же находилась в другой ситуации. Здесь позиции первого секретаря компартии Яниса Калнберзиньша (1940–1959) были сравнительно слабыми. Успешно пережив послевоенный сталинский период, Калнберзиньш руководил во время «оттепели» латвийской партией, в которой тогда росло недовольство Москвой, невзирая на присутствие в ее рядах таких преданных коммунистов, как Эдуардс Берклавс (первый секретарь Рижского горкома партии). Латыши были недовольны постоянным притоком русскоговорящей рабочей силы и сопутствующей ей русификацией ежедневной жизни, а также пятилетними планами, предполагавшими дальнейшую индустриализацию республики, невзирая на отсутствие соответствующих трудовых ресурсов. Лидеры латвийской партии подвергали сомнению соответствие этих планов ленинским принципам национального развития и разрабатывали собственные, более отвечающие возможностям Латвии. С точки зрения таких непоколебимых членов Латвийского Центрального Комитета, как Арвид Пельше, это был грубейший уклонизм, и они обратились в Москву за поддержкой, что привело в 1959 г. к серьезной конфронтации, в которую оказался вовлечен даже Хрущев. На встрече с партийным руководством Восточной Германии в Риге представители руководства Коммунистической партии Латвии доложили Хрущеву, что в их рядах находятся «буржуазные националисты». За этим последовала «чистка»: около 2 тыс. членов партии были сняты со своих постов за «серьезные ошибки», Берклавс понижен в должности и отправлен (фактически, сослан) в Россию, Калнберзиньш отправлен на пенсию по состоянию здоровья, и в следующие два десятилетия высшие позиции в латвийской компартии занимали латыши, «вернувшиеся» в страну после многих десятилетий жизни в Советской России. Победителем в этой внутрипартийной борьбе стал Арвид Пельше, занимавший пост первого секретаря с 1959 по 1966 г. В своем преклонении перед Москвой он не только был типичным «русским латышом», но также демонстрировал почти личную враждебность всем проявлениям латышской национальной культуры и традиций.
Эксперименты Никиты Хрущева с модернизацией сельского хозяйства и другие промахи привели к его смещению в 1964 г. Леонидом Брежневым, занимавшим должность Генерального секретаря КПСС до своей смерти в 1982 г. Партия считала Брежнева безопасным современным лидером, не склонным, подобно Хрущеву, к экстравагантным и непредсказуемым решениям, и внимательным к нуждам советского общества, как считало новое поколение партийной номенклатуры. В прибалтийских республиках атмосфера «оттепели» сохранялась какое-то время и после смещения Хрущева. Этот период (1956–1964) был достаточно долгим, чтобы интеллигенция Прибалтики могла уделять внимание и форме, и содержанию своих работ. В это время наблюдался своеобразный феномен трех поколений — нового поколения двадцатилетних и двух других поколений писателей, которым не давали высказаться в 40-е годы. Так, например, в 1958 г. в Эстонии 38-летний Ян Кросс опубликовал свой главный сборник поэзии, где описывал собственный опыт ссыльного, работавшего на добыче угля в Сибири; в Латвии в 1959 г. Оярс Вациетис опубликовал свой первый роман, где описал депортации 1949 г., а в Литве в 1963 г. вышел роман Миколаса Слуцкиса о Второй мировой войне и «лесных братьях». Некоторые писатели публиковали книги, воспевавшие природу их родных мест; это были замаскированные признания в любви к родине. Другие реалистично описывали конфликт отцов и детей, показывая появление новой политической элиты, то есть публично признавали, что при социалистическом строе и в его авангарде могут существовать общественные конфликты. Были переведены книги некоторых западных классиков и опубликовано несколько трудов довоенных писателей. Однако фактически за каждым расхождением с «дооттепельными» нормами стояла борьба по преодолению сложносочиненной системы цензуры; часто работа прекращалась на полпути. Иногда, если русский перевод предлагаемого к печати стихотворения или рассказа уже был опубликован в московском литературном журнале, прибалтийские цензоры принимали его во избежание последствий. Писатели Прибалтики стремились к свободе самовыражения, но им приходилось прощупывать почву для нее, поскольку, несмотря на «оттепель», цензура и наказания за ее нарушения никуда не делись. В результате писатели неизбежно шли на компромисс, используя косвенные намеки, аллюзии, символы, иносказания и сложные метафоры. Это был существенный шаг вперед от социалистического реализма времен Сталина — избитых восхвалений партии, социалистического будущего и дружбы с русским народом, — но тяжелая рука ортодоксальной советской цензуры все еще ощущалась на каждой стадии творческого процесса. Особенно радикальные расхождения с этим ортодоксальным курсом могли привести к исключению из Союза писателей и мгновенному запрещению печататься; такие авторы становились «официально несуществующими», и только исключительное мужество могло побудить их продолжать работать, как тогда говорилось, «в стол».
Литературные конфликты, происходившие в Прибалтике в период «оттепели» и сразу после нее, показали, что соблюдение новых «правил игры» не означало полной интеграции прибалтийских республик в советское общество. Ежедневная жизнь постоянно напоминала о зависимом положении; если где-то возникали надежды на проявление республиканской автономии, они немедленно разрушались после исключения национальных кадров из партии. Руководители коммунистических партий Прибалтики продолжали жить в страхе, что московское руководство не одобрит то, как они справляются с местными делами. Продолжался приток русскоговорящих кадров, и, хотя «иммигранты» думали, что всего лишь меняют место работы в пределах «советской родины», принимающие их республики Прибалтики постоянно сталкивались с тем, что их родной язык оттеснялся на задний план на их же родине. Продвижение во всех организационных и профессиональных иерархиях подразумевало постоянное и ежедневное использование русского языка, и естественно, что русскоговорящие специалисты, где бы они ни жили, мало стремились учить местные языки.
Сходным образом пятилетние планы продолжали подчинять потребности республик нуждам СССР в целом, игнорируя разрушительное влияние тяжелой промышленности на природу Прибалтики. Военные потребности оставались первоочередными; мало того, что СССР находился в состоянии «холодной войны» с капиталистическим Западом, но еще и партийная пропаганда постоянно освежала в памяти населения опыт Второй мировой войны — опасность вторжения с Запада. Соответственно, на территории приграничных республик Прибалтики строилось множество военных баз, складов и тренировочных лагерей, недоступных для гражданского населения. Итак, проблемы взаимоотношений центра и периферии, осознаваемые партийной верхушкой Прибалтики, оставались, и решать их следовало так, чтобы не вступать в открытую конфронтацию с планами Москвы или с бдительными блюстителями ортодоксальной партийной идеологии.
Перемены и стагнация, разногласия и уступки
Пока пост Генерального секретаря ЦК КПСС занимал Леонид Брежнев, время не стояло на месте ни в прибалтийских республиках, ни в Советском Союзе в целом, хотя в международных отношениях ситуация на двадцать лет застыла в состоянии «холодной войны». НАТО и Варшавский Договор обладали ядерным оружием и вынуждены были избегать военных конфликтов, хотя и пытались расширить свое влияние в мире всеми другими способами. Страны Западной Европы продолжали демонстрировать успешную экономическую модернизацию, с каждым годом все более процветая и создавая такие многообещающие структуры, как Европейский общий рынок. Однако в СССР перемены имели более двойственный характер, поскольку КПСС и республиканские партии колебались между определенной модернизацией и желанием сохранить абсолютный контроль. Хотя партия на всех уровнях продолжала сообщать об успехах выполнения
