Геракла заключается в возведении двух столпов в Гадесе для разграничения Европы и Ливии. Мы имеем здесь комбинацию из культа Геракла с культом его двойника, Мелькарта, которому поклонялись в Гадесе и миф о котором послужил основой для библейского мифа о Самсоне. Два столпа, бывшие налицо в еврейских и финикийских храмах, являются ничем иным, как древними символическими вехами солнечного движения. И здесь в нашем распоряжении имеется, как и в других случаях, пестрый клубок всяких легенд, объясняющих смысл этих столпов.
В легенде о Самсоне «два столпа» фигурируют дважды. В первый раз они появляются в виде косяков городских ворот Газы, которые унес с собой Самсон. Во второй раз они являются теми столпами, которые сокрушил остриженный и ослепленный Самсон, когда его привели во дворец на пир филистимлян. Самсон является здесь олицетворением солнца, слабого и лишенного лучей, находящегося вблизи одной из своих вех. Подобно тому, как Самсон нес косяки ворот, Геракл нес на себе свои столпы, а сирийская легенда говорит, что он умер как раз на том месте, где он столпы эти воздвиг. В древнем искусстве Геракл изображается несущим свои столпы так, что они образуют форму креста. Может быть, здесь-то и есть источник рассказа об Иисусе, несущем собственный крест к месту своей казни [82]. Христианское искусство всегда изображало Иисуса изнемогающим под бременем креста, подобно тому, как античное рисовало Геракла согбенным под тяжестью столпов. Замечательно, что три синоптика подменяют Иисуса мужем, по имени Симон из Кирены, который и нес на себе крест. Кирена находится в Ливии, как раз там, где, якобы, воздвигал свои столпы Геракл, а «Симон» является наиболее близкой греческой модификацией имени «Самсон», которое по-гречески могло читаться, как и по-еврейски, «Шимсон». В Палестине, однако, «Шимон» (Симон), «Шемо» или «Шем» было как раз одно из имен бога солнца, бога Шемеш, отождествлявшегося с Баалом. Миф о «Шемеше» или «Шеме» был, вероятно, источником мифа о Шимшоне (Самсоне). Бог Шимон пользовался особенным почетом в Самарии. Но ведь Самария находится как раз между Иудеей и Галилеей и ясно, что ее религия должна была оказать влияние на характер иезуистской легенды. Ведь согласно четвертому евангелию спаситель посетил этот край и имел сношения с его жителями. Что могло быть, таким образом, вероятнее, чем преображение солнечного героя Шимона с его столпами, несомыми крестообразно в мужа Симона, несущего крест Иисуса?
Существование в евангелиях двух версий о несении креста показывает, что самый факт несения креста является мифом. А в таком случае можно ли найти более вероятную гипотезу, чем ту, которая утверждает, что подвиг Симона из Кирены является вариантом подвига киренского Шимона-Геракла?
Если мотивы несения креста и тернового венца в легенде об Иисусе могут быть наверняка, как и многое другое в этой легенде, выведены из какого-нибудь языческого или древнесемитского мифа, то этим как раз увеличивается вероятность того предположения, что и идея распятия Иисуса на кресте покоится на очень старом мифологическом основании, а именно: либо на легенде о простом повешении первоначального Иисуса бен Пандира за сто лет до «христианской эры», либо на старинном обряде, заключавшемся в ежегодном ритуальном жертвоприношении, причем этот обряд был связан с употреблением креста, как религиозной эмблемы. Не только крест был, как это утверждают ныне все ученые, общераспространенным в дохристианскую эпоху символом жизни или бессмертия, но и самая идея мистического или «идеального» распятия была совершенно неотъемлемым элементом языческого богословия. Этот факт совершенно отчетливо выкристаллизован, как в совершенно явных мифах, так и в квазиисторичных или легендарных эпизодах. Одного распятия иудейского царя Антигона было достаточно, чтобы произвести сильнейшее впечатление в Сирии и Египте.
А история распятия Кира, который в иудейской пророческой литературе фигурирует, как подлинный мессия, могла опять-таки обусловить распространение идеи распятого мессии по всей иудейской диаспоре, т. е. по всему греко-римскому миру. Легенда об Исааке, этом «единородном сыне», которого собрался принести в жертву Авраам, который был уже привязан к костру и который лишь в последнюю минуту был заменен ягненком, эта легенда могла послужить для иудеев, чрезвычайно преданных своим религиозным традициям, первоисточником идеи распятия. Такую же роль могла сыграть и легенда о распростертых руках Моисея, спасших израильтян от поражения в борьбе с врагами. Несомненно, все же, то обстоятельство, что как на Востоке, так и на Западе решительно вся мифология пронизана мотивом распятия.
Идея мистического распятия так же, как и символ креста, представляют собой комплекс гораздо большего числа символических и мистических представлений, чем какой-либо другой элемент культа Иисуса.
Что крест играл, между прочим, также и роль фаллической эмблемы, не подлежит никакому сомнению. Однако в высшей степени вероятным является предположение, что крест — символ связан с теми палочками — арани, служившими для добывания огня, которые были освящены теологией индийских арийцев по истечении долгого времени после того, как они перестали употребляться в качестве домашней утвари. В ведах бог огня Агни изображается, как божественный младенец, рождающийся от обоих арани. И если это представление приписывает Агни рождение от трения арани, то в нем заключена также и идея символической комбинации креста и солнца, которую мы находим хотя бы в ассирийской системе, где божество представлено в виде креста, причем вертикальный столб преобразился в человеческую фигуру, а горизонтальная перекладина в пару крыльев. Из этого типичного представления выросло позднейшее представление о распятом боге у поклонников Митры, у которых мы находим изображение распятой человеческой фигуры, которая держит в одной руке венок или венец, имевший в мистериях Митры безусловную связь с ритуальным употреблением венца (тернового?). В ритуале Мигир Иашт в зендавесте Митра, солнечный бог, едет в своей колеснице по небу, «воздев свои руки к бессмертию». Отчетливо ясную вариацию этой идеи представляет собой миф об Иксионе, который изображается распятым на своей «четырехконечной плахе», как называет колесо Пиндар.
Иксион, сам, вероятно, должен был в какой-нибудь мифологии играть роль солнечного бога и, как таковой, он и должен был изображаться распростертым на огненном или на солнечном диске. Рис. 32.
Та идея добровольного мученичества, которая заложена в этих представлениях, могла случайно оказаться непонятной для последователей другой системы, куда перешли эти представления, так что мнимое мученичество могло превратиться там в столь же мнимую кару. Так, например, мы имеем греческий миф о дерзком посетителе Олимпа, который осмелился добиваться благосклонности царицы неба. Зевс обманул его, посадив на место Геры облако, а затем, по приказу Зевса, Гермес привязал несчастного к огненному колесу, которое пребывает в вечном вращении в
