Основы языческого миропонимания - Михаил Фёдорович Косарев

М. Ф. КОСАРЕВ

ОСНОВЫ ЯЗЫЧЕСКОГО МИРОПОНИМАНИЯ

По сибирским археолого-этнографическим материалам

Для оформления форзаца использован снимок, сделанный в 1967 г. в святилище на берегах озера Байкал.

Фотография любезно предоставлена К. В. Афанасовичем.

Все права защищены. Частичное или полное воспроизведение настоящего издания в любом виде допускается только с письменного согласия издательства.

© М. Ф. Косарев, 2003

© Ладога-100, 2003

© Н. С. Бакушина (обложка), 2003

Известные ныне на Земле религиозно-мировоззренческие комплексы укладываются в три главные номенклатурные группы: 1) «естественные» верования (язычество), 2) восточные религиозно-философские системы (брахманизм, буддизм, индуизм, даосизм, синтоизм и др.); 3) так называемые «авраамические» религии (иудаизм, христианство, ислам).

Язычество как группа «естественных» («природных», «стихийных») верований — многоплановое явление, не имеющее сколько-нибудь четких понятийных границ. «Нет более туманного и неопределенного термина, чем «язычество», — писал в свое время академик Б. А. Рыбаков (1981, С. З). — Возникнув в христианской среде, он первоначально обозначал все дохристианское и нехристианское; им покрывалась и ведическая гимнография Индии, и литературно обработанная мифология классической Греции, и годовой цикл славянских или кельтских аграрных обрядов, и шаманство сибирских охотников…»

В истории язычества Старого Света усматриваются два главных этапа: ранний, в общем соответствующий первобытной стадии язычества, и поздний, представленный ритуально-мировоззренческими комплексами типа древнеегипетского, древнемесопотамского, древнегреческого и др., где мы (если, например, говорить о средиземноморской зоне) видим зародышевые проявления библейской мировоззренческой традиции, выраженные, в частности, в идее непримиримости добра и зла, в специфических идеях мессианства и пр.

Сибирские языческие представления при достаточно несходных исторических биографиях сибирских народов вплоть до нового времени, по существу говоря, не перешагнули уровня первобытности, и мы вправе квалифицировать их как «первобытное язычество».

Следует, видимо, признать, что понятие «первобытное язычество» в общем равнозначно понятию «первобытное мировоззрение» и вряд ли совместимо с понятием «религия». Любая попытка отнести первобытные языческие миропредставления к какой-либо особой форме религии неоправданно сузила бы, на мой взгляд, наше понимание первобытного язычества, являвшегося одновременно и знанием, и верой, и системой выживания.

Обычно мировоззрение определяется как целостная система взглядов на Мир и на место в нем человека. Трудность реконструкции концептуальных основ сибирского язычества заключается в том, что мы имеем дело с обрывками былых миропредставлений. При этом далеко не всегда есть возможность судить, стоят ли за этими «обрывками» цельные мировоззренческие сюжеты и насколько мы правомочны проецировать Дошедшую до нас часть (?) на гипотетическое целое.

Не исключено, что мы слишком многое домысливаем и что в действительности образ Мира представлялся нашим предкам не намного полнее, чем это выражено в дошедших до нас мировоззренческих реликтах. Временами создается впечатление, что в архаичном мировоззрении форма зачастую была более значимой, чем содержание. Можно предполагать, что многие некогда значимые в смысловом отношении сюжеты языческого миропонимания, по мере того как они облекались в канонизированную форму культов, обрядов и ритуалов, постепенно переставали восприниматься на сколько-нибудь осознанном, содержательном уровне. Во всяком случае мы не видим в сакральных сибирских текстах, в том числе в мифологических сказаниях, в священных песнях, в молитвенных обращениях, в шаманских призывах и т. д., достаточно связно оформленных концептуальных идей о тотемических предках, о душе, о семантической структуре Мира, о схеме жизненного круговорота, о роли шамана в поддержании равновесного состояния Вселенной и т. д.

Короче говоря, традиционность, многотысячелетняя преемственность культуры сибирских народов далеко не всегда сопровождается сохранением смыслового содержания бытующих культов, обрядов, ритуалов. Долговечность ряда внешних элементов духовной культуры (специфический орнаментальный комплекс, погребальная, жертвенная, праздничная обрядность и др.) нередко определялась не столько приверженностью этноса к их особым сакральным смыслам, сколько стремлением следовать обычаям предков. «Так делали наши отцы и деды, и мы так должны делать», — вот главная заповедь, на которой держалась любая культово-обрядово-ритуальная традиция. Последняя оставалась живой до тех пор, пока сохранялась и была чтима память о предках. Как только эта память по той или иной причине начинала стираться, обычно начинала умирать и традиция, потому что ей нечем было питаться, — разве что производственной или иной рациональной необходимостью.

Пытаясь понять сибирское язычество, мы должны по мере возможности избегать территориально далеких параллелей. Чрезмерно широкий региональный охват при корреляции сравниваемых признаков часто приводит к тому, что начинается сопоставление внешне похожих, но структурно и логически неадекватных штришков и клочков разных несопряжимых блоков и систем.

Традиционный постулат об общих закономерностях исторического развития далеко не всегда приемлем, ибо позволяет легко подобрать любой удобный подтверждающий пример — если не в Сибири, то в Америке, если не в Америке, то в Африке, если не в Африке, то в Австралии, а это часто выливается в обычную «подгонку под ответ».

Мне не хотелось бы декларировать во «Введении» методологические принципы исследования; замечу лишь: я убежден в том, что методология должна содержаться в самом исследовании как его органическая часть и в каждом отдельном случае исходить из степени полноты материала, специфики источника и уровня исследовательской умудренности автора.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЯЗЫЧЕСКАЯ СИБИРЬ И ПРАВОСЛАВНАЯ РУСЬ

Издавна Югрою и лежащими за нею землями интересовались торговые люди из Волжской Болгарии, а вслед за ними и зарубежные «гости» из далеких «полуденных» стран. Среди иностранных путешественников одним из первых о Югре упоминает араб Марвази, побывавший около 1120 г. в Волжской Болгарии и записавший рассказы болгар об этой загадочной стране. «На расстоянии пути в двенадцать дней от них, — сообщает Марвази, — по направлению к полюсу страна, называемая Ису, а за ними люди, зовут их йура (югра. — М. /С.)».

Тридцать с небольшим лет спустя другой арабский путешественник, Ал-Гарнати, пишет о Югре подробнее: «А за Вису на море Мраков есть область, известная под названием Иура… Купцы (болгарские — М. К.) говорят, что Мраки недалеко от них и что люди Иура ходят к этому Мраку и входят в него с факелами… И приносят с собой товары и кладет (каждый) купец имущество свое отдельно и делает на нем знак и уходит; затем после этого возвращаются и находят товар, который нужен их стране. И каждый человек находит около своего товара что-нибудь из тех вещей; если он согласен, то берет это, а если нет,