И пользовалась новой властью сполна, не стесняясь заявлять одноклассникам, что лучше с ней дружить, а то оценки в четверти плохие будут. Кажется, в тот же год Сашка претендовала на пост старосты. И среди тех, кто высказался против ее кандидатуры, оказалась Аделька. «У Саши один Туманов на уме, она о своей-то учебе думать не успевает», – заявила лучшая подруга на весь класс. И Сашкину кандидатуру отклонили. «Я ради тебя старалась, – сказала ей Аделька на перемене. – Староста все шишки получает, зачем это тебе?» Тогда Сашка поверила.
– А ты помнишь, как мы яблоки пополам линейкой разрезали? – переводит она разговор. – Сок по всей парте тек. Один раз так линейку сломали. А ты еще бутерброды с шоколадным маслом в школу приносила. Я первый раз благодаря тебе шоколадное масло попробовала.
– Не было такого, – мотает головой Аделька. – Я никогда еду с собой не приносила, мне отец деньги давал на столовую.
Но Сашка-то помнит, что было. И разговор опять не клеится, и кофе уже остыл.
* * *
После выступления Аделька возвращается. В половине второго ночи звонит Сашке на мобильный и просит открыть дверь. Всеволод Алексеевич, только полчаса, как уснувший, разумеется, просыпается, трет глаза, пытаясь понять, что происходит. Сашка матерится сквозь зубы и идет открывать.
– Что случилось?
– Ничего. А что должно было случиться? – удивляется Аделька, вваливаясь в дом. – Концерт прошел супер! Принимали офигенно! И пели, и танцевали. Там какая-то тетка еще юбилей отмечала, весь вечер «Императрицу» заказывала. Раза три пришлось петь и за налик, прикинь!
Сашка совсем не хочет анализировать, что за «Императрица» и чем вообще занимается Аделька. Она злится, потому что, если Всеволода Алексеевича разбудить среди ночи, он может до утра не заснуть. К тому же они не ждали гостей. Сашка была уверена, что Аделька уезжает совсем. Ей вроде бы номер в том же отеле, где она пела, полагался? И что-то там еще по райдеру. Она и сумку свою забирала. Теперь с той же сумкой и вернулась.
– Короче, я решила, что поживу у вас. Мы же с тобой сто лет не виделись, еще и не наговорились толком.
Аделька падает на диван и стягивает туфли.
– Не понравилась мне их гостиница. Совок какой-то. Душ свободен? Ужасно хочется помыться.
– Свободен, – бурчит Сашка и уходит в спальню.
Когда залезает в кровать, за стенкой начинает громко журчать вода. Всеволод Алексеевич тяжко вздыхает, но ничего не говорит.
Второй раз Сашка просыпается от его прикосновения к плечу.
– Сашенька…
Эту интонацию ни с чем не спутать. Очень плохая интонация, просящая и извиняющаяся одновременно. Рука сразу тянется к выключателю, зажигает лампу. Впрочем, свою он уже зажег. И разлепив глаза, Сашка видит бледное и расстроенное лицо. Не испуганное, да и хрипов не слышно. Значит, не астма. Значит, вторая беда.
– Сахар?
– Наверное. Кружится все. И тошнит.
Сильно тошнит и кружится, если среди ночи проснулся. Сашка встает, вытаскивает из тумбочки глюкометр. Старается делать все спокойно, чтобы его не нервировать. Высокий сахар – это плохо, но не настолько экстренно, как приступ астмы. Главное, чтобы первое не спровоцировало второе.
Сам протягивает руку и даже не отворачивается. Обычно он не смотрит, вид крови ему неприятен.
– И сколько там?
– Много, Всеволод Алексеевич. Что слопали?
– Ничего!
Обиженный такой. Мол, что за подозрения? Да и что он мог слопать, пока Сашки не было дома? Ну не до киоска же он за шоколадкой сбегал. Большой мальчик, вроде бы.
Сашка добавляет инсулин на дозаторе, идет в ванную комнату, набирать в шприц лекарство. Всеволод Алексеевич тоже выбирается из кровати.
– Ну а вы куда? Лежите уже.
– Не могу лежать, еще хуже становится. На улицу выйду, подышу.
Сашка рассеянно кивает. Она привыкла ему доверять, он не первый день болеет. Сам чувствует, что для него лучше. Если хочет на свежий воздух, да ради бога. Ее сейчас больше заботит, обойдется ли дело уколами или придется капельницы ставить. В домашних условиях – целое дело, а на больницу он не согласится. Да и она не согласится, сколько можно-то? Будет дома капать.
Она как раз заканчивает набирать шприц, когда из кухни доносится оглушительный грохот. Сашка мчится на звук. К счастью, упал всего лишь чайник. Большой, керамический и полный воды. На выложенный плиткой пол. Всеволод Алексеевич поставил его мимо подставки и, соответственно, стола.
– Я хотел водички разогреть. Пить очень хочется, – растерянно бормочет он.
Пол в осколках, сам Всеволод Алексеевич стоит в луже. И рукой держится за край стола. Сашка мысленно считает до десяти. Сама виновата, не уследила. Знает же, что, когда сахар сильно поднимается, он перестает соображать и координация нарушается.
– Бывает, Всеволод Алексеевич. Вы не поранились? Ну и слава богу. Хорошо, что чайник был с холодной водой, а не с кипятком. Пойдемте отсюда. Только на осколки не наступите, пожалуйста. Пошли на улицу. Вы ведь на улицу хотели?
Сашка усаживает его под навесом, обещает принести «горячей водички», спешит в дом. Водичку теперь в ковшике греть придется, пока новый чайник не купят. И убрать же еще нужно последствия погрома, пока правда кто-нибудь не порезался. Но сначала дать ему все лекарства.
Она как-то даже буднично, привычно мечется по дому. Первый раз, что ли? Редкая неделя обходится без такой «веселой» ночки. Но Сашка совершенно забывает про Адельку. И когда подруга появляется на кухне, даже слегка пугается.
– Что у вас тут происходит? Спать невозможно!
– Всеволод Алексеевич опять концерт устраивает, – усмехается Сашка, орудуя веником с совком и прикидывая, брать тряпку или так высохнет. – Сделай доброе дело, отнеси ему чашку с чаем. На столе стоит. И скажи, что я сейчас подойду.
Аделька морщится. Кажется, делать доброе дело у нее нет ни малейшего настроения. Но чашку берет. Спустя пару минут Сашка уже спешит в сад с лекарствами.
– Всеволод Алексеевич? Вы как тут? Получше? Но укол все равно сделаем. Давайте руку. И вот эти таблетки, будьте добры. Две штуки.
– Не проще скорую вызвать? – замечает Аделька, привалившись к яблоне.
– Я за нее, – хмыкает Сашка, аккуратно затягивая жгут. – Не больно? На меня смотрите. Сейчас мы быстренько…
– А если ты не справишься и он крякнет? Тебя же по судам затаскают.
Всеволод Алексеевич дергается, и Сашка едва не промахивается мимо вены.
– Тихо, тихо, вы чего?
– Я вообще-то все слышу, – подает голос Всеволод Алексеевич. – И, к вашему сведению, Аделина, давно написал и заверил у нотариуса бумаги, снимающие с Александры Николаевны все претензии в том случае, если…
– Что?
Теперь дергается рука у Сашки,
