пассажи из Ветхого и Нового Завета, считающиеся антифеминистскими, если их подвергнуть внимательному и строгому герменевтическому анализу, не окажутся столь «постыдными», каковыми их нередко чересчур поспешно объявляли (и продолжают объявлять). Пусть даже в общих чертах, но при условии добросовестности всё это можно проверить.
В самом деле, иудаизм, с одной стороны, и христианство, с другой, с их священными текстами не способствовали ли довольно активно подавлению женщин? Рассматривая потрясающую взрывную новизну, принесенную Иисусом Назарянином, мы должны по меньшей мере признать, что, пока этой новизне не изменили, ее постепенно усваивали и применяли в конкретных исторических ситуациях. Вполне правдоподобно, что христианство, стремясь защититься от «разрушительной эмансипации», сразу же должно было опуститься до компромисса в отношении женщин: оно стало «консервативным» до такой степени, что по сравнению с некоторыми областями эллинистического мира могло казаться просто «реакционным». Некоторые черты жизни ранней Церкви свидетельствовали, что она идет по стопам Иисуса, тогда как другие черты не могли не соответствовать общественным условиям, в которых она находилась. Освободительный потенциал Евангелия постоянно сталкивался с «системой» или, что правильнее, с культурой, где ему предстояло перебродить, и нередко благовестие казалось замутненным. Евангелию требовалось время, чтобы показать свою дееспособность.
Начиная с первых веков христианам нередко приходилось защищаться от обвинения, что они исповедуют религию простолюдинов и недалеких женщин (иногда это случается и теперь). Вместе с тем часто повторялось, что в женщинах по сравнению с мужчинами сильнее развито чувство конкретного (и это правда), что они проявляют большую способность к сопротивлению невзгодам, тверже противостоят даже крайне тяжелым ситуациям, сильнее ненавидят и отвергают насилие, отважнее смотрят в будущее, горше оплакивают утраченную жизнь. Разве не преувеличена для мужчины, но близка к женщине характеристика: «testimonium animae naturaliter christianae [352]»?
Удерживаемые от рукоположения, исключенные из церковной иерархии,
особенно в период от истоков до победы христианства, женщины проявляли свою власть исключительно в передаче веры. Более, чем мужчины свободные от социально-политического принуждения, от религиозных и культурных традиций античного города, они как будто сделали шаг вперед по сравнению с мужчинами из их семей. Влияние женщин в семье и в домашнем хозяйстве способствовало обращению родственников, и они играли главную роль в распространении веры [353].
Можно ли предположить, что принадлежавшая женщинам «власть в передаче веры», столь сильная в раннем христианстве, впоследствии не уменьшилась? Вот, кстати, прекрасная тема для исследования, и если удастся, – для большого коллектива. Оказывается, множество женщин пользовалось признанием за поддержку христианской веры, которая никогда их не оскорбляла и не унижала. Но если все-таки, невзирая на Библию и вопреки Библии, в Церкви сохранялось господство мужчин, причем на протяжении всей истории западного мира от греко-римских истоков через Средневековье и до наших дней, то фактически это означает, что de mulieris dignitate еще предстоит написать очень много.
Эта задача возлагается, конечно, на женщин и в первую очередь именно на феминисток, в частности христианских. Эти наши «сестры», даже доходя иногда до эксцессов, не обязательно неправы, если они
глубоко осознают зло, которое Церковь со своей теологией, своим языком и своими структурами причинила женщинам, оставив им строго ограниченное «место». Они полны решимости радикально изменить Церковь. Они отказываются уходить: возможно, они более революционны, чем те, которые уходят. Они не хотят пропускать мимо ушей освободительное послание, которое нам возвестила Церковь, рассуждая о царстве мира, справедливости и равенства, и которое восторжествует в будущем, но, как гласит Евангелие, зарождается уже теперь среди нас [354].
Однако успех феминизма в вырывании плевел женоненавистничества будет, на наш взгляд, отсрочен или, хуже того, сведен на нет, если женщины и мужчины друг друга не услышат и с полной ответственностью не помогут друг другу в диалоге, где с самого начала все участники будут готовы прислушаться к мудрости, заключенной в библейском тексте и особенно в Евангелии Христа.
В весьма подходящее время появилось авторитетное приглашение к сотрудничеству:
В конечном счете каждый человек, мужчина и женщина, предназначен существовать «ради другого». В такой перспективе то, что зовется «женственностью», представляет собой нечто большее, чем просто свойство женского пола. Это слово означает глубоко человеческую способность жить для другого и благодаря другому. Поэтому продвижение женщины вглубь общества должно рассматриваться и приветствоваться как его гуманизация через ценности, открытые благодаря женщинам. Любая перспектива, предполагающая борьбу полов, есть лишь опасная иллюзия: она приведет к сегрегации и конкуренции между мужчинами и женщинами и к утверждению солипсизма, подпитываемого ложным пониманием свободы [355].
Для женщин мужчины не являются и не должны являться врагами, которых нужно победить, и для мужчин женщины не являются и не должны являться противницами, которых нужно подчинить: «Отношение мужчина-женщина не может рассчитывать на достойное место в условиях противостояния – недоверчивого и оборонительного. Необходимо, чтобы это отношение переживалось в мире и счастье разделенной любви» [356].
Ни риторика о равенстве, ни антропология нетерпимой подчиненности или банальной дополнительности не смогут подменить жизненную антропологию взаимности в различии, если женщины и мужчины не будут противостоять друг другу и обогатятся знанием о «личности», вытекающим из верного понимания Священного Писания. Слово Божие несет освобождение всем или никому. Исходя не только из интерпретации библейского текста, но и из собственного пастырского опыта, «последний из западных Отцов Церкви», св. Григорий Двоеслов провозглашал:
Священное Писание несравненно превосходит всякую науку и всякое учение ‹…›, ибо каким-то образом возрастает вместе с читающими его (quod aliquod modo cum legentibus crescit): ‹…› оно превосходит всякую науку и всякое учение своим способом выражения (ipso etiam locutionis suae more transcendit), ибо в одном и том же выражении, развивая повествование, совершает чудо (dum narrat textum, prodit mysterium) и, рассказывая о прошлых событиях, возвещает новые; и, не меняя стиль и язык, одними и теми же словами умеет описать произошедшее и то, что должно произойти. [357]
Если Священное Писание некоторым образом возрастает вместе с читающими его, то и эти последние возрастают вместе с Писанием по мере его чтения. С этой точки зрения великая Книга, состоящая из множества книг (Библия), не имеет и не может иметь завершения: она всегда остается «открытой» книгой. Но если это верно для Библии, то не должно ли это быть бесконечно более верно для скромной книжки о Библии, как та, что читатель сейчас держит в руках? Священную страницу никогда не нужно откладывать в сторону: к ней нужно возвращаться, чтобы понять и понять еще раз, по-новому. Ей нужно задавать вопросы, но необходимо также позволять ей спрашивать и внимать, внимательно слушать вопросы.
Несомненно, Бога можно искать или не искать. Если угодно, Его можно искать, не отождествляя себя непосредственно с Библией. К
