НЕЗНАКОМКА ИЗ ЗУБОВКИ
Я из Зубовки однажды
К дому возвращался
И с красоткой чернобровой
В поле повстречался.
Д. Гурамишвили
Незнакомка из Зубовки, в буре огней
О тебе я пою постоянно.
Где бы ты ни ступила — там роза, и в ней
Пламенеет Давидова рана.
Незнакомка степей, полевая Нестан,
Ты — как родинка в книге поэта.
Не вчера ли еще обнимал я твой стан,
Хоть ищу тебя долгие лета?
Неужели тебя не увижу опять,
Как когда-то увидел впервые?
К нам былая любовь возвращается вспять
И бросает цветы полевые.
Ворвалась ты мне в сердце, сгубила меня.
Неужели ты нынче в неволе?
Оседлал я опять боевого коня
И лечу в украинское поле.
Окрестил я тебя Катериной моей,
Полюбил я твой взор соколиный.
Ты — лоза виноградная, роза полей
На странице из книги старинной.
Если б мог я страданья твои сократить!
Запах кос твоих нивы чудесней.
Если помнишь еще обо мне — может быть,
И моей ты утешишься песней.
Я тебе уготовал супружеский дом.
Стих, как колокол, стонет и бьется.
Размышления взвешены в сердце твоем,
Очи черные — глубже колодца.
Ты — грузинской поэзии свет и любовь.
Навсегда ты свободна отныне.
Твой платок развернулся по ветру, и вновь
Я зову тебя — на Украине!
Что это? Утро над берегом Рицы
Или твои шевельнулись ресницы?
Может быть, собраны чашею скал,
Это лишь слезы твои предо мною?
Светится озеро влагой ночною.
Выйди ко мне на лесной перевал!
Буком и ясенем заняты скаты.
Здесь неуместен столетиям счет.
И не состаришься здесь никогда ты,
Если приляжешь у берега вод.
Срезал тростник я, и вновь у постели
Буду я петь для тебя на свирели.
Озеро так же поет, как и я.
Где ты, моя быстрокрылая птица?
Око природы и мысль бытия —
Ждет тебя в скалах прозрачная Рица.
В сердце она уместилась моем
И твоему уподобилась взгляду.
В ней мы сегодня опять узнаем
Нашей отчизны красу и отраду.
Небо лазурно, вода — изумруд.
Слава Абхазии, милому краю!
Около Рицы тебя ожидаю,
Все ее тайны откроются тут.
Пухом ланит твоих, бархатом кожи
Влага подернута, словно с небес
Ринулось в грудь мою, полную дрожи,
Лучшее чудо из наших чудес.
Тени сгустились на озере Рица,
Щеки твои побледнели, но я
Лишь о тебе продолжаю томиться,
Нежная горная птица моя!
Здесь, возле буков и ясеней ночи,
Вечная молодость смотрит в волну.
Дай же и мне заглянуть в твои очи —
В Рицу мою и ее глубину!
«Сердце мое, виночерпий, трепещет от боли давно…»
Сердце мое, виночерпий, трепещет от боли давно.
Чашу вина поднеси мне, чтоб горе забыло оно!
Если в вине заблестят отраженья сияющих рук.
Станет серебряной влагой пурпурное это вино.
Лжет на меня мухтасиб, и моих он не ценит услуг, —
Низкой душе оставаться навеки в грязи суждено.
Пусть эта чаша уста целовала, царица, твои,
Горечь и ревность я выпью сегодня, чтоб высохло дно.
Поймано локоном, смотрит на родинку сердце Лютфи, —
Крепок силок, и не вырваться птичке, нашедшей зерно!
«Скажи моей деве, что скоро я жить перестану, скажи…»
Скажи моей деве, что скоро я жить перестану, скажи!
О том, что, как нищий, я слаб, моему ты султану скажи!
Горит мое сердце, из глаз моих бедных струится
поток, —
О скорби моей ты свече моей кельи туманной скажи!
Уж кровь лепестками покрыла мне сердце,
и я изнемог, —
Ты царственной розе про эту опасную рану скажи!
Как звезды на небе, бесчисленны слезы на лике моем, —
Луне моей ясной про слезы мои без обмана скажи!
Трепещет Лютфи и томится в разлуке он ночью
и днем,—
О горе его моему ты прекрасному хану скажи!
Встань вечерней порой и лицо приоткрой, чтоб звезда
пронеслась над твоей головой, как ночной мотылек,
Новорожденный месяц под бровью крутой засверкал,
отправляясь в полет круговой, как ночной мотылек.
Бедным телом моим и душой овладев, брось ты камень,
играя, на луг и стрелу золотую из рук, —
Затрепещет всё тело, пробито стрелой, а душа потеряет
над камнем покой, как ночной мотылек.
Посторонний свидетель — к чему он, мой друг? Но уж,
если придешь ты ко мне и его приведешь для услуг, —
Пусть душа моя — бедная жертва твоя — вкруг него
обовьется с безумной тоской, как ночной мотылек.
Но, прищурив глаза, ты глядишь на меня, сколько явной
насмешки во взгляде твоем и неведомых мук!
Всё, что есть у меня, и всё то, чего нет, вкруг насмешек
твоих замирает с мольбой, как ночной мотылек.
Девятнадцати лет ты, царица моя. Расцветает твой сад.
В драгоценный наряд ты себя облеки, —
Вкруг твоих девятнадцати лет полетит
девятнадцатитысячный шепот людской,
как ночной мотылек.
Знать, до самого сердца прекрасной луны долетели
стенанья и вздохи твои, о певец Агахи!
Пусть же в сладком восторге трепещет душа, от стенаний
и слез замирая весной, как ночной мотылек!
Если локонов ряд на прелестном лице ты откроешь,
царица, в саду —
Будет завистью ранен прекрасный тюльпан, и сунбуль
удивится в саду.
Если шелковый ворот одежды своей расстегнешь ты
небрежной рукой —
Будет сердце тюльпана кроваво от ран, даже роза
затмится в саду.
Если люди в великом безумье своем забывают о встрече
с тобой,
Брось их в пламень разлуки, сожги их сердца и воздай
им сторицей в саду.
О мой кравчий! Всё в пурпуре это вино — в нем черты
отразились твои.
Дай мне чашу багровую, словно тюльпан, — пир цветов
да продлится в саду.
Неужели, о сердце, руины твои посетило страданье
любви?
Сохрани его, сердце, в глазнице своей, распевая,
как птица в саду!
Твой возлюбленный, дева, средь прочих мужей
именуется Шахимардон?
Принеси ему в дар поцелуи твои: по тебе он томится
в саду.
Ты к султану Омару стремишься, Фазли? Если будешь
ты им приглашен,
Как сурьма Сулеймана да будет земля, где султан
веселится в саду!
