говорят о России плохо (часто – несмотря на то, что «сами зажиточно здесь живут»), а о Западе хорошо. Здесь работает следующая логика: либералы – не патриоты, следовательно, патриот не должен быть либералом.
В 90-е годы подтирались Россией. <…> Это позиция либералов. <…> Вообще я считаю, я вот очень убежден в этом, что госдеп вот ну России не товарищ, ну не товарищ он, а они [либералы] слишком с ним завязаны, это точно (Москва, предприниматель, М, 55 лет).
Либералы, вот да, у которых «в этой стране», ну, все гадко. А сами живут и еще наживаются здесь. Ни одного бедного либерала не видала (Москва, пенсионерка, бывший рабочий, Ж, 65 лет).
Показательна в этом отношении и эмоциональная беседа между интервьюером и женщиной (53 года), которая была вынуждена покинуть прежнее место работы, где она занимала руководящую должность на производстве, и работающей ныне, по ее собственным словам, «клерком» в санкт-петербургской строительной фирме. Интервью состоялось в ходе акции «Бессмертный полк» 9 мая 2016 года.
Респондент: Она… это должна быть такая структура [нацгвардия, упомянутая как хорошее решение президента], которая должна держать порядок в стране. Чтобы не было белоЛЕНТОЧНИКОВ (с нажимом). Чтобы не было ЛИБЕРАЛОВ. Чтобы не было КСЮШИ СОБЧАК с белой ленточкой, которая вещает, что ей на Болотной жить невыносимо с миллионами долларов. Я просто люблю газеты читать.
Интервьюер: А почему вы считаете, что их не должно быть?
Р: А потому что ни к чему хорошему это не привело бы.
И: В смысле?
Р: Ну у нас же были уже либералы: Немцов, Хакамада. И было ужасно в 90-е годы жить. Это был ужас. <…> Потом Макаревич, который песни моей юности пел. Я вообще не понимаю, почему он против России? Я не понимаю! Объясните мне, пожалуйста! Вы можете мне объяснить, как человек… что это такое вообще?
И: Ну, я не Макаревич, я не знаю.
Р: Мне кажется, они просто зажрались, зажрались уже, и далеки. От народа. Ну не то что от народа, далеки от жизни, от всего стали. Я не понимаю таких людей. Я вообще не понимаю, когда, а вот ты… Россия, ты вырасти ее, обустрой, ты сделай что-то хорошее, прежде чем уезжать.
Как видно из вышеприведенных цитат, еще одной заметной отличительной чертой государственного патриотизма оказывается желание подвести черту под «лихими девяностыми». Девяностые годы выступают здесь в качестве синонима развала страны, извращения всех ценностей (воровство оказалось престижным занятием), унижения и стыда за страну.
…это был не лучший лист истории, когда любить родину было стыдно. Мы же все это проходили в период перестройки в самые девяностые годы. <…> Когда говорить что-то хорошее о нашей стране было равносильно, что я дурак, и я очень умный, если я поношу ее (Москва, предприниматель на пенсии, Ж, 60 лет).
Интересно в этом отношении мнение о девяностых, высказанное учительницей на пенсии из Санкт-Петербурга, которая подрабатывает репетитором:
Потому что я, как человек очень многое понимающий, и знающий народ свой и литературу, и понимающий это в объеме, я понимаю, что у нас такая страна, что мы не можем жить в загоне. Мы не можем жить, когда нас ругают, когда нас пинают, когда нас унижают. Это наша национальная черта.
Стоит отметить, что при этом она не безусловная лояльная сторонница Путина, поскольку она в свое время приняла участие в Движении за честные выборы. Далее цитируем ее воспоминания:
Я очень хорошо помню, в 93-м году к нам приехали по обмену французы <…>. Они ехали по телевизионной картинке, что в магазинах ничего нет, пусто, эти ужасные прилавки, а у нас мало того, что мы что-то едим, все есть. А плюс, если гость в доме, а еще если гость – иностранец, то есть больше. <…> Мы их встретили, накормили. И я вижу, у нее какие-то глаза странные <…>, и потом мы вышли в комнату <…>. И они начинают доставать подарки – колбасу, сахар, знаете, какое было выражение лица у мамы. Она должна говорить спасибо, а у нее слезы. Я голову повесила. Даже спасибо не могу сказать.
Главное в государственном патриотизме – желание чувствовать себя причастным к большой общности, к нации. В том, что речь идет именно о желании, а не обязательно о чувстве, испытываемом в реальности, – причина позитивного отношения к пропаганде, которая создает абстрактный образ желаемого общего, в котором люди смогут ощущать сопричастность нации и гордиться ею.
Патриотизм – это желание быть причастным к общей нации. <…> Пока мы [россияне] не чувствуем себя общей нацией (Санкт-Петербург, владелец бара, Ж, 27 лет).
Для меня патриотизм – это стремление принадлежать к чему-то большому (Санкт-Петербург, менеджер, Ж, 26 лет).
А вот как учительница (Санкт-Петербург, Ж, 41 год) объясняет свое понимание «народа», в любви к которому она признается после участия в акции «Бессмертный полк»: «Это люди, которые живут на этой территории, которые в данный исторический период как-то ходят на работу, приходят домой, воспитывают детей и пытаются жить свою жизнь вот на этой территории». То есть это образ людей, близких друг к другу в пространстве и во времени и разделяющих общую территорию.
Даже если идеальный образ общей нации порой далек от действительности, респонденты стараются не разрушать идеал, закрывая глаза на некоторые изъяны.
Дык вот для меня патриотизм – надо выискивать у нас хорошие моменты, говорить о том, что у нас хорошего есть, и пытаться там, где изъяны, исправить что-то, а не хвалить там какую-то Америку или еще кого-то, что у них хорошо, а у нас плохо. Ныть поменьше надо (Казань, пенсионерка, русская, Ж, 65 лет).
[Что такое для меня Россия?]: Люди, люди, люди! <…> [Если я патриот], я буду что-то делать для того, чтобы здесь было лучше. Исправить. Люблю свою родину, хоть она уродина. Не надо унижать страну [как делают либералы], в мире уважают сильного (Москва, предприниматель на пенсии, Ж, 60 лет).
Не надо лить помои на страну, в которой ты живешь. Если чем-то недоволен, то возьми и что-то изменяй, работай… Но кричать «Россия, Россия, Россия лучше всех!» – это, я считаю, тоже неправильно (Москва, пенсионерка, бывший рабочий, 65 лет).
Образы России и «народа», создаваемые этими патриотами, не обязательно совпадают в деталях с образами, транслируемыми СМИ или возникающими в
