«конфетки».
— Так, стоп. Нет, — останавливаю ее я.
— Что нет?
— Я хочу видеть твою грудь.
— Ну захочешь, спустишь лямки.
— И в чем смысл одеяния?
— Потому что я так хочу.
— Знаешь, надо трахнуть тебя в общественном месте.
— Еще чего.
— Надо, надо. Просто мечтаю довести тебя до состояния, в котором ты не будешь думать, как выглядишь и что делаешь. К сексу вообще нельзя относиться серьёзно. А ты пытаешься это делать.
— Не-не-не, щас тебе будет игривая несерьезная кошечка, проявляющая инициативу.
Дабы не спугнуть настрой «кошечки», собираю все силы, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее. А это становится сложнее, когда Снежана нагибается ко мне, хватается за ремень и тянет меня на себя. Возвышаюсь над ней, пытаясь сдержать улыбку от того, что у Снежаны не получается расстегнуть ремень.
— Скользкий гад.
— Я?
— Ремень.
— Помочь?
— Еще чего. Я сама.
После уверенного «я сама», она ловко расправляется с ремнем и наконец стягивает с меня штаны.
— Я понимаю, что это несексуально. И в кино этого не показывают, но они не исчезнут сами собой. А с ними я не хочу. Будем считать, что ты этого не видишь.
Держать язык за зубами становится все сложнее, в особенности, когда она принимается стягивать с меня носки. Ну да, в кино этого и вправду не покажут. Когда я остаюсь в одних боксерах, Снежана стопорится и закусывает губу. Отнюдь не для того, чтобы выглядеть сексуально, скорее для того, чтобы сделать себе больно.
— Так не пойдет.
— Что? — недоуменно интересуется она.
— Боишься?
— Тебя? Нет.
— А чего боишься?
— Опозориться, — не задумываясь бросает Снежана. Просто и без наигранности.
— Ну ты и дурашка. Иди сюда.
Тяну ее за руку и усаживаю к себе на колени. Хочу сказать какие-нибудь ободряюще слова, но в голову, как назло, ничего дельного не лезет. Правда, Снежана, судя по тому, что сама начинает меня целовать и не настроена на разговоры.
— Обещай, что ты не будешь смеяться, если я что-то сделаю не так, — шепчет мне на ухо и сама того не осознавая начинает елозить на мне, не прекращая покрывать хаотичными поцелуями щеки, шею. И только сейчас до меня доходит, что она говорит.
— Ты из меня нитки можешь вить, не поняла еще? — усмехаюсь, спуская лямки сорочки с ее плеч. И зачем, спрашивается, надевала?
Спускаю шелк ниже, оголяю грудь и, сжав одно полушарие, припадаю губами к ее соску. Отзывчивая. Даже очень. Но зажатая. Пока. Всему свое время.
— Нитки? Веревки же вроде, — наконец выдает Снежана, от чего вызывает мою усмешку.
— Нет, на веревки я еще не согласен.
— А причем тут нитки к моей прось…? — замолкает на полуслове, когда я провожу пальцем по кружеву ее белья.
Невовремя в голову врезается мысль, какого хрена на ней не обычные трусы, тогда как собиралась она на встречу с девчонкой и валенком? Не со мной же. Каким-то чудом одергиваю себя — не время демонстрировать замашки неадекватного дебилоида. И тут же меня шарахает открытием: осознает ли она вообще, какая в ее руках может быть власть надо мной? Вряд ли. И слава Богу.
Отодвигаю полоску ее трусов и начинаю ласкать пальцами. Ерзает на мне так, что, кажется, уже сама готова насадиться на мои пальцы. Но при этом ни звука не издает. Закрыв глаза, в очередной раз закусывает губу.
— При том, что ты ничего не чувствуешь под собой? — шепчу ей на ухо, не прекращая ласкать ее. — Например, стояк?
— Чувствую.
— Тогда ты на верном пути, и все делаешь так, как надо, — целую ее в уголок рта и тут же убираю руку. Готов поклясться, что вижу на ее лице разочарование. — Я хочу, чтобы ты кончила позже. Не так.
Нехотя отстраняю ее от себя и встаю с края кровати. Скидываю с себя боксеры и возвращаюсь в кровать. Взглядом зазываю к себе. Смотрит на меня в упор, приподнимая одну сторону шелковой ткани и натягивая ее на грудь. По рукам бы тебе дать, зараза, что закрываешь такую красоту.
Спустя несколько секунд, сама стаскивает с себя трусы и присоединяется ко мне. Скользит ладонями по моей груди и останавливает взгляд на пахе. Не отводит. И вдруг четко понимаю, что хочу, чтобы она меня трогала. Не потому что я хочу и прошу. А сама. Никогда не задумывался о таких простых вещах, ибо все последние года все шло по определенной хорошо знакомой дорожке. Никаких привязанностей. Просто девки, продающие секс за деньги. А с ней хочу. Там на автомате. Исключительно удовлетворение физиологии.
— Можно потрогать? — нужно. Еле сдерживаю улыбку. Как там она говорила? Только не смеяться? Точно. Не улыбаться, а то еще подумает не то, что надо.
— Только если сама хочешь, а не в угоду чьим-то желаниям.
И лучше бы не трогала. Не даром кто-то умный ляпнул — бойтесь своих желаний. Стоило ей только легонько обхватить мой член и с осторожностью пройтись по нему пальцами, как все предохранители на хрен сгорели в моей башке.
— Лучше на этом остановиться, — сам не верю, что это говорю. — И продолжить по-другому. Не бойся.
Удивительная способность — вспыхивать краской всего лишь от каких-то слов. И все же это хоть и сложно, но определенно интересно — раскрывать хорошую девочку с мадагаскарскими тараканами в голове.
Протягиваю к ней руки и тяну за талию на себя. Широко расставив колени, смущаясь, она все же медленно опускается на меня. Напрягается и стопорится, боясь впустить меня целиком. Двигаю бедрами, поощряя ее к действиям, шепча еле слышное:
— Ты сама поймешь, как надо.
Казалось бы, всего лишь слова, но на нее действует эффективно. Едва заметно улыбнувшись, она начинает насаживаться на меня, пытаясь прислушаться к своим ощущениям. Кто бы мне раньше сказал, что такое зрелище меня будет нехило вставлять, ни за что бы не поверил.
Закидываю руки под голову, наслаждаясь приятной глазу картинкой. Вид охрененный. Распущенные, немного
