Но потеряно было еще далеко не все. В казацком вагенбурге находились люди, не теряющиеся ни в какой опасности, — люди, доказавшие своими дикими доблестями высокую талантливость племени, которому не доставало только благоприятных обстоятельств для участия в благороднейших трудах человечества. Они обладали великим искусством — удержать войско от начавшейся паники и, в момент поражения, поставить оробелые дружины в боевой порядок. Славу этого весьма и весьма редко встречаемого в военной истории подвига польские ротмистры приписывают, в настоящем случае, запорожским полковникам Кудре и Пеште.
Оставив кипящую внутри табора битву, Кудря и Пешта выдвинули в поле ряды возов наподобие клешней рака, и сомкнули их позади жолнеров. Почти все хоругви, вломившиеся в казацкий табор, очутились в нем запертыми. Панские знамена падали одно за другим под казацкими ударами. Пробиться обратно сквозь возы не было никакой возможности. К счастью панов, князь Вишневецкий не попал в западню, и с наружной стороны старался разорвать сомкнутые цепями возы. Два раза наступал он на замкнутый табор. Казаки густо и метко стреляли из-за возов. Наемные венгры, драгуны и выбранцы Вишневецкого пятились перед казацкими мушкетами, самопалами, семипядными пищалями, гаковницами, несмотря на все его убеждения, на все угрозы. Наконец ему удалось-таки вломиться в походный замок, и перекалеченные паны выскочили из казацкой ловушки.
Автор войскового дневника называет эту битву самою ожесточенною и кровопролитною, какую только можно вообразить. «С обеих сторон » (говорит он) «сердца были так разъярены, так горячо жаждали гибели один другого, что никто не уступал врагу ни одного шагу. Легло здесь такое множество знаменитых ротмистров и товарищей, что великая горесть останавливает перо мое, и не позволяет мне перечислять падших».
Хотя славу гибельного для панов таборного маневра знаменитые ротмистры приписывали Кудре да Пеште; но едва ли дело не в том, что, после бегства Остряницы, на сцене действия появился тот самый Димитрий Гуня, который под Кумейками разыграл самую трудную часть боевой трагедии — отступление. Избранный гетманом на Суле в тревоге катастрофы, он тотчас дал другое направление битве, с могуществом гения, которому гомеровские воины приписывали божественность, а наши запорожцы — характерство. Оттеснил Гуня временных победителей с поля битвы; захватил у них четыре пушки, утраченные Остряницею; отнял и возы, которых они не успели еще разграбить, или увезти отступая. К вечеру подоспел главный панский обоз с артиллериею и пехотою; но уже казаки заняли крепкую позицию в вилах Сулы, и начали окапываться рвом и валом от воды до воды. Сколько ни усиливались паны с вечера помешать этой работе, все их попытки были напрасны.
Паны насыпали с своей стороны параллельный вал от воды до воды, и целый день стреляли из пушек по казацкому табору. Казаки отвечали тем же. От смрада едва можно было дышать. Но бой продолжался с ожесточением. Кроме земляных укреплений, паны устроили на обе стороны мосты, чтобы поражать казаков с разных сторон и возбранить им отступление. Не дешево обошлись им эти работы, казаки осыпали мостовых строителей градом пуль и картеч. Но мосты были кончены, и казакам сделалось тесно.
5-го (15) июня казаки попросили пощады. Победители отправили к ним для переговоров пана Дика. Но казаки получили между тем известие, что Скидан идет к ним из Черкасс, и ободрились. Когда пан Дик подъехал к их окопам, они потребовали, чтоб им сперва выдали Ильяша Караимовича с шестью другими полковниками, но потом, чтобы дали им новые знамена, возвратили армату, взятую под Кумейками, и утвердили казацким гетманом того, кого сами они выберут. Панский уполномоченный возразил на это, что приехал трактовать с побежденными. Тогда ему закричали: «Пане Дику! Вертайсь боржій, щоб не було с тебе диковини». Едва он отъехал на выстрел из лука, казаки снова открыли пальбу, и под одним из его товарищей убили коня.
День и ночь с обеих сторон продолжалась боевая тревога. Казаки были намерены перенести свой табор к устью Сулы, где рукав этой реки, или днепровский заток, называемый Старцем, образовал, вместе с руслом Днепра, остров, покрытый болотистыми зарослями. Поэтому они беспрестанно занимали панов смелыми вылазками, а между тем переправляли через Сулу свои возы, и отсылали их к так называемому устью Старца.
С своей стороны паны усиливались задержать казаков под Жовнином до прихода Николая Потоцкого, которого ожидали к себе со дня на день. Между тем Скидан прислал к устью Старца передовые байдаки свои, под прикрытием сильного отряда.
Паны послали к Днепру реестровых казаков с несколькими хоругвями жолнеров. Но где были топи и заросли, там казак сидел крепко, как медведь в своем логове.
В это время в панском стане были получены известия, что коронный полевой гетман, Николай Потоцкий, уже в Киеве, и что вслед за ним двинется из Бара сам Конецпольский, одно имя которого, как думали, удерживало тысячи казаков от бунта.
Не замедлили узнать об этом и завзятые. Судьба их зависела теперь от того, чтобы до прихода Николая Потоцкого отступить к устью Старца. Панские силы были истощены, а к казакам с разных сторон являлись подкрепления. Когда война перешла из-под Лубен к Жовнину, Украина освободилась от сторожевых жолнерских разъездов, и теперь изо всех мест, пощаженных голодом, шли возы с хлебом и новые дружины отважных людей к тому пункту, на котором, по-видимому, должен был решиться вопрос: кому владеть Украиной, колонизаторам ли пустынь, или добычникам-номадам?
Напротив паны, вскоре после прихода князя Вишневецкого в опустошенную бунтом Лубенщину, стали нуждаться не только в людях, но и в огнестрельных снарядах. Чем больше били они казаков, тем больше умножались казацкие купы. Удерживать характерника Гуню от перенесения табора на другую, более крепкую позицию не хватало сил; отрезывать идущие к нему подкрепления было некем; даже отражать казацкие вылазки становилось для панов с каждым днем труднее.
Николай Потоцкий давно уже порывался за Днепр, но паны, жившие в глубине шляхетчины, не придавали особенной важности украинской войне с хлопами, смотрели на нее, как на предмет интересов местных, заподазривали колонизаторов пустынь в жадности к обогащению, часто даже радовались их упадку, и не давали коронным гетманам средств подавить казацкий бунт энергическими мерами. Ко 2-му июня ст. ст. под начальством у Николая Потоцкого было только три хоругви сборного войска.
Пороху, свинцу и пушечных ядер собрал он только 30 центнеров, однакож двинулся к Киеву, и 7-го июня стоял уже обозом на Лыбеди.
Не сомневался Потоцкий в успехе своего похода, зная, что вслед за ним пойдет сам Конецпольский, но видел ясно, что ему предстоит весьма трудное дело. Из пограничных слобод, раскинутых на большом протяжении от Кременчуга до Уманя, слобод, возникших на местах, по которым кочевал Наливайко после гонитвы за ним Жовковского, поднялось и тянулось в казацкие становища все своевольное и пьяное, все ожесточенное в своем ленивом и беспутном убожестве, наконец, все легковерное и напуганное казацкою расправою.
Коронный полевой гетман знал уже о битвах, происходивших под Жовнином, и извещал Конецпольского из-под Киева: что панскому войску «душно» над Сулою; что много «добрых юнаков» побито и много пало коней; что лето сухое, и не только в травах чувствуется великий недостаток, но и люди терпят сильный голод, который между тем благоприятствует казакам, потому что сельская голота, не имея, чем прокормиться дома, идет в войско, богатое хлебными подвозами.
Не дожидаясь подкреплений, Николай Потоцкий двинулся из Киева, чтобы захватить казаков на старом становище. Июня 9 поспел он с несколькими хоругвями в Переяслав к ночи, и чуть свет выступил в дальнейший путь. В то же самое время наемные люди великого коронного гетмана и других знатных панов шли правым берегом Днепра к Черкассам.
Но запорожский характерник Гуня никому не дал превзойти себя в искусстве передвижений. Ночью с 10-го на 11-е число июня он умудрился перекинуть через Сулу мост, и исчез со всем своим табором, как и под Кумейками. Полевой коронный гетман застал панское войско уже на походе к устью Старца, и узнал, что бунтовщики заняли крепкую позицию над Днепром, над этим обычным Казацким шляхом, по которому и теперь к ним подошло на байдаках несколько тысяч свежего боевого народу.
Остров на устье Старца, по современному рассказу казацких старожилов, служил уже однажды для казаков убежищем от панской силы. Еще в половине XVI века, казаки, взбунтовавшиеся против князя Вишневецкого, окопались на этом острове и защищались от его войска. Высокие валы в углу острова свидетельствовали, что борьба между ними была упорная. Гуня прибавил к этим валам новые и до того сознавал свою безопасность, что во время наступившей блокады часто оставлял ворота в течение целого дня отворенными. Низменная почва, поросшая дубровами, благоприятствовала казацким вылазкам и ополчениям.
