вернёт несчастным изгнанницам родину.
Ну то когда ещё будет, а пока сапиенянки блистали при ордейском дворе, затмевая даже слишком долго прожившую вдали от Архены Талаю. Жёны и дочери герийских вельмож жадно искали общества сапиенянок, опустошая кладовые ради таких же сандалий, как у Арсинои, таких же серёг, как у Селеи или архенских приправ для сапиенских блюд, отсутствие каковых на пиру теперь приравнивалось едва ли не к варварству. Придворные только и ждали случая услужить гостьям, а лёгкая улыбка кого-то из изгнанниц почиталась за признание шутника утончённым человеком. Двор будто сошёл с ума. Тут и там слышались восхищённые похвалы сапиенянкам, придворные со значительным видом передавали друг другу каждое оброненное ими слово. Дочка Парамена – дебелая дура замужем за необычайно красивым, но, на свою беду, небогатым юношей – лишилась чувств, получив от Арсинои приглашение полюбоваться закатом над ячменными полями. Всех же более приезд сапиенянок впечатлил Аминту. Он уже успел устроить несколько охот, военные игры, торжественное собрание братства форетов, поэтическое состязание, и всё это не считая обычных пиров, конных прогулок и выездов за город ради рисования или сложения стихов. Приезд Кинаны грозил нарушить идиллию, но царица, сославшись на слабость после ранения, от прогулок воздержалась, услышав о чём Аминта не смог скрыть облегчения. Видимо, из заботы о здоровье жены – а из-за чего же ещё? – он за неделю ни разу не посетил её ложе, да и в целом не слишком докучал своим обществом. Кинана убеждала себя, что её это вполне устраивает, но при виде Арсинои чувствовала раздражение, после чего злилась ещё больше – уже на себя.
Чтобы не выдать своих чувств, Кинана, отвернулась от гостьи, но расстроилась ещё больше, наткнувшись на безжизненный взгляд Феано, равнодушно теребящей моток пряжи. Месяц невест осмеон был уже в самом разгаре, свадьбы игрались почти каждый день, те же девушки, кому радостный миг только предстоял, гордо носили одежду цвета посвящённой богине лаванды. Такой хитон и был сейчас на Феано, а её смуглую руку украшал оловянный браслет обещания, усыпаный отборными топазами. Замужество с Лаихом было делом решённым, а возражения её отца отмели как старческое упрямство. Бракосочетание наметили на конец месяца, дабы все гости успели прибыть в Ордею, и Кинана не видела ни единого способа этому помешать. Назначенный день близился, а вестей от Хресия не было. Ходили слухи, будто неуловимый главарь разбойников ранен, а то и убит. Надежда гасла, а вместе с ней гасла и Феано, точно при жизни попав на заросшие асфоделами и аконитом поля Урвоса.
Погрузившись в мрачные мысли, Кинана едва не прослушала беседу Талаи с сестрой, расположившихся в удобных креслах совсем неподалёку от неё. Женщины говорили негромко и на келенфском диалекте, но разобрать было можно, а на слух Кинана не жаловалась никогда. Для живущего при дворе, глухота – страшнейший изъян. Хуже только чрезмерная доверчивость.
– И всё-таки, я удивлена таким выбором, – Селея изящно пригубила гипокрас из дорогой краснофигурной чаши. – Женить сына на родной сестре... Невероятно. Ты поразила всех, сестрица.
– Здесь так принято, – ответила Талая. – Герийский обычай.
– Варварский обычай.
– Не нам их судить. Некоторые их обычаи вполне разумны, – Кинане показалось, что она ослышалась. Защищающая герийские обычаи мачеха – надо было пережить осаду Эгоры только для того, чтобы это услышать.
– Жалко, очень жалко, – покачала головой Селея, покосившись на склонившуюся над станком Кинану. Так, обыкновенно, смотрят на гадкое насекомое. – Такой блестящий юноша и хорошего рода. Можно было рассчитывать на самую лучшую партию, а тут...
– Ты же знаешь, какие были обстоятельства. Да и к тому же, она царская дочь, как и мой сын.
– Только вот её мать – варварка низкого происхождения.
– Она из рода Аланфа, это местный герой, его очень почитают. Это древний род.
– Да, сестрица, а ты здесь совсем оварварилась, – высокомерно улыбнулась Селея. – Дикарские сказки, варварские обычаи, кому есть до них дело? Цари должны мешать кровь с равными, с царями и героями, а не с потомками какого-то убившего волка или ещё что-то в этом роде пастуха, которого варвары почитают за нового Иулла. Низкий род, дурная кровь. И, конечно, она была распутна, как все герийки, а значит и дочь может пойти в мать...
Кинана встала так резко, что все испуганно замолчали. Перевёрнутый табурет с грохотом прокатился по полу. Твёрдой поступью, точно вбивая шаги в пол, царица подошла к Селее.
– Что ты сказала про мою мать?! Повтори! – прорычала она, ненавидяще глядя в ярко-голубые глаза сапиенянки.
– Я не разговаривала с тобой, девушка, – с ленивым пренебрежением проронила опомнившаяся от первого испуга Селея. – Занимайся своим делом.
– Да, Кинана, немедленно сядь на место. Никто ничего... – начала было Талая, но Кинана её будто не услышала.
– Как ты разговариваешь с царицей Герии? – грозно спросила она. Резкий удар, и чаша вылетела из руки Селеи, разбившись о каменный пол. Красный гипокрас заляпал белый хитон сапиенянки кровавыми пятнами. – Я задала тебе вопрос, отвечай!
– Твоё дикое поведение говорит о том, что я была права, – Селея сохранила невозмутимый вид, но её голос слегка дрогнул. – Если здесь так обращаются с гостями...
– Если гость возомнит себя хозяином, его вышвыривают прочь. А теперь послушай меня, гостья. Не тебе, чей предок за сотню коров купил кусок камня посреди моря, рассуждать о потомках Аланфа. Если ещё раз я услышу, что ты хулишь мою мать или моих предков...
Она схватила кусок вытканого льна и разорвала его надвое перед лицом оторопело побледневшей Селеи.
– Я десять вождей убила, не веришь – спроси аэдов! Одна торгашка, мнящая себя царицей, меня не обременит!
– Кинана, тебе лучше уйти... – испуганно пролепетала Талая.
– Мне нездоровится, матушка, – обернулась к ней Кинана. – Очень болит рана. Ты не возражаешь, если я уйду в свои покои.
Не дожидаясь ответа, она развернулась на пятках и, ни на кого не глядя, направилась к выходу.
– Бедняжка, она ведь сошла с ума... – послышался позади громкий шёпот Арсинои. Кинана с грохотом захлопнула за собой дверь.
***
Вспыхнувший было скандал замяли достаточно быстро. По углам, конечно, шептались, но сами участники ссоры точно воды в рот набрали. Кинана с Селеей друг друга старательно избегали, Талая вела себя так, словно ничего не случилось, а Аминта, которому, доложили о случившемся, ходил
