Германию. Там возникали католические профсоюзы и массовые партии. Затем, в годы перед Первой мировой войной, движение начало распространяться на юг и на восток, порождая такие партии, как немецкая Центристская партия, австрийские христианские социалисты, итальянские народные партии, испанские консерваторы-«мауристас». На социалистическом и иерархическом духе фундамента католического социализма вполне мог возникнуть фашизм. Однако во Франции и в Бельгии движение распалось на социалистическую и иерархическую фракции. Католики-социалисты породили левые движения, а некоторые из тех, для кого иерархия была важнее, влились в немногочисленные ряды местных фашистов. В начале 1920-х португальское движение «интегралистов» присвоило себе тексты «Аксьон Франсез», а затем перенесло их и в Испанию. Католический мистицизм сплавился с органическим национализмом. Призыв Морраса к народному национализму, основанному на порядке, иерархии и общинности как защите от индивидуализма, секуляризации и либерализма, нашел отклик в католических странах — и получил некоторое влияние также в православной Греции и на Балканах (Augustinos, 1977; Morodo, 1985: 92-100, 107–114; Lyttleton, 1987: 16–20; Close, 1990: 205–211; Gallagher, 1990: 157–158).
Таким образом, религиозная идеологическая власть проявлялась и использовалась по-разному. Религия укрепляла макрорегиональ-ную сплоченность северо-западного блока стран, поддерживая там либерально-демократический компромисс между умеренно-правыми и умеренно-левыми. В других местах религия могла играть и иную роль. Основными своими врагами церковь, как правило, считала безбожных левых — но кого поддерживать против них? Национализм православных церквей иногда оказывался консервативным, иногда радикальным. Там, где старый режим и поддерживающая его церковь оставались в силе (напр., в Испании), церковь могла немного сдвигаться вправо, но остерегалась фашизма. Однако более слабые и уязвимые «старые режимы» отчасти теряли свою сакральную ауру, то, что Вебер называл традиционной легитимностью. Эта утрата вызывала моральную панику, заставлявшую некоторых церковников с симпатией поглядывать на корпоративизм и даже на фашизм — как в Германии, Австрии, Италии и Румынии. Старые режимы слабели, и этические и трансцендентные притязания фашизма, обещавшего не отвергнуть, но заново освятить современность, могли стать для церкви серьезным соблазном. Фашизм возникал в странах, где церковь привыкла играть значительную политическую роль, но сейчас эта роль слабела; эту ситуацию и использовали фашисты, перенося понятие «священного» с Бога на нацию-государство.
Мы все ближе к объяснению выбора в пользу фашизма, сделанного четырьмя из пяти основных фашистских движений. Как уже отмечали другие авторы, успешные фашистские движения старались модернизировать и национализировать чувство священного. Религиозный дух румынского фашизма и (в меньшей степени) австрофашизма был очевиден. Итальянский фашизм разработал собственные нехристианские сакральные ритуалы. Джентиле (Gentile, 1990; 1996) говорит, что фашисты заново освятили государство, лишенное са-кральности, и что папа отнесся к этому с пониманием. Нюрнбергские факельные шествия и тому подобные мероприятия также призваны были возродить ощущение сакральности, и в результате нацистами стали многие немецкие церковные деятели. Не стоит, конечно, называть фашизм религией (как это делается в: Burleigh, 2000; Griffin, 2001): в фашизме нет концепции божества, возрождение и прогресс в нем — дело рук человеческих. Однако он тесно взаимодействовал с институциональными религиями и заимствовал кое-что из их практик — как и из практик социалистических движений.
Не менее важны для передачи ценностей и светские учебные заведения. С 1900 по 1930 г. количество студентов университетов в развитых странах возросло вчетверо — даже быстрее, чем в конце 1950-1960-х. Оба периода ознаменовал взрывной рост роли студентов в политике. В 1960-х студенты были левыми; после Первой мировой войны — решительно правыми. В табл. 2.2 показано, что число студентов быстрее росло в авторитарных странах. Если изъять из вычислений две обособленные страны, Болгарию и Данию, мы увидим, что в авторитарных странах рост числа студентов на 50-100 % превышал те же цифры в либеральных странах непосредственно перед приходом к власти авторитаристов. К концу 1920-х разрыв сокращается: фашисты и авторитаристы, придя к власти в Венгрии и Италии, начали сознательно сокращать число буйных и плохо управляемых студентов. Расширение социального состава студенчества привело к тому, что юные интеллектуалы «из простых» ощущали разрыв между университетом и домашними, семейными нравами и традициями. Важно помнить, что этот рост числа студенчества происходил в условиях доминирования немецких университетов. В эпоху всеобъемлющего экономического, военного, политического кризиса в умах студенческой молодежи распространялась германская Problemmatik — уж точно не способствующая успокоению, примирению с действительностью и принятию мирного либерализма. Стоит учитывать и психологические характеристики молодежи. Новые правые идеологии хорошо отвечали юношескому идеализму и морализму. Театральность д’Аннунцио, его панегирики юности находили живой отклик в молодежной среде. Муссолини быстро последовал этому примеру. Экстремальные сторонники нации-государства, прежде всего фашисты, продвигали и пропагандировали культ молодости. Фашизм был молод и, следовательно, современен, он был обществом будущего — вот что внушали фашисты своим юным сторонникам, и именно у молодежи неизменно находили свою основную поддержку.
Как мы увидим далее, во всех странах авторитарной половины Европы непропорционально высокую долю фашистов составляли высокообразованные профессионалы, а также студенты высших учебных заведений, университетов, семинарий и военных академий. Фашистские движения на северо-западе, напротив, были более социально разнообразны. Студенты составляли значительную долю фашистов во Франции и Финляндии, но не в Великобритании или скандинавских странах. Сразу после Великой Войны ветераны составляли большинство фашистов повсюду; однако большой процент фашистов из военных академий давала на северо-западе только Франция. В авторитарной половине Европы большинство учебных заведений были государственными и пропагандировали консервативный этатизм; в церковных учебных заведениях случалось по-разному. Иногда националистами были сами преподаватели [25]. И повсюду студенты выступали в авангарде фашистских движений.
| Таблица 2.2. Рост численности студентов в авторитарных и демократических странах |
|
Доля в 1900 г. = 1.00 |
Доля в 1920 г. = 1.00 |
| 1910 |
1920 |
1930 |
1930 |
| Австрия |
1,63 |
|
|
0,97 |
| Болгария |
4,90 |
19,31 |
22,45 |
1,16 |
| Германия |
1,58 |
2,56 |
2,90 |
1,13 |
| Венгрия |
1,33 |
|
|
0,98 |
| Италия |
1,03 |
2,05 |
1,78 |
0,87 |
| Япония |
1,92 |
3,20 |
7,28 |
2,28 |
| Польша |
|
|
|
1,86 |
| Португалия |
1,07 |
2,53 |
4,78 |
|
