мной стебется? — Он с возмущением оглянулся по сторонам.
— Похоже на то, — ответил Малькольм. — У меня сказано: «Побалуй себя сам — зачем ждать, что это сделает кто-то другой?» Кажется, мое печенье тоже над тобой стебется, зайка.
— Похоже, с этой партией что-то не так. А у вас что? — спросил Холден у Адама и Оливии.
Оливия уже откусила уголок и вытащила бумажку. Фраза была банальной, и все же ее сердце екнуло.
— У меня нормальное, — сообщила она Холдену.
— Врешь.
— Нет.
— И что там?
— «Никогда не поздно сказать правду». — Она пожала плечами и повернулась, чтобы выбросить пластиковую обертку. В последний момент она решила сохранить клочок бумажки и сунула его в задний карман джинсов.
— Адам, открой свое, — сказал Малькольм.
— Не-а.
— Ну давай.
— Не собираюсь есть кусок картона только ради того, чтобы тебя утешить.
— Ты хреновый друг.
— Если верить производителю печенья, ты хреновый парень, так что…
— Дай сюда, — вмешалась Оливия, забирая печенье у Адама. — Я его съем. И прочитаю.
За исключением машин Адама и Малькольма, парковка была совершенно пуста. Сейчас Холден собирался вместе с Малькольмом поехать к себе домой, чтобы выгулять свою собаку.
— Адам тебя подбросит, так, Ол?
— Не нужно. Тут идти меньше десяти минут.
— Но как же сумка?
— Она не тяжелая, и я… — Она резко остановилась, прикусила губу, обдумывая возможные варианты, а затем почувствовала, что улыбается, одновременно робко и целеустремленно. — На самом деле, Адам проводит меня домой. Так ведь?
Мгновение он с непроницаемым видом молчал. Затем спокойно ответил:
— Конечно. — Он сунул ключи в карман джинсов и перекинул через плечо ремень ее спортивной сумки.
Когда Холден и Малькольм сели в машину, Адам спросил:
— Где ты живешь?
Оливия молча показала рукой.
— Ты уверен, что хочешь нести мою сумку? Я слышала, в определенном возрасте легко надорвать спину.
Адам сердито воззрился на нее, и она рассмеялась, подстраиваясь под его шаг. Вскоре они вышли со стоянки. Вокруг было тихо, только подошвы ее кроссовок шаркали по мокрому бетону, а спустя несколько секунд мимо проехала машина Малькольма.
— Эй, — окликнул Холден с пассажирского сиденья, — что было в предсказании Адама?
— М-м-м. — Оливия сделала вид, будто смотрит на бумажку. — Ничего особенного. Просто: «Доктор Холден Родригес — жалкий неудачник».
Малькольм поддал газа как раз в тот момент, когда Холден замахал руками. Оливия расхохоталась.
— Что там написано на самом деле? — спросил Адам, когда они наконец остались одни.
Оливия протянула ему скомканную бумажку и молча смотрела, как он наклоняет ее, чтобы прочитать в свете фонаря. Ее не удивило, что под скулами у него заходили желваки и что он, не говоря ни слова, сунул предсказание в карман. В конце концов, она ведь знала, что там написано.
«Можешь умереть от любви. Кто-нибудь тебя воскресит».
— Можно мы поговорим о Томе? — спросила Оливия, обходя лужу. — Это не обязательно, но мне хотелось бы.
— Можно. Нужно. — Она увидела, что его горло подрагивает. — Конечно же, из Гарварда его уволят. Другие дисциплинарные меры все еще рассматриваются… Совещание вчера шло до позднего вечера. — Адам бросил на нее быстрый взгляд. — Вот почему я не позвонил тебе раньше. Гарвардский координатор по работе с «девятым разделом» должен скоро с тобой связаться.
Хорошая новость.
— А что с твоим грантом?
Он стиснул зубы.
— Точно не знаю. Что-нибудь придумаю… или нет. Сейчас это меня не особо заботит.
Как странно, подумала Оливия. Но ее удивление быстро прошло: она осознала, что профессиональные последствия этой истории не так тяжелы, как личные.
— Мне так жаль, Адам. Я знаю, он был твоим другом…
— Не был. — Адам резко остановился посреди улицы. Он повернулся и посмотрел на нее своими глубокими светло-карими глазами. — Я понятия не имел, Оливия. Я думал, что хорошо его знаю, но… — Его кадык дернулся. — Нельзя было доверять тебя Тому. Прости.
Он так произнес это «тебя»… Будто Оливия была чем-то особенным, бесценным и незаменимым. Его самым обожаемым сокровищем. От этого Оливии хотелось дрожать, смеяться и плакать одновременно. Ей было неловко и очень радостно.
— Я… Я боялась, ты разозлишься на меня. За то, что я все испортила. Твои отношения с Томом и, может быть… может, теперь у тебя не получится переехать в Бостон.
Адам покачал головой.
— Ну и ладно. Мне это совершенно безразлично.
Он долго удерживал ее взгляд своим. Челюсти его двигались, словно остальные невысказанные слова он проглотил. Но он так ничего и не добавил, так что Оливия кивнула, повернулась и зашагала вперед.
— Кажется, я нашла другую лабораторию. Чтобы закончить исследование. Ближе к нашим местам, так что в следующем году мне не придется переезжать.
Она заправила волосы за ухо и улыбнулась ему. Было что-то глубоко приятное в том, что он рядом, такой осязаемый и бесспорный. Оливия чувствовала это на каком-то первобытном, интуитивном уровне — головокружительное счастье, всегда возникавшее в его присутствии. Внезапно ей совсем расхотелось обсуждать Тома.
— Отлично посидели. И кстати, ты был прав.
— Насчет тыквенной бурды?
— Нет, она была прекрасна. Насчет Холдена. Он действительно невыносим.
— Постепенно к нему привыкаешь, лет за десять или около того.
— Правда?
— Не, на самом деле нет.
— Бедный Холден. — Оливия издала смешок. — Кстати, не только ты помнишь.
Адам бросил на нее взгляд.
— Помню что?
— Наше знакомство. В туалете, когда я пришла на собеседование.
Оливии показалось, что он на мгновение замедлил шаг. А может, и нет. И все же в его глубоком вздохе слышалась нотка неуверенности.
— Правда?
— Ага. Просто до меня не сразу дошло, что это был ты. Почему ты ничего не сказал?
Ей было так любопытно, что происходило у Адама в голове в последние несколько дней, недель, лет. Кое-что она уже понимала, но некоторые моменты… некоторые моменты ему придется прояснить.
— Потому что ты представилась так, будто раньше мы никогда не встречались.
Оливии показалось, что он слегка покраснел. Возможно, лишь показалось. Под беззвездным небом, в слабом желтом свете фонарей трудно было сказать наверняка.
— И я… Я думал о тебе. Несколько лет. Я и не хотел…
Вероятно, ему приходилось непросто. Они пересекались в коридорах, ходили на одни и те же конференции и семинары. Оливия об этом не задумывалась, но теперь… теперь она невольно задавалась вопросом, что думал он.
«Он годами говорил и говорил об “этой удивительной девушке”, но волновался, что вы с одного факультета», — сказал ей тогда Холден.
Оливия столько всего напридумывала. И так ошибалась.
— Знаешь, тебе незачем было лгать, — сказала она без осуждения.
Адам поправил на плече ремень ее сумки.
— Я не лгал.
— В некотором роде да. Ты умалчивал.
— Верно. Ты… — Он сжал губы. — Ты расстроена?
— Да нет. Это не такая уж и плохая ложь.
— Не плохая?
Она на мгновение прикусила ноготь большого пальца.
— Я поступала намного хуже. И тоже не стала говорить о нашей встрече, даже после того, как все поняла.
— И все же, если ты чувствуешь…
— Я не расстроена, — сказала она нежно, но решительно.
И подняла взгляд на него, желая, чтобы он понял. Пытаясь понять, как ему сказать. Как показать ему.
— Я чувствую другое. — Она улыбнулась. — Радость, например. Что ты помнил меня с того дня.
— Ты… — Пауза. — Тебя нелегко забыть.
— Ха. На самом деле, нет. Я была никем… частью огромного потока поступающих. — Она фыркнула и опустила взгляд. Ей приходилось шагать намного быстрее него, чтобы не отставать. — Мой первый год был ужасен. Было очень тяжело.
Адам посмотрел на нее с удивлением.
— Ты помнишь свой первый доклад на семинаре?
— Да. А что?
— Ты свою краткую презентацию назвала сверхкраткой. И поставила на слайды картинку из «Звездного пути».
— О, да. Было такое. — Она тихо
