должна была начаться ранее зимы 1203–04 г. [460] Ф.И. Успенский углубил этот взгляд, заметив, что общий ход IV Крестового похода благоприятствовал юным Комнинам, хотя сами события 1204 г. послужили лишь внешним толчком [461]. Признавая эту общую связь, А.А. Васильев считал, что захват Алексеем Трапезунда не был результатом падения Константинополя, однако капитуляция Ангелов 18 июля 1203 г. могла вдохновить Тамару [462]. Чаще всего в исследованиях просто констатируется одновременность падения Константинополя и образования Трапезундской империи [463].
Как мне представляется, в подходе к решению этого вопроса не учитывается фактически два этапа становления Трапезундского государства: 1) захват самого города и консолидация вокруг него областей Понта и 2) дальнейшая экспансия на Запад, отчасти о реставраторскими целями и возможным привлечением бежавшего из захваченных крестоносцами территорий населения. Падение столицы в тот момент, когда военная экспедиция Комнинов была начата и успешно осуществлялась, могло создать новую альтернативу, и тут встает вопрос о первоначальных планах основателей империи.
Я. Фальмерайер справедливо разделил проблему на две части: сами Комнины и их константинопольские приверженцы стремились к восстановлению Византийской империи, но объективные потребности и желания жителей Синопа и Трапезунда требовали образования самостоятельного государства, свободного от притязаний Константинополя и грабительских походов туркменов и сельджуков [464]. А.А. Куник, напротив, твердо отстаивал взгляд, согласно которому Комнины не могли ставить задач восстановления империи не зная при начале похода о падении Константинополя. Они следовали планам Тамар, направленным на то, чтобы с помощью дружественной династии на Понте сокрушить силу сельджуков [465]. Н. Йорга, напротив, настаивал на примате именно реставраторских планов Алексея и Давида, в подтверждение чего указывал на принятие Алексеем императорского титула [466]. А.А. Васильев синтезировал оба направления: экспедиция Тамар 1204 г. не ставила своей целью восстановление империи: в начале кампании ни Алексей, ни Давид не думали о том, чтобы отнять Константинополь у латинян. Затем их пути разошлись: Алексей остался в Трапезунде, а его брат с 1205 г. пытался восстановить Византию [467]. Э. Брайер, обратив внимание на то, что выступление братьев — Комнинов произошло ранее 1204 г., справедливо полагал, что если это и был сепаратистский мятеж, то он был направлен тогда скорее против уже низложенных Ангелов, чем против латинян, Ласкарей или сельджуков [468]. В связи с полемикой по поводу реставраторских планов Комнинов большое место в литературе занял вопрос о времени и значении принятия ими титула ΜΕΓΑΣ ΚΟΜΝΗΝΟΣ [469].
Анализ научной литературы показывает, что изучаемая тема не нова в историографии. И все же в ней есть еще большие лакуны, неясности, вопросы на которые нет ответа из-за фрагментарности источников. М. Куршанскис справедливо замечал: «Трапезундская империя была основана при обстоятельствах, которые остаются таинственными, несмотря на все исследования вплоть до наших дней» [470].
Новыми тенденциями в историографии, четко обозначившимися с 70-х гг., особенно после XV Международного конгресса в Афинах, посвятившего специальную сессию этой теме, стало рассмотрение нашей проблемы через призму борьбы сил децентрализации и централизации в Византии, с учетом экономических, социальных, географических факторов [471]. Нет нужды повторять выводы этих исследований. Достаточно сказать, что подспудные процессы регионализации провинций, протекавшие в Византии, были многократно усилены географическим и этническим факторами на Понте. Не случайно, именно Понтийский вариант Гавров Й. Хоффманн назвал «классическим примером» (Paradebeispiel) [472]. Но особенности регионального сепаратизма, развивавшегося во всегдашнем взаимодействии и взаимоотталкивании с силами централизации, заключались в том, что, раз начавшись, он как бы прорастал вглубь территории, уже вроде бы и отторгнутой от первоначального общеимперского ядра. Так, первые ростки его обнаружились в «двуперсонности» основателей самой Трапезундской империи — Алексея и Давида, а затем, с особой силой, в ходе гражданской войны феодальных кланов империи в середине XIV столетия, о чем речь пойдет ниже. Его преодоление при Алексее III дорого обошлось империи, но это был возврат к прежней централизации, оспариваемой по отношению к Византии в целом вначале Таврами и (поневоле, после 1214 г.) Великими Комнинами, решение задач централизации силами децентрализации, подобно «загадке» Константинопольских Комнинов в ХІ–XII вв. [473]
Исследуя феномен с идеологической стороны, Э. Арвейлер определила подоплеку понтийского сепаратизма как греческий «провинциальный патриотизм», усиленный антилатинскими настроениями [474].
Наконец, совсем недавно французский историк М. Баливе так объяснил географические и политические факторы образования и существования Трапезундской империи: изолированность цепью Понтийских гор, прибежище стойкого Комниновского легитимизма, поддерживаемого партикуляризмом туркоманских эмиратов Сев. Анатолии, что позволяло долго избегать сельджукидской централизации, связи с кавказско-иберийским миром [475]. Конечно, это далеко не полные объяснения, но и они не лишены рационального зерна.
Социальными силами, заинтересованными в отделении Понта от Византии были и местные крупные и средние земельные собственники, и торгово-ремесленное население крупных городов, и крестьянство, страдавшее как от внешней угрозы и неспособности Константинополя противостоять ей, так и от налогового бремени, отождествляемого с неэффективной столичной бюрократией. Не случайно сепаратист в глазах византийских василевсов Феодор Гавра стал на Понте и местным героем, и почитаемым святым [476].
Автор единственного дошедшего до нас местного источника, систематически освещающего историю Великих Комнинов, Михаил Панарет записал: «Прибыл Великий Комнин кир Алексей, вышедший (έξελθών) из благополучного Константинополя, выступив с войском из Ивирии при помощи и содействии его тетки по отцу Тамар и овладел Трапезундом в апреле 7 индиктиона 6712 (1204 — С.К.) года, имея 22 года от роду [477]». Хронист не отметил никаких других приобретений Алексея, кроме Трапезунда, не упомянул брата василевса полководца Давида. Неполнота приведенной фразы и двусмысленность причастия έξελθών приводили исследователей к мысли, что поход начался из Константинополя или же через короткое время после того, как внуки Андроника I покинули Город. Однако, έξελθών может означать и происхождение, в смысле выходец из древней столицы Византии. Именно эта мысль наиболее соответствует идейной направленности Хроники Панарета, династической истории, прославляющей древность рода правящих государей, его легитимность и связь с византийской императорской династией. К тому же, Панарет называет в этой же фразе Константинополь «благополучным» (ευδαίμων), что с трудом приложимо к осажденному врагами и взятому впоследствии городу. Даже привычное клише похвалы Новому Риму выглядело бы в этом контексте кощунственно. Скорее Панарет апеллирует именно к благополучному прошлому византийской столицы, к тому времени, когда Алексей был там рожден.
Реальных данных для установления местопребывания Алексея и Давида в 1185–1203 г. нет. Ясно, что они начинали поход с войском Тамар из Грузии в 1203 г. Но как, когда и при каких обстоятельствах попали туда, неизвестно.
Картлис Цховреба разъясняет, что побудительным импульсом похода 1204 г. была месть Тамар Ангелам за ограбление Алексеем III монахов, отправлявшихся в
