарами рассосались. Знают, что вечером торговли нет, отдыхающие разбредаются по кафе и столовым, а значит и незачем лишний раз ноги бить. И Всеволоду Алексеевичу скучно. Повторно окунаться он не хочет. Увидел на дальней буне мужика с удочкой, пошел поинтересоваться клевом. Вот ведь неугомонный товарищ. Сашка провожает его взглядом поверх книжки и только головой качает. Ну, лучше так, чем как в Москве, где у него едва хватает сил ноги таскать. Сашка хочет напомнить, что буны скользкие, чтобы был осторожен, но вовремя затыкается. Взрослый дядька, не пятилетний ребенок, разберется как-нибудь.
Возвращается довольный. Все выяснил, все обсудили: и клев, и лучшую наживку для барабули, и рецепты ее приготовления. Уселся на лежак, уставился на море. И опять его хватило на несколько минут. А потом:
– Саша, пойдем до причала пройдемся.
Еще ни разу она не прочитала на пляже больше одной главы.
– Опять на катере будем кататься?
Но встает, конечно, собирает вещи.
– Нет, на катере надоело. Давай на чем-нибудь другом.
– На «банане»?!
Смеется.
– Пожалуй, это было бы слишком экстремально. Я предлагаю подняться от причала на второй ярус. Там, говорят, колесо обозрения заработало.
Колесо построили еще зимой, но почему-то не успели ввести в эксплуатацию к началу сезона. Впрочем, Сашка и не особо интересовалась, ее аттракционы никогда не прельщали, даже в раннем детстве.
– Предлагаете покататься?
– А почему нет?
Действительно, почему нет? На «Американские горки» ему залезать явно не стоит, а колесо обозрения вполне безобидное развлечение. Сашка спокойно берет его под локоть, и они выдвигаются в предложенном направлении.
– Если ты не боишься, конечно, – вдруг говорит он.
– Я? Боюсь? С чего бы?
– Мало ли. Разные страхи у людей бывают. Кто-то высоты боится, кто-то самолетов. Один мой коллега, ты его хорошо знаешь…
По ехидной интонации и ударению на слове «коллега» Сашка сразу понимает, что речь пойдет о Рубинском, одном из «заклятых друзей» Туманова по сцене. Они всю жизнь соперничали, у кого званий больше, кого зрители сильнее любят, кто самый-самый, кто голос поколения.
– Он боялся летать. Панически. А как в нашей профессии без перелетов? Поездом не наездишься, банально не будешь успевать перемещаться по необъятной родине. Приходилось ему перед каждым полетом глотать снотворные. А сверху коньячком полировать, чтоб быстрее взяло. Ну и представь, в каком виде он прилетал на концерт? Да еще и от народа приходилось его прятать, решат же, что пьяный. Можно только посочувствовать.
– А вы?
– Что я?
– Вы не боялись летать?
– Нет.
Изумленно. Как будто она какую-то глупость спросила.
– Какой смысл бояться, Сашенька? У кого что на роду написано, так и выйдет. Ну глотал наш общий знакомый всю жизнь снотворные, сам себе работать мешал. А толку? Ни один самолет, на котором он летал, не разбился. Только и Рубинского уже нет в живых.
Сашка молчит. Не будет же она напоминать, что сам Всеволод Алексеевич боится задохнуться ночью от приступа астмы. Впрочем, иррациональным его страх не назовешь, и угроза куда более реальная, чем в случае с самолетом. А других страхов у него, пожалуй, нет. Но лучше тему не развивать, и Сашка вдруг сообщает:
– А я всегда боялась за вас. Понимала же, что вы каждый день садитесь в самолеты, поезда, машины. Насчет поездов и самолетов меньше переживала как-то, а вот машины – это действительно страшно. В каждом городе чужие водители, встречающие, провожающие. Никто не знает, где они учились, как они водят. И артист вынужден ежедневно доверять случайным людям жизнь и здоровье.
– Вот так приехали! – Всеволод Алексеевич, кажется, искренне удивлен. – Во-первых, для перевозки артистов нанимают профессиональных шоферов, все-таки. Мы же не ловим частника на обочине. Во-вторых, молния не бьет в одно дерево дважды.
Это он про ту аварию, в которой повредил колено. Собственно, после нее Сашка и начала бояться.
– И потом, девочка, тебе больше не за кого было переживать? За себя, например?
Сашка пожимает плечами. С тех пор, как в ее жизни появился Туманов, на себя как-то времени не оставалось. И ее это вполне устраивало.
– Нет, ты мне объясни. То есть ты сидела за партой в мытищенской школе, на уроке математики или там физики, и думала, как бы со мной чего не приключилось? А я в это время летал по стране и миру, выступал, гулял на банкетах, поздравлял с днем рождения жену какого-нибудь олигарха, и даже не подозревал, что кто-то где-то за меня боится?
– Ага, – кивает Сашка. – И когда вы с красотками развлекались на всяких лайнерах, а я полы в госпитале мыла, я все равно переживала за вас. Как вы там, с астмой, с сахаром мотаетесь по городам и весям, работаете на износ.
Он чувствует иронию, ухмыляется.
– Ты же уже тогда все понимала, да?
– Догадывалась. Но одно другому не мешало. Я же знала ваш характер неугомонный. Знала, что вы себя жалеть не будете ни на сцене, ни… кхм… в увлечениях. И еще неизвестно, что опаснее. Попадется какая-нибудь дура молодая с запросами…
Он уже откровенно смеется.
– Сашенька, ты прелесть. И умница.
