произведения современных западноевропейских, скандинавских и даже российских авторов, не пугаясь того, что эстонский, возможно, был наиболее сложным из всех языков региона для литературных приемов, используемых в индоевропейских языках. Эстонский стандартизировался благодаря усилиям лингвистов, и вскоре были опубликованы первые словари, регламентирующие его правильное использование. Возникли профессиональные литературные журналы, культурные организации получили множество новых возможностей; книгопечатание на эстонском достигло пика в 1913 г., когда было напечатано 702 названия эстонских книг и брошюр, в то время как в 1900 г. их вышло только 312. Число эстонских детей, посещавших среднюю школу, удвоилось, а студентов Тартуского университета стало больше вчетверо. Для большинства авторов стихотворений, новелл и эссе, чьи произведения были опубликованы в течение десятилетия после 1905 г., этот период стал началом долгой литературной карьеры, продолжившейся в некоторых случаях и во второй половине XX столетия.
Расхождения и совпадения, актуальные для общественной жизни после 1905 г., были свойственны и для латышских частей побережья. У латышской истории в этот период было много общего с ситуацией в Эстонии. Как в Эстляндии и Северной Лифляндии, отношения между латышами и балтийскими немцами оставались натянутыми; усилия немецких землевладельцев, желавших населить свои поместья соотечественниками, прибывающими из Германии (всего около 20 тыс. человек), вызывали множество негативных откликов в латышской прессе, поскольку проблема нехватки земли для латышских крестьян стояла весьма остро. Как и в Эстонии, пресса балтийских немцев продолжала рассматривать латышей как неблагодарных революционеров; латыши же в ответ называли немцев «колонизаторами», стремящимися вновь «присвоить» «остзейские провинции». После 1905 г. латышская интеллигенция (за редкими исключениями) окончательно рассталась с иллюзиями, характерными для конца периода «национального пробуждения», что российское чиновничество поможет сдержать немецкую гегемонию; петербургские власти продемонстрировали, что заинтересованы в порядке гораздо больше, чем в изменениях в регионах, а ожидания того, что Государственные Думы (в каждой из которых было несколько латышских депутатов) смогут возглавить реформы, не оправдались.
Наиболее политически активные участники событий 1905 г. из числа социалистов были рассеяны, множество из них эмигрировали (некоторые, как выяснилось, навсегда), а в это время Латышская социал-демократическая рабочая партия (основанная в 1904 г.) продолжала свою, преимущественно нелегальную, деятельность. Большинство политически активных людей, не питавших симпатий к социализму (так называемых буржуазных политиков), теперь вообще сочли политику потенциально опасным занятием и занялись другими делами. За исключением общего мнения, согласно которому латышам нужна определенная культурная независимость от Российской империи, социалисты и представители буржуазной прессы высказывали в своих публикациях принципиально различные представления о возможном будущем Латвии. При наличии этих практически противоположных позиций (с одной стороны, марксистских и псевдомарксистских идей, а с другой — либерально-конституционалистских) найти золотую середину было не так легко. Ситуацию в Латвии усложняло существование искреннего и уверенного защитника русской монархии — издателя Фридриха Вейнбергса (1844–1924) и его ежедневной газеты Rogas Avoze («Рижские новости»); Вейнбергс был не только сильнейшим противником социалистических движений, одобрявшим карательные экспедиции 1905 г.; в последующем десятилетии он утверждал, что главная задача латышей — добиться доверия петербургского правительства и поддерживать его всеми силами. При этом представители всех политических направлений одобряли промышленный рост и увеличение населения Риги (к 1913 г. оно составило 517 тыс. человек), а также усиление ее значимости в Империи.
Однако эти разнообразные точки зрения имели общую черту: все они были выражены на латышском языке. В 1905–1907 гг. выходило уже 107 периодических изданий на латышском (некоторые просуществовали весьма недолго), 63 из них представляли собой ежедневные или еженедельные газеты; к 1910 г. 45 издательств Риги обслуживали нужды латышскоязычных читателей в этом городе и 79 издательств — потребности других латышских территорий. Печатное слово на латышском языке стало неотъемлемой чертой культурного пространства, что окончательно сделало несостоятельными предположения о возможности культурного исчезновения, то есть онемечивания или обрусения, латышей. Основу латышской литературы XX в. закладывали такие широко читаемые авторы, как поэт и драматург Янис Плиекшанс (псевдоним — Ян Райнис; 1865–1929), его жена, поэт и драматург Эльза Розенберга (псевдоним — Аспазия; 1865–1943), драматург и автор коротких рассказов Рудольф Блауманис (1863–1908) и поэт Янис Порукс (1871–1911). За пределами политических интересов латыши также успешно объединялись в различные организации: только в сфере сельского хозяйства латвийское Центральное сельскохозяйственное общество, основанное в Риге в 1906 г., на протяжении следующих десяти лет открыло 106 местных филиалов, а Консумс (Konsums) — крупнейшее объединение кооперативных организаций — имело 74 местных отделения. К 1914 г. на латвийских землях существовало 860 различных сельскохозяйственных объединений, в которые, по оценкам, входило 60 тыс. членов; все эти организации были полностью легальны и регистрировались в правительственных органах. Их регистрировали официально, так как необходимость их создания легко объяснялась практическими факторами — в данном случае дальнейшей модернизацией сельского хозяйства, — а подобные цели были для российского правительства не только приемлемыми, но и желанными. Хотя некоторые представители российской администрации могли счесть, что подобные усилия в сфере самоорганизации могут стать для латышей хорошей политической школой, но они никак на это не реагировали, даже если осознавали такой политический контекст. Продолжало существовать отчуждение между латгальскими и так называемыми балтийскими латышами: хотя эти группы и не испытывали антагонизма по отношению друг к другу, общее самосознание у них отсутствовало.
Многие черты, характеризующие Эстонию и Латвию в десятилетие после 1905 г., были свойственны и для литовских земель: там тоже существовали сильные антирусские настроения; социалисты всех видов также представляли собой наиболее динамичную политическую силу (в формате полулегально действующей Литовской социал-демократической партии); постоянно велись споры о будущем, в которых обсуждались взаимоисключающие сценарии; выбирались депутаты в Думу, хотя разочарование ее деятельностью постепенно нарастало; здесь также отмечался рост промышленности (причем с более низкой стартовой точки, чем в балтийских губерниях), в сельской местности появилось эффективное кооперативное движение; после того как в 1904 г. был отменен запрет на издание книг на литовском языке, их количество резко увеличилось, и литовская литература находилась в расцвете (между 1905 и 1914 гг. опубликовано около 3200 названий книг); в воздухе витала идея литовской культурной автономии. Однако, помимо этих общих признаков, присутствовали и существенные различия. Возможно, наиболее значимым из них были постоянные столкновения между теми, кто считал, что Литва должна быть полностью свободной от какого бы то ни было польского влияния, и теми, кто настаивал на том, что некоторые черты польской культуры — неотъемлемая часть литовского характера. Очевидно, что последнее мнение основывалось на многовековом существовании литовско-польского объединенного государства — Речи Посполитой. В этих спорах неизбежно затрагивалось как недавнее, так и исторически более отдаленное прошлое.
Статистика населения литовских провинций крайне неточна — как во время всероссийской переписи населения 1897 г., так и десятилетия спустя, главным образом потому, что переписчики не имели четких установок, кого следует считать литовцем, а кого — поляком; сосуществование в литовских губерниях этих двух языковых
