Я делаю еще три глотка из своего бокала для вина. Я так зла. Мое тело задыхается от ярости. Меня трясет от того, насколько я вне себя. Да, это неловко, что мир увидел мою грудь и вагину, две части меня, которые я не хотела показывать Коннору целый год.
Да, я немного нервничаю, что мир воспримет меня как шлюху, когда увидит меня сентиментальной и покорной в постели.
Нет, я не буду плакать.
Я не пролью ни слезинки из-за Скотта Ван Райта. Он заслуживает только моих мерзких, гнусных слов. А не эмоций, которых я оставляю для людей, которых люблю.
— Что происходит? — спрашивает Коннор, его голос доносится с лестницы.
Идеально. Он услышал мой зов. Громкое, несносное телевидение.
И его взгляд переходит на телевизор.
— Смотри, милый, — говорю я, — у нас есть совместное секс-видео.
Все молчат, вероятно, гадая, не выйдет ли вдруг из себя невозмутимый Коннор Кобальт. Ему требуется меньше десяти секунд, чтобы отклеить ноги от пола — на целую минуту меньше, чем мне. Я жду, что он достанет свой телефон. Чтобы поступить ответственно и начать набирать номера адвокатов и центров кризисного управления.
Вместо этого он останавливается прямо передо мной. Его глаза впиваются в мои, будто проверяя мое психическое состояние. Я в порядке, черт возьми, хочу крикнуть я в ответ. Но я решаю сделать ещё один большой глоток обжигающего виски.
Его черты лица покрыты грубым беспокойством. Я хочу объяснить, как я зла и не огорчена, но слова не складываются. И тут он бросает взгляд на мой винный бокал. Лучше бы он не забирал его у меня, словно я ребенок. Если он выльет мой напиток в раковину...
И тут он выхватывает бокал прямо у меня из рук.
Прежде чем я успеваю пожаловаться, он подносит бокал к губам. И я затихаю, наблюдая, как он делает огромный, наглый глоток, смывая алкоголем свою ярость. Я улыбаюсь. Потому что мы справляемся с ситуацией одинаково. Обычно не выпивкой, а тем, что отводим плечи назад и принимаем это как гребаные чемпионы.
Он возвращает мне бокал с вином и говорит: — Ce n’est pas la fin.
Это не конец.
Я киваю в знак согласия. Он крадет у меня пульт и, уменьшив громкость, успокаивает всех.
В моем кармане жужжит телефон. Я даже не проверяю, кто это. Я просто сажусь на подлокотник дивана и смотрю в телевизор.
— …Принцессы Филадельфии рекламировали Роуз как девственницу. Многие люди высказываются о достоверности этого шоу...
Коннор переключает канал на кабельное.
— ...либо она солгала, либо потеряла девственность во время показа шоу. Перейдите на наш сайт для опроса...
Он переключается на другой канал.
Я злобно кричу на плоский экран: — У мира нет НИКАКИХ других занятий, кроме как говорить о моей девственности?!
Я показываю на телевизор своим бокалом.
— Или об отсутствии таковой, — добавляет Лорен.
Я игнорирую этот комментарий и обращаюсь к Коннору.
— Моя вагина переплюнула национальные новости, — я издаю маниакальный смех. — Как ты думаешь, что бы сказали по этому поводу наши друзья из Модели ООН?
Коннор сканирует меня взглядом, словно диагностируя мою истерику.
Я игнорирую и это тоже.
Спустя мгновение, он подходит ко мне сзади и обхватывает руками мою талию. Он прижимается губами к моему плечу. Я прислоняюсь спиной к его груди. Это знакомое и теплое чувство, даже безопасное — знать, что у меня есть кто-то рядом, в моей команде.
Дэйзи щелкает на своем ноутбуке.
— Похоже, что большинство людей голосуют за тебя в опросах. Они говорят, что ты не можешь быть лгуньей или лицемеркой. Не тогда, когда ты заявила в шоу, что ты, цитирую: «воткнешь свой двенадцатисантиметровый каблук в глаз или задницу лжецов и обманщиков.
Это было немного драматично даже для меня. Но интервью взбудоражили меня до предела, и я выкрикивала все угрозы, которые только могла придумать. Например, о поджаривании пениса Скотта, бросив его на солнце. Я бы с удовольствием исполнила эту угрозу, если бы это было возможно.
Динь, динь, динь. Маленькие колокольчики звенят, когда Сэди подходит к нашей группе. Она выглядит такой же дикой, как и я. И злой, безумный импульс проникает в меня. Я вырываюсь из надежных объятий Коннора.
— Роуз, — говорит Коннор, наполовину с беспокойством, наполовину с предупреждением.
Я не слушаю. Всё ещё держа винный бокал, я опускаюсь на корточки перед рыжей кошкой. Она враждебная сука (как и я). Она царапала мои руки. Шипела на меня. И, клянусь, она нассала на мои туфли от Jimmy Choo, хотя я и не могу этого подтвердить.
Но в этот момент я чувствую себя неуязвимой от всех обид. СМИ. Скотта. И этой гребаной кошки. Я тянусь к ней.
— Не делай этого! — Лили кричит на меня с дивана. — Ты потеряешь глаз.
Не обращая внимания на сестру, я просовываю ладонь под пушистый живот Сэди и поднимаю её одной рукой, другой всё ещё держась за стеклянную ножку бокала. Я встаю и смотрю прямо в её глаза, цвет которых почти совпадает с моим. Я направляю свою ненависть в один высший смертельный взгляд.
Сэди двигается, и Лили испускает звучный вздох.
Но кошка не царапает меня. Нет.
Она облизывает меня. Её маленький шершавый язычок прижимается к моему подбородку, будто она щенок, а не кошка.
— Какого хуя? — в шоке говорит Райк.
Я прижимаю её к себе, и она мурлычет у меня на груди.
— Мы теперь друзья, — констатирую я очевидное и делаю ещё один глоток из своего бокала.
— Или она думает, что у тебя выросли яйца, — опровергает Лорен.
— Они у меня всегда были, — говорю я, обидевшись.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Коннора, который смотрит с беспокойством и небольшой долей страха. Внутри всё переворачивается. Он видит прямо сквозь барьеры, которые я возвожу, чтобы защитить себя.
Я в порядке, я пытаюсь передать слова через глаза. Но я не уверена, что мне это удается.
Телефон Лили громко звонит у неё на коленях.
— Чёрт, это папа, — она смотрит между Коннором и мной. — Что вы хотите, чтобы я сделала?
Я ничего не говорю. Я просто целую голову Сэди, пока она продолжает утыкаться мне в ребра. Её перемена в поведении успокаивает меня и придает мне немного больше сил.
Коннор выключает телевизор и берет у Лили телефон, включив громкую связь.
— Грэг, это Коннор.
Его голос спокоен, даже если напряженная поза и жесткий взгляд говорят об обратном.
— Хорошо, я пытался дозвониться до тебя и Роуз. Полагаю, вы видели новости, — быстро говорит он, его гнев скрывается под его срочностью. — Я разговариваю по телефону со своими адвокатами и адвокатами Кобальтов. Мы просматриваем контракты, которые вы все подписали. Пока мы не сможем прийти к ясной картине происходящего, мне нужно, чтобы вы вывезли моих дочерей из этого таунхауса. Больше никаких камер.
Перевод: Принцессы Филадельфии отменены.
Ура. Сложно праздновать «больше нет Скотта», когда результат был достигнут за счет моего имени и имиджа. И тут меня словно ударяет молнией — Calloway Couture. Всё, ради чего я работала, может снова полететь к чертям. Это секс-видео может разрушить мою карьеру модельера.
И меня это волнует. Очень.
Меня мутит, будто меня сейчас стошнит. Думаю, меня может вырвать. Я держусь за живот, а Коннор кладет твёрдую руку мне на плечо, крепко сжимая, чтобы заверить меня, что он здесь, что всё наладится само собой.
Я пытаюсь в это поверить.
— Сегодня мы соберем вещи и уедем, — говорит Коннор моему отцу.
— Дайте мне знать, когда вы благополучно вернётесь в Принстон. Если там слишком много прессы вокруг дома, Вам всем нужно будет остановиться у нас в Вилланове.
— Конечно, — говорит Коннор. — Вы знаете, где Скотт?
— Понятия не имею, но отец Лорена уже на грани того, чтобы порвать ему задницу. Если честно, я бы очень хотел посмотреть на это, — мой отец может быть мягким, как лепесток цветка, в то время как Джонатан Хэйл — это шип. — Роуз рядом?
