— Да.
Она шумно выдыхает и несколько раз кивает, прежде чем откинуться в кресле.
— Коннор, — начинает она. — Я не думаю, что когда-либо говорила тебе об этом, но... я действительно горжусь тобой.
Подождите. Я повторяю её слова снова и снова в своей голове.
— Мы говорим об одной и той же ситуации...?
Она улыбается. Она по-настоящму улыбается.
— У тебя есть секс-видео. И я не горжусь тобой за это, хотя, я действительно хочу поговорить с Роуз на свадьбе. Чтобы прояснить кое-что. Я была в плохом расположении духа, когда мы встретились в ресторане, и я проецировала своё недовольство на неё. Я восприняла ваши отношения как несколько отчуждённые и надуманные. В действительности, у меня были такие же отношения с твоим отцом.
— Моим отцом, — она никогда не говорит о Джиме. Я никогда не говорю о Джиме. Он не более чем имя в свидетельстве о рождении.
— Мы редко были близки, — почему она говорит мне это? — А когда и случалась близость, то только для того, чтобы иметь детей. А потом я долго не могла иметь их после близнецов... — она прочищает горло, и морщит лоб от боли. Она позволяет мне увидеть это.
Под моей белой рубашкой на пуговицах собирается пот. Всё мое тело нагревается от её непривычной искренности. Мне кажется, что я горю. Это моё единственное чувство в этот момент. Я не понимаю своей реакции. Я вообще ничего не могу понять. Я просто слушаю и пытаюсь позволить своему разуму соединиться с телом.
— Услышав о тебе и Роуз... я думаю, что у вас всё сложится в долгосрочной перспективе.
Моя мать только что одобрила мои отношения после того, как в сети распространилось секс-видео. В каком мире я, блядь, живу?
— Как я уже говорила, — говорит она, — я горжусь тобой.
Она выпрямляется и кладет руки на свой стол, нервно перекладывая бумаги. Она показывает мне и эту эмоцию. А зачем её темно-синие глаза встречаются с моими.
— Ты невероятно умен, и ты добьешься великих успехов в жизни, Ричард... Коннор... Кобальт, — она улыбается моему полному имени, как будто вспоминает, как выбирала его для меня. — Я не сомневаюсь в этом, — её глаза сужаются от боли, чем дольше она смотрит в мою сторону. Я не знаю, сколько времени проходит. Может быть, минута, прежде чем она говорит: — И я очень сожалею о том, что сделала с тобой.
— О чем ты говоришь? — я качаю головой.
Она придавила мою грудь тяжестью, которую я не могу сбросить.
— Я заставила тебя почувствовать, что тебе не нужен отец в твоей жизни, что это настолько неважно, что ты можешь жить без него, — она делает глоток воды из стакана. — Потребовалась определенная терапия, чтобы смириться с этим, но я... — она делает паузу. — Тебе не нужен был Джим. И я тебе не нужна. Я дала тебе необходимые инструменты для самостоятельной жизни, но я никогда не давала тебе тех, которых заслуживает каждый ребенок, — она вытирает слезу, прежде чем она падает. — Я никогда не показывала тебе любовь. И я очень сожалею об этом. Я надеюсь... я надеюсь, что Роуз сможет сделать то, чем я пренебрегала столько лет.
Я открываю рот, но она прерывает меня поднятой рукой.
— Дай мне закончить. Есть кое-что ещё, — она берёт салфетку, сморкается и обходит свой стол.
Она садится в кресло рядом со мной.
И только по серьезному, измученному выражению ее лица я понимаю, что подготовиться к ее словам невозможно. Я не могу предугадать, что она скажет.
Поэтому я хватаюсь за подлокотник, стискиваю зубы и держусь. Я не хочу упасть.
Я никогда ещё не падал.
Я чувствую себя ошарашенным.
Всю свою жизнь я всегда был уверен, что знаю все возможные пути, все вероятности и что если, чтобы меня никогда не атаковало это чувство. И вот сегодня я просыпаюсь, и вот оно.
Путь, которого я не предвидел.
Я покинул Cobalt Inc. с безумием, рвущимся из груди. Я думал позвонить Фредерику, но есть только один человек, которого я хочу видеть. И это не мой психотерапевт.
Лофт Calloway Couture забит людьми и коробками, суетящимися вокруг с рьяным остервенением. Кардинальная перемена по сравнению с тем, что было несколько месяцев назад. Ситуация с её компанией все ещё переменчива. Она не узнает, как повлияет на неё секс-видео, пока не пройдет несколько недель.
Я нахожу Роуз в ее кабинете со стеклянными стенами в задней части здания. Она подсознательно трогает синяк на щеке, скрытый макияжем, и смотрит на экран своего ноутбука. Я быстро вхожу и закрываю дверь.
Увидев меня, она мгновенно вскакивает на ноги.
— Что случилось? — её пальцы касаются уголков моих глаз, как будто ей нужно почувствовать мои слезы, чтобы понять, что они настоящие. Я не виню её. Я сделал то же самое.
Я не помню, когда плакал в последний раз. Но это, вероятно, было из-за чего-то пустякового. Из-за оценки. Или может из-за достижения, которое мне не удалось завоевать до конца. То, что раньше имело для меня значение. До этого момента я никогда не плакал из-за человека.
— Подожди, — задыхается Роуз, в ее голосе слышится беспокойство. Она быстрыми движениями задергивает кремовые жалюзи, чтобы сотрудники не могли заглянуть в её кабинет.
Я занимаю место на её белом диване, через окно открывается ещё один захватывающий вид. На этот раз Нью-Йорк. И тут Роуз опускается на подушку, поворачивая своё тело к моему.
Она поглаживает мою ногу.
— Коннор...
Я беру её руку в свою, медленно переплетая наши пальцы. Я пытаюсь говорить, выпустить всё наружу, но качаю головой и жмурю глаза, пока из них вытекают слёзы. Почему это так трудно? Почему настоящие эмоции должны быть такими разрушительными? Почему они должны калечить меня?
— Всё в порядке. Тебе не нужно ничего говорить.
Но я хочу. Мне нужно, блять, сказать это.
— Я ненавижу её... — начинаю я. Первое, что вырывается у меня изо рта, нахальное и подростковое. Я не могу взять свои слова обратно. Я просто продолжаю. — Я ненавижу, что она продолжает ослеплять меня. Как бы широко я ни открывал глаза, всё равно оставалась дымка, которую могла рассеять только она. А она заставила меня поверить, что я шёл по чертовски чистому небу, — снова прищуриваю глаза, и у меня вырывается крик, такой, что обжигает горло. — Я такой...
— Не смей говорить глупый, — огрызнулась она. — Ты не глупый, Ричард.
— Я чувствую себя идиотом, — говорю я ей. — Меня обманывала собственная мать в течение двух долбаных лет, Роуз. Два года она не могла найти в себе силы сказать своему единственному сыну, что у нее рак груди? Что она умирает? — моё горло раздувается, когда правда обрушивается на меня. — Она заставила меня поверить, что через пять лет, может быть, через десять, я стану руководителем Cobalt Inc. И все это время она знала, что я приму должность через два месяца.
Роуз разевает рот.
— Два... месяца?
— Два месяца. Именно столько ей осталось, — я раскидываю руки. — И она не посчитала нужным сказать мне об этом.
До сегодняшнего дня. Она была напугана. В офисе я видел страх в её глазах. Именно поэтому она сожалела и вспоминала прошлое. И все же, я не могу её пожалеть. Я не пожелать ей счастливого пути.
Я ненавижу только то, что ей понадобилась смерть, чтобы увидеть свои ошибки.
И я ненавижу, что мне понадобилось столько же времени, чтобы увидеть свои.
Я расцепляю пальцы Роуз и держу её одну руку между двумя своими, некоторое время просто глядя на них. Я называю её упрямой, но за последние полтора года я был ещё хуже.
Я встречаюсь с этими яростными желто-зелеными глазами. Даже после моей боли она обладает такой стойкостью, которую не описать словами. Она — огонь, а я вода. И я хочу, чтобы она сожгла меня заживо.
— Ты единственная, кто когда-либо любил меня, — признаюсь я, моя грудь сжимается. — Не мать. Не отец. Не друзья. Только ты, Роуз. Все эти годы я никогда не думал, что мне нужен кто-то, кроме меня, чтобы выжить. Моя мать думала так же.
