официальном кремлевском дискурсе (напомним, что подавляющее большинство респондентов, в том числе государственные патриоты, относятся к СМИ скептически). Важно, что транслируемый образ представляется им позитивным и служит основой для создания собственных образов, которые уже могут не соответствовать привычным шаблонам.
Так, рабочий из Санкт-Петербурга (М, 30 лет) упоминает забастовки против реформы законодательства о труде, проходившие в июне 2016 года во Франции, и описывает, как рабочих там «гнобят» и угрожают посадить, если они выходят на демонстрацию. При этом он полагает, что в России у рабочих больше возможностей для того, чтобы отстаивать свои права: «У нас демократия! А не диктатура. Вот так».
А вот как высказывается о российском народе подрабатывающий официантом студент академии Макарова [36] (Санкт-Петербург, М, 21 год): «Ну блин, ты просто сравни Америку, Британию, и просто даже любую другую страну, и Россию. Мы очень демократичные, мы можем высказываться, мы не боимся». Студент со стилем гопника (Санкт-Петербург, М, 22 года) отвечает на вопрос о том, что ему нравится в России, так: «Что нравится… Блин, ну люди наверно. А в России. Ну здесь много свободы. Много свободы, и здесь прекрасно быть молодым. Угорать можно, развлекаться „по-жесткому“, и ничего тебе не будет».
Остается прояснить суть уже упоминавшегося запроса на государственный патриотизм, отмеченного в ходе исследования у части респондентов на Алтае. Речь идет о желании верить в идеальный образ России или народа, которое остается неудовлетворенным, поскольку действительность слишком сильно расходится с идеалом. Такие респонденты жалуются, что государственного патриотизма не хватает или что он существует по большей части на словах. О наличии такого запроса свидетельствует, в частности, неформальная беседа с таксистом из Рубцовска (М, 50 лет). Он армянин, но живет на Алтае уже 30 лет и не собирается никуда уезжать. Чувствует себя в крае комфортно, несмотря на экономические трудности (по специальности он строитель, но был вынужден переквалифицироваться в таксиста, поскольку строительного заработка не хватает на жизнь). Он большой патриот России и рассуждает о ней так:
Респондент: Просто хорошо, что есть армия, оборона. Оружие. Остальные боятся. А так давно бы Россию по кускам растащили бы, Америка, например. <…> А олигархи могут и продать страну. Ты не веришь? Запросто. Они могут взять Алтайский край и кому-то продать. Лишь бы деньги были у них.
Социолог-собеседник: Ну то есть им Путин не дает страну распродать?
Р: Да-да. Наоборот, он еще расширяет. Что тогда было, теперь назад. Что тогда отдали, назад берем.
<…>
С-с: А как вы считаете, есть в России сейчас патриотизм?
Р: Мне кажется, при такой власти никто ничего в России хорошего не ждет. <…> Надо какого-то патриота, чтобы страну поднять. Но назад пути нет, я думаю, вряд ли что-то изменится. Потому что в собственности у государства уже ничего нету, везде собственники, так? Теперь Ленина надо, чтобы революцию. А теперь и Ленин не поможет. Потому что тогда вилами и лопатами, а теперь у каждого кнопочка. Фьють, и ракеты полетят! Сейчас революцию винтовками не сделаешь.
Иными словами, запрос на государственный патриотизм, по сути, оказывается запросом на экспроприацию олигархической собственности в пользу государства. Путин в целом неплохо справляется с задачей «поднять страну», но этого недостаточно. Желательна революция (и революционный лидер), но шансов на это мало. Еще один пример – преподавательница в сельской школе искусств Алтайского края (Ж, 43 года). Она отмечает проблему нехватки в обществе сплоченности и связывает это именно со слабостью патриотического проекта, осуществляемого руководством страны, которое недостаточно «старается для народа» или если старается, то «поверхностно»:
Знаешь, когда сплотились? Когда олимпиада проходила, какая-то сплоченность появилась. И когда Крым. То есть у людей какая-то сплоченность появилась, надежда на что-то. А потом происходит сейчас опять угасание, то есть мы не видим каких-то дальнейших действий, да, по сплочению нации. То есть опять пошло в то же русло. И люди опять начинают разъединяться. <…> Может быть, если бы стали как-то более экономически… То есть вот те же заводы, фабрики строить, чтобы люди видели, что правительство что-то старается для народа, может, тогда бы получился. А сейчас они от нас вот отстраняются, поэтому у народа какое-то вот равнодушие появляется.
И по поводу уроков православной культуры она отмечает, что они ведутся «поверхностно». Она на собственном опыте, когда пошли с детьми рисовать церковь, обнаружила, что «дети ничего не знают».
Интерпретировать отсутствие патриотизма (или заявление о его отсутствии) проще: такое отсутствие основано на очень негативной оценке России, причем чаще всего как руководства страны, так и ее населения. Не-патриотизм выделен нами по таким категорическим заявлениям: «В России все плохо», «Россия катится вниз», «Я ощущаю только негатив к своей стране», «Путин – это все фальшивые слова», «Россия – зона», «Фашистский режим», «Такая бедная страна <…>, все достижения – только в прошлом», «Россия – слишком большая страна, страшная, как динозавр».
В Санкт-Петербурге и в Казани не-патриотизм в большей степени связан с отторжением политической системы, нежеланием ассоциировать себя со всеми жителями страны и часто сопровождается идеализацией Запада, где «все лучше». Такая позиция вовсе не исключает привязанности к малой родине (городу или, в Санкт-Петербурге, району города) или же к региону (у жителей Казани).
Бедно живут люди. [А из-за чего, как ты думаешь?] От людей зависит, мне кажется <…>. В России много пьющих людей. <…> Особенно в провинциях. <…> Я хотела бы уехать. <…> Мне кажется, в Европе жизнь лучше. <…> Я не чувствую себя частью этой страны. [А частью города?] Да <…>, потому что петербуржцы все более культурные. <…> [А народ, что не так с народом?] <…> Алкоголики (Санкт-Петербург, школьница, Ж, 17 лет).
В Астрахани, Перми и на Алтае не-патриотизм связан с чувством безысходности, заброшенности и беспомощности, невозможности что-либо сделать для улучшения общей и личной ситуации ни локально, ни тем более в масштабах страны.
Страна в жопе, мы в жопе. Интересуемся только нашим домом. Делать ничего не можем, только здесь, в доме, отстраняемся. <…> Борьба за выживание у нас с самого детства (Астрахань, коллективное интервью во дворе многоквартирных домов, женщина, активная в управлении домом, 50 лет).
Вы знаете, город у нас добротный, но все заброшено. <…> И так по всей стране. <…> Вот раньше патриотизм был, а сейчас «я тебя ограблю». <…> Но сейчас эти воры, коррупционеры, поэтому нет, я сейчас не патриот
