Она была причислена нами к «не-патриотам», поскольку сама признается: «я говорю о России, но имею в виду Питер». В России больше всего она не любит власть, и главная претензия к ней состоит в том, что власть воспитывает необразованных людей: «В общем, наше правительство, как я для себя это поняла, считает, что люди с высшим образованием ему не нужны. И я этот позыв, ну не позыв, а посыл – „рожайте больше детей“, воспринимаю так – „рожайте больше детей, нам нужно быдло, которое будет работать на заводах, и нам нужно пушечное мясо, так, чтобы, если начнется война, нам было кого направить“».
Все приведенные примеры относятся к санкт-петербургскому полю, поскольку такая критика распространена в Петербурге больше всего, – наверное, в силу того, что здесь в нашу выборку попало больше людей интеллектуальных профессий. В Казани, где доля интеллектуалов в выборке также непропорционально высока, эта критика имеет схожие черты, но и свою специфику: больше внимания уделяется культуре и цивилизации, «просвещенная Европа» противопоставляется «отсталому Татарстану». Иными словами, в Казани речь идет скорее о противопоставлении цивилизаций: с одной стороны – цивилизация европейская или западная, а также вестернизированные регионы (Москва, Санкт-Петербург); с другой – регионы отсталые, корпоративные и клановые. Позиции этого рода высказываются как русскими, так и татарами. Такие «цивилизационные» критики – скорее «не-патриоты» России, люди свободных или творческих профессий.
Можно обрисовать социальный портрет «морально-интеллектуальных критиков» и применительно к Санкт-Петербургу: ожидаемым образом это в большинстве своем – люди интеллектуальных занятий или профессий: учителя, преподаватели, школьники, а также предприниматели, чей бизнес так или иначе связан с творческим или интеллектуальным трудом. Здесь сравнительно много «не-патриотов» и, что гораздо удивительнее, непропорционально высока (относительно общей выборки) доля патриотов государственных, относящихся к Путину скорее положительно. Примечательно, что «интеллектуально-моральные критики» не слишком склонны предъявлять претензии государству: основным объектом их критики оказывается скорее общество.
Вывод: потенциал социальных изменений
Людей, имеющих сегодня собственное видение общества, способных рассуждать о нем и выносить о нем суждения, в любом случае поразительно много. Это, разумеется, не только результат патриотической пропаганды, но и следствие относительной социально-экономической стабилизации, сопровождающейся «обживанием» своего социального места, которое снова оказалось возможным в эпоху, последовавшую за потрясением девяностых.
Вновь раскрывшиеся горизонты социального воображения стали фоном, на котором проступили черты социальных различий и линии общественных конфликтов, уже не сводимых к классической для России формуле противостояния «народа» и «власти», в которой «народ» оказывается не более чем бессодержательным идеологическим конструктом. Именно сейчас российский народ проводит разделительные линии и размечает своего рода карту конфликтов и противостояний, накапливая тем самым все больший потенциал для социальных изменений. При этом самые заметные разногласия относятся к проблеме социального неравенства. Погасить эту динамику, просто увеличивая накал патриотической пропаганды, руководство страны не сможет.
Не факт, что сама по себе стихийная социальная критика, о которой шла речь выше, приведет к переформатированию политического пространства или к возникновению новых партий – левых или социал-демократических. Но российское общество в своем нынешнем состоянии уже очень мало напоминает ту легко управляемую аморфную массу растерянных индивидов, которую мы знаем по девяностым. Стоит повториться: высокий уровень поддержки Путина совершенно не означает тот же уровень поддержки патриотической пропаганды или нынешнего курса развития общества в России. Путин, как символ нации, в сознании людей часто оказывается недосягаем для критики в свой адрес и вообще существует поверх линий, разделяющих общество. Никто, однако, не может ответить на вопрос о том, как долго образ единой нации может удерживаться такой символической властью.
Глава 4. Связь между патриотизмом и социальным положением
В научной литературе о национализме преобладающее объяснение часто формулируется в терминах «ресентимента» [58]: чем серьезнее ситуация потери прежней социальной позиции, тем более люди склоняются к национализму, особенно к эксклюзивному его варианту, исключающему мигрантов и вообще «чужих». В российской научной литературе о национализме [59] преобладает мнение о том, что доминантным видом национализма в России является национализм имперский и шовинистский и что эта «массовая» версия патриотизма характерна для наименее образованных, наименее склонных критически мыслить и одновременно наиболее лояльных властям слоев населения.
Мы уже показали, что, как свидетельствуют данные нашего исследования, наиболее распространенной формой патриотизма в России является патриотизм негосударственный, то есть не совпадающий с версией официальной пропаганды. Империализм же, выражающийся в стремлении к распространению господства на все новые территории, выражен и вовсе в очень небольшой степени: даже присоединение Крыма одобряют далеко не все. Как же дела обстоят на самом деле? Ниже мы попробуем сфокусироваться на изучении связей между отношением респондентов к нации и их социальным положением в широком понимании термина, включающем в себя пол, возраст, образование, профессию, форму социальной траектории и социальную идентификацию.
Отметим сразу, что выборка по Казани не может быть использована для анализа различий по социально-профессиональным признакам, поскольку она предназначалась для того, чтобы как можно более ясно проявить специфику, с одной стороны, отношения к национальной республике, а с другой – различия в отношении к нации у русских и татар. Данные исследования, относящиеся к Казани, в этой главе, таким образом, исключены из рассмотрения.
Связь между патриотизмом, ощущением собственной социальной позиции и социальной траекторией
Для оценки социального положения респондента мы исходили не столько из сообщенных им показателей дохода (в виде зарплаты или пенсии), сколько из его субъективного ощущения – из того, как сам респондент оценивает свое благополучие. Такое ощущение реконструировалось нами на основании содержания рассказа респондента о своей жизни, из его спонтанных рассуждений и эмоциональных реакций, наблюдавшихся в процессе рассказа.
Картина социального самоощущения, например, по Санкт-Петербургу, представлена в таблице 5 [60].
Попытка усмотреть какие-либо связи между таким образом реконструированным социальным положением и патриотизмом ничего не дала – это означает, что различные типы патриотизма распределены по разным уровням благополучия беспорядочно. Однако если сгруппировать параметры социального положения иначе, удается выйти на некоторые значимые связи. Ниже приведены результаты анализа с применением другой классификации, в которой количество параметров сокращено, а главное, основной акцент сделан на социальной динамике. Таким образом, мы отвечаем на вопрос о том, насколько отношение к нации различается у респондентов с различными социальными траекториями: нисходящей, восходящей, стабильной и прекарной (нестабильной).
Таблица 5. Социальное самоощущение респондентов в Санкт-Петербурге, сообщивших информацию в объеме, достаточном для реконструкции (всего 89)
Как видно из таблицы 6, поддержка государственного патриотизма тем сильнее, а критическое отношение к государству тем слабее, чем лучше
