при его помощи совершают все те действия, которых обыкновенный человек сделать не в состоянии» [357].
Согласно Магдебургскому праву, действовавшему на территории Украинского гетманства, ведьму за использование чар полагалось сжечь [358]. Разумеется, ведьмами почти во всех случаях считали женщин, колдуны по общераспространенному мнению встречались значительно реже [359]. Как писал замечательный исследователь украинской этнографии П. Ефименко, «в каждом селе вам укажут на одну или несколько ведьм» [360]. В одной проповеди XVII в. упоминается женщина, заслуживающая ада, т.к. была пьяницей, прелюбодейкой, «а еще – умелой ведьмой» [361].
По мнению поляков-современников, участвовавших в сражениях восстания 1648 г., сестра Любартовского полковника И. Донца была ведьмой. Она гарцевала на коне рядом с братом, а затем смутила казаков, напророчив им польскую победу. В ходе боя, где ее брат погиб, она попала в руки поляков вместе с еще одной «ведьмой», Солохой, «которая была известна у Хмельницкого умением насылать и причинять вред» [362]. И. Гизель отмечал «старых баб, склонных к ворожбе и другим суевериям» [363]. Ученый богослов верил в чары. Недаром он считал грехом: «Аще уязвившеся любезностию до кого, употребляют аров, или подают некая чаровная вкушения тем, их же возлюбиша, ради стяжания взаемноя любве» [364].
Впрочем, к ведьмам на Украине относились значительно более лояльно, чем в других местах [365]. В Украинском гетманстве был практически только один случай, когда после длительной моровой язвы и налета саранчи в Черниговском полку (погиболо более 11 тысяч человек) возник стихийный бунт, нескольких женщин объявили ведьмами и виновницами случившихся бед и сожгли. Причем обвинили в чарах как простых крестьянок и казачек, так и двух жен старшин. Последовала жестокая расправа над бунтарями: часть была казнена, другая сурово выпорота, остальные закончили свои дни в тюрьме [366].
В обычных случаях, даже догадываясь о том, что их жены – ведьмы, старшина предпочитала с ними не связываться, не перечить, а исполнять их желания. В традиции украинской элиты женщины наравне с мужьями присутствовали на официальных приемах, а в случае необходимости – замещали своих мужей и в более важных вопросах. Мы видим это на примере Елены Хмельницкой, с которой Богдан не расставался, принимая иностранных послов (включая и русских, которых это должно было шокировать). Елена принимала самое активное участие и в дипломатической жизни Чигирина. Выше уже приводилось свидетельство об участии Елены в официальном обеде с митрополитом назаретским. В июне 1650 года она присутствовала на приеме в честь венецианского посла А. Вимина, оставившего интересные описания жизни чигиринского двора. В частности, он упоминает следующий эпизод: «Хмельницкий произнес за столом некий тост, адресуя его к жене, понизив при этом голос, чтобы сидящие поотдаль не услышали, а меня он в расчет не принял, думая, что я не понимаю его языка. “За здоровье великого короля!” – слова вполне ясные, в которых звучит презренье. Жена отвернула взгляд и надулась, он же усмехнулся и выпил свой бокал» [367]. Видно, Елена чувствовала себя весьма уверенно и спокойно на таких приемах в обществе одних мужчин. Еще осенью 1649 года она буквально ошеломила русских послов Г. Неронова и Г. Богданова, высказав им претензию, что «детям ее дано государева жалованья по паре соболей, а ей государева жалованья нет». Русские, которых подобное поведение женщины должно было шокировать, поспешили выдать ей «пару соболей» [368]. В следующий раз, осенью 1650 года русский посол В. Унковский уже сам посылает «гетманове жене» пару соболей [369].
Наличие в документах той эпохи множества подобных примеров присутствия женщин на официальных банкетах не позволяет списать это просто на влюбленность гетмана в Елену. Ничего не изменилось и при его следующей супруге, Анне Золоторенко (вдове полковника Пилипа). Так во время обеденного приема шведского посла Гильдебранта в мае 1657 г. в доме Хмельницкого в Чигирине за столом кроме шведов была старшина и «на минутку» возле гетмана присела его жена Анна [370]. Там же в комнате ходили и дочки. Во время посольства воеводы Ф. Бутурлина в 1657 г. «окольничей и дьяк у гетмана ели, а сидели с окольничим и дияком и подчивали гетманова жена Хмельницкого Анна, да гетмана ж Богдана Хмельницкого дочь, Данилова жена Выговского (Елена Хмельницкая, о которой речь шла выше – Т. Т.), да писарь Иван Выговской, да ясаул Иван Ковалевской» [371].
Подобные случаи были не только в доме Хмельницкого. Так в июне 1655 году мать Нежинского полковника В. Золоторенко в отсутствие сына принимала воеводу В. В. Бутурлина [372]. А в 1659 г. жена Адама Мазепы, (отца будущего гетмана), которую мы многократно упоминали выше, жила в Белой Церкви и к ней заехал оставить лошадь на обратный путь польский посланник К. Перетяткович. Заехал он обратиться за помощью именно к пани, т.к. ее муж, его знакомый, в то время был на сейме [373]. Это не считалось ни неприличным, ни чем-то особенным. Украинские женщины, как мы не раз видели, могли достойно замещать своих мужей и сыновей. А в крайнем случае, занимали их место и в бою. Таких случаев история донесла немало, причем решимости и мужеству этих женщин пограничья можно только восхищаться. Жена сотника Зависного при обороне Буши осенью 1654 г. после гибели мужа села на бочонок пороха и взорвала себя вместе с окружавшими ее поляками, не пожелав достаться им «после любезного супруга» [374].
Глава 3
Как они выглядели?
Стиль барокко меньше всего сказался на внешнем виде украинской элиты. Вынужденная вооруженная борьба за свою идентичность, вероятно, повлияла на желание придерживаться старых обычаев. Одежда украинской элиты была скорее близка к польско-венгерской моде, в которой явно ощущалось восточное влияние. Западноевропейская мода проникла в Украину только к середине XVIII в., когда Украинское гетманство вместе со своей автономией все больше начало терять и собственное культурное своеобразие.
Однако нельзя говорить, что украинская элита слепо копировала польскую шляхту. В украинском костюме были ярко выраженные отличия, привнесенные, прежде всего, казачеством. Казаки, в том числе запорожские, часто воевали с татарами и турками (либо против них, либо заодно с ними). Именно с востока казаки получили свои излюбленные шаровары («шальвар» по-тюркски), весьма удобные для верховой езды. Любопытно, что шаровары заимствовали и другие непримиримые враги турок – греки.
Словно приподнимая завесу над прошлым, Н. В. Гоголь писал: «Как дивчата в нарядном головном уборе из желтых, синих и розовых стричек, на верх которых навязывался золотой галун, в тонких рубашках, вышитых по всему шву красным шелком и унизанных мелкими серебряными цветочками, в сафьянных сапогах на высоких железных
