«Вырастешь, Саша, узнаешь». А Саше хочется знать сегодня, сейчас, в ту минуту, когда сама жизнь пробудила в нем (в ней) эту потребность в знании, когда оно, знание, согрето внутренним опытом, внутренним переживанием.
Когда Саше будет 13–14 лет, он (она) уже не будет задавать этих вопросов. Ему (ей) объяснят, что после смерти семь разновидностей червей будут есть его (ее) тело. Жизнь коротка. Соблазны велики. Лови миг. И миллионы Саш идут в объятия этих соблазнов. Все вроде бы нормально. Так создан мир. А далее, как у Шекспира: «Живущее умрет и вслед за жизнью в вечность отойдет». Одним словом, для большинства людей жизнь как-то не складывается, оборачивается драмами и разломами.
Разгадка, казалось бы, лежит на поверхности. В то время, когда в душе Саши совершается революция и вешние воды сметают все на своем пути, мы изо дня в день ведем борьбу за предметное знание. В детстве мы не развили в детях память, образное ви́дение мира, культуру общения, логическое мышление, музыкальный слух. Равнодушны к тому, что многие из наших учеников не могут рисовать, не имеют красивой осанки, не слышат дыхания земли, головки их не подняты к небу — великому, вечному, постоянно изменяющемуся небу. С нас за это не спросят. Спросят за качество знаний. И потому с иступленной настойчивостью, а то и с небрежением будем вколачивать эти знания, попутно унижая тех (а их немало!), кто не способен усвоить программу, растаптывать достоинство человека, только готовящегося вступить в большую жизнь. Можно подумать, что в этой жизни не нужны няни, шоферы, краснодеревщики, художники, музыканты, просто порядочные люди, которые завтра станут взрослыми людьми, и у них будут свои дети.
Кого ни спрошу из школьников, ответ один: школа — тюрьма. Важны предметные знания, но не сами по себе, а как части единого целого, как части гармонии, организуемой верховным знанием — духовным, свободным и исключающим «принудительное и корыстное образование».
Все и каждый
Многомерность Толстого — это единство многообразия, это соприкосновение различных точек зрения, это хорал из множества голосов и инструментов, звучащих одновременно и в то же время не утрачивающих своей идентичности и неповторимости. Такова партитура «Войны и мира». По-моему, он шел к ней через опыт учителя.
Л. Н. Толстой. Брюссель. Фотография И. Жерюзе. 1861 г.
Крестьянские дети на улице в Ясной Поляне. Фотография П. Е. Кулакова. 1908 г.
Тульские школьники в гостях у Толстого. Ясная Поляна. Фотография С. А. Толстой. 1907 г.
Педагогические штудии в становлении моцартианского симфонизма Толстого сыграли особую роль. Как подтверждение этому — один из вечеров жизни Яснополянской школы. Только что была рассказана печальная история Хаджи-Мурата. Все молчали.
«Лев Николаевич, — сказал Федька, — для чего учиться пению? Я часто думаю, право, — зачем петь?» «Как он перескочил от ужаса убийства на этот вопрос, Бог его знает, но по всему, по звуку голоса, по серьезности, с которой он добивался ответа, чувствовалось, что он отвечал на мое объяснение возможности преступления необразованием (я говорил им это), или поверял себя, переносясь в душу убийцы и вспоминая свое любимое дело (у него чудесный голос и огромный талант к музыке), или чувствовал, что теперь время искренней беседы, и поднялись в его душе все вопросы, требующие разрешения, — только вопрос его не удивил никого из нас. […] И мы стали говорить о том, что не все есть польза, а есть красота и что искусство есть красота, и мы поняли друг друга» (8, 45–46).
У каждого мальчика есть своя точка зрения, есть она и у автора описания. Все пребывает в поиске, и нет довлеющей силы, которая могла бы заявить о себе как об истине в последней инстанции. Так же выстраивается голосоведение в «Войне и мире». Народы реализуют каждый по-своему свою судьбу; герои идут по дорогам жизни, пересекающимся где-то в пространстве, но каждый из них находит свою колею, свое продолжение в неизмеримом и невидимом Духовном Космосе. Природа, населенная мириадами существ, живых и мертвых частиц, являет собой пример единения неповторимостей — все это целокупность особенного и единичного.
Педагогический метод, открытый Толстым в общении с крестьянскими детьми, в мире писателя предстал как художественное открытие, как новая форма построения диалога во времени и пространстве, в котором есть место каждому. «Я помню свой голос», — говорит один из мальчиков в беседе с Толстым.
Метод этот связан с искусством общения ученика и учителя, когда и тот и другой были бы в равных условиях — не равновелики по знаниям, но равновелики в общении как носители индивидуальной неповторимости.
Восхождение по ступеням жизни
Мир великих идей жизни — это огромный массив знаний и опыта. В этот мир можно войти, но его нельзя заучить. Нечто подобное человек испытывает, входя в реку, когда он не умеет плавать и когда научается этому. Задача учителя — научить плавать. Все остальное ученик решит сам — куда плыть, каким образом плыть, с кем плыть.
Так же и в современной «Школе Л. Н. Толстого». Единство пространства — это атмосфера любви, добропорядочности, социального партнерства на основе уважения к индивидуальности человека. В каждом из нас есть энергия жизни, она постоянно заявляет о себе, ищет формы своего самовыражения и самоутверждения. В каждом есть «святое вечности зерно». И каждому дана своя судьба поиска истины и своего места в жизни. Не навязывание ребенку идеологических клише, а создание условий, в которых возрастала бы потребность в духовном и физическом совершенствовании, в развитии культуры понимания и культуры общения.
Восхождение по ступеням жизни, от образования к непрерывному самообразованию — все это совершается усилиями самого ребенка, но все это возможно при одном условии — учитель, равно как и родители, вместе с ним пребывает в извечном поиске истины, в извечном движении к идеалу, который он, как и ребенок, видит в небесах, а постигает изо дня в день в трудах, страданиях, радости.
Алгебра минус гармония [39]
Если будем слишком доверять технике, не потеряем ли мы самую суть образования?
Во все времена учитель являлся главным транслятором. Есть ученик, есть содержание образования, а между ними стоит учитель.
Поэтому, размышляя о роли места учителя в век технократии, следует ответить на вопросы: какова степень важности того, кто транслирует, и каково содержание того, что транслируется?
Шпенглер против Хайдеггера
Сегодня уже можно представить себе школу без учителя, где функция транслятора передана техническим средствам обучения. И, как мне представляется, с вопросом, что при этом транслируется,
