бросила с бранными словами образ Спасителя на землю и растоптала ногами (Павловский В., 1907. С. 217). Подобных случаев в Сибири было великое множество. Православные служители церкви зачастую старались их попросту не замечать, потому что толку от репрессивных воздействий не было никакого. Аборигены просто не понимали, в чем, собственно, состоит их вина.
Следует особо оговорить, что вышеописанное отношение к идолам и иконам наиболее наглядно прослеживается в угро-самодийской среде. По остальным сибирским народам сведения более скудны или менее четки. Возможно, некоторые из сибирских этносов несколько «не доросли» до столь высоких форм «равноправия» человека и духа или, наоборот, «переросли» этот уровень в сторону большего богопочитания (алтае-саянские тюрки?). Впрочем, этот вопрос никогда не разрабатывался в целом, и поэтому какие бы то ни было категорические суждения на сей счет пока преждевременны.
3. Иное, чем у христиан, понимание сибирскими язычниками соотношения категорий добра и зла. Сибирское язычество, в отличие от христианства, не ставит целью искоренение зла в мире людей, признавая его столь же правомочным, как и добро. В урало-алтайских космогонических мифах нередко фигурируют два брата-сотворца; при этом акт творения сопровождается ссорой, борьбой, соперничеством (например, между старшим братом Ульге-нем и младшим братом Эрликом у алтае-саянских тюрок). Так, когда Ульгень сотворил человека, Эрлик тут же воспроизвел его негативный теневой вариант. Увидя это, разгневанный Ульгень воскликнул: «Мой народ белый пойдет на восход солнца, а твой народ черный — на заход» (Анохин А. В., 1924. С. 18).
В более архаичных вариантах этого мифа имеет место не разрыв между братьями, а раздел Мироздания и новый уровень сотрудничества. Комментируя это обстоятельство, А. М. Сагалаев замечает: «Там речь может идти о том, что небесный Бог «сердится» на хозяина подземного мира, но это не более чем реплика космогонического мифа. На самом деле они равны и вместе участвуют в поддержке космического миропорядка» (Сагалаев А. М., 1992. С. 41).
На поздних стадиях первобытности соотношение добра и зла в сибирском язычестве все более испытывает тенденцию к переходу от состояния «единства противоположностей» к состоянию «размежевания противоположностей». Этот разлад прослеживается в усиливающейся тяге к разделению сибирского шаманства на «белое» и «черное», отмеченному главным образом у тюркоязычных и монголоязычных скотоводов. Однако и при наметившемся «размежевании» «черные» и «белые» шаманы ведут себя как равноправные и взаимонужные партнеры, хотя и не испытывают симпатии друг к другу.
Христианство, как мы знаем, в отличие от язычества, провозглашает своей главной нравственной целью полное и абсолютное торжество добра на Земле. Тем не менее, даже в христианстве не отрицается объективная равноправность добра и зла — в рамках общей структуры Мироздания [1]. Примечательно, что Спаситель (сын Божий) декларирует борьбу со злом и ведет ее не во вселенском масштабе, а лишь в пограничье Верхней и Нижней сфер, т. е. в Среднем мире, на Земле. Вспомним в этой связи, что библейский Творец при упорядочении вселенского Хаоса не уничтожает тьму, а лишь отделяет от нее свет.
4. Не вполне одинаковая ориентация на те или иные структурные блоки Мироздания. Сибирское язычество пронизано идеей «завязанности» человека на все три главные сферы Вселенной, а именно на Средний (земной), Верхний и Нижний миры, что отражает триединую космическую сущность человека и возводит его на уровень Макрокосма. В христианстве этот трехсферный внутренний и внешний космизм человека во многом утрачен. Этот тезис я попытаюсь подробнее раскрыть в третьей — восьмой главах настоящей книги в связи с рассмотрением отдельных аспектов языческого миропонимания.
5. Разные представления о механизме развития Мира. В то время как библейская космогоническая концепция исходит преимущественно из «одноразовости» земной истории, в основе языческой космогонии лежит идея цикличности прекращений и возобновлений жизни на Земле. По мифологии кетов, после акта Творения история Земли являет собой череду катастрофических наводнений, перемежающихся с относительно благоприятными климатическими периодами. В исчислении мифологического времени кеты употребляют такие выражения, как «до последнего потопа», «после последнего потопа». Потопы выступают как средство обновления Мира («Землю пусть сполощет»). Любопытно, что наводнения сопровождались губительным северным ветром, вздымающим валы семисаженной высоты (Алексеенко Е. А., 1976. С. 69). Похолодания чередуются с потеплениями. Они зависят от обстоятельств, связанных с перипетиями жизни кетского бога тепла Усэса (Дульзон А. П., 1969. С. 199–203).
По рассказам остяков, верховный бог Нуми-Торум насылает на Землю то всемирный пожар, то всемирный потоп. Во время предстоящего наводнения, которое Нуми-Торум собирается вызвать в недалеком будущем, комары и мошки достигнут величины соболя и будут уничтожать все живое (Гондатти Н. Л., 1888а. С. 68–70).
В алтайской мифологии цикл «пожар-потоп» начинается с геологического катаклизма: «Семь дней было землетрясение»… Следующие семидневки характеризуются этапными климатическими изменениями:
Семь дней, горели горы.
Семь дней шел дождь.
Семь дней шел с бурей град.
Семь дней шел снег.
(Анохин А. В., 1924. С. 17)
Уместно предположить, что версия всемирного потопа в сибирской языческой мифологии заимствована из Библии. Однако этому противоречат два обстоятельства: во-первых, в библейском варианте, в отличие от сибирского, языческого, отсутствует идея цикличности; во-вторых, «потопный» сюжет лежит в основе древнейшего прауральского мифа о «нырянии» за землей: гагара (иногда утка или другая водоплавающая птица) одиноко плавает по бескрайней водной глади. Затем по собственной инициативе или по велению свыше ныряет и (обычно после третьей попытки) возвращается из подводных глубин с тиною в клюве, из которой рождается земная твердь.
Этнолингвист В. В. Напольских, проведя всесторонний системный анализ фольклорных, археологических и лингвистических данных, достаточно убедительно доказывает, что истоки этой мифемы кроются в сибирском верхнем палеолите (Напольских В. В., 1991).
За пределами Северной Азии сибирской мифологической версии о чередовании всемирных «пожаров» и всемирных «потопов» наиболее соответствует концепция цикличности Мира, отраженная в древнескандинавской «Старшей Эдде». Согласно «Эдде», сначала Земля гибнет от нестерпимой жары:
Срываются с неба
Светлые звезды,
Пламя бушует
Питателя жизни,
Жар нестерпимый
До неба доходит.
(Прорицание вёльвы…, 1975. С. 189)
Затем наступает всемирный потоп, сопровождаемый холодными смертельными ветрами:
Ветер вздымает
До неба валы,
На сушу бросает их,
Небо темнеет,
Мчится буран
И бесятся вихри —
Это предвестья
Кончины богов.
(Песнь о Хюндле…, 1975. С. 345)
Есть основания предполагать, что наряду с циклами «пожар-потоп» языческое миропонимание включало в себя представление о существовании циклов иного порядка и иной семантической значимости. В ханты-мансийской мифологии часты такие сакральные выражения: «Светлый Отец… когда-то открыл на свете кукольный век, когда-то открыл на свете кукольное время»; или:
