справить приличную статую, потому как эта, конечно же, позор и поношение. Кинана посоветовала потратить эти деньги на пару лишних мешков зерна или, хотя бы, поставить изображение Даяры, но по всему было видно, что селяне не прислушаются.
Процессия поднялась к царскому дворцу. Кинана верхом проехала сквозь главные ворота, минуя разряженных в лучшие одежды придворных, аристократов и богачей. Не доезжая до парадной лестницы, она спешилась и осторожно стянула с головы шлем. По толпе пронёсся вздох.
«Нужно благодарить гисерское оружие, – сказал грейский лекарь, – за то, что оно наточено остро и режет плоть, точно масло. Нужно благодарить гисерские обычаи за то, что они предписывают перед поединком тщательно вымыть клинок и опалить его в священном огне». Нужно благодарить... Но непросто быть благодарной, получив удар заточенным железом поперёк лица. Когда заживёт, шрам, если верить лекарям, останется ровный, но бежать он будет от середины лба, через щёку и глаз, до правого уголка губ. Лишь бронзовый козырёк шлема не дал голове Кинаны развалиться напополам и даже спас ей глаз. Выглядело это жутко: распухшая щека, заплывший глаз, синевато-алая рана. Женщины, знавшие Кинану в лицо, были близки к обмороку.
В сопровождении Белена, Аркиппа и Диены, Кинана поднялясь к парадному входу, где её поджидали возлюбленный муж, не менее возлюбленная свекровь и высшая знать. Лицо дяди Сосфена светится мрачной гордостью, его сын, Темен-одноногий, с болью смотрит на рассечённое лицо подруги, надменный Парамен и его брат Филокл прячут за улыбками яд, евнух Эпифан всем своим видом источает такую сладость, что, кажется, на него скоро начнут слетаться осы, красавчик Гермий, будто бы, сильно взволнован... а вот это что-то новое. Девушка в голубом возле Аминты, он как раз прошептал ей что-то, и та с готовностью заулыбалась. Златотканные одежды, изысканные украшения, густые золотистые волосы, пышная фигура, широкое миловидное лицо – холёная и очень красивая, чем-то напоминает мачеху Талаю, если той скинуть лет десять-пятнадцать. Кинана по-женски сравнила, себя с этим золотисто-голубым великолепием и с трудом сдержала неуместную усмешку: исцарапаная уличная кошка подле пушистой комнатной собачки. Пробежавшись взглядом по рядам придворных, царица увидела ещё одно новое лицо: женщину рядом с Талаей, тоже роскошно одетую, светловолосую и похожую на мачеху. Кажется, за время её отсутствия, ко двору прибыли новые гости, причём, судя по всему, очень и очень приятные.
Аминта вышел навстречу, и на его лице промелькнуло жалостливо-брезгливое выражение. Надо полагать, сине-красный шрам, впалые щеки и бескровные губы жены произвели на любящего всё красивое мужа самое сильное впечатление, особенно после румяно-счастливого облика его недавней собеседницы. К жалости примешивалась и доля ревнивой досады: пока он здесь веселился, играл в воинское братство и грезил о подвигах, жена разбила вражье войско, и теперь её, а не Аминту, на каждом углу прославляет герийская чернь. Кинане, в чём-то, было его даже жаль. Совсем немного.
– Приветствую тебя дома возлюбленная жена! – изрёк Аминта по-юношески ломающимся голосом. – У тебя был трудный путь.
– Я счастлива вновь видеть тебя, возлюбленный муж. Я свершила паломничество и испросила у Даяры неистовой благословения для нашего народа. Враг покусился на земли Герии, но твои воины отстояли царство.
– Ты вернулась с добрыми вестями и с победой, жена моя.
Он раскрыл объятья и почтил супругу лобзаньем, старательно избегая прикосновения к изувеченной щеке. У подножья лестницы загремели возгласы: «Слава царю Аминте!», «Слава царице Кинане!», но последние звучали намного громче. Аминта не сдержался и досадливо поморщился.
– А теперь принесём благодарственную жертву и отметим возвращение моей возлюбленной супруги пиром! Доброму народу Ордеи будет выставлено царское угощение! – с деланным воодушевлением провозгласил он.
Торжественная часть окончилась, выстроенные, словно в боевом порядке, придворные смешались друг с другом. Гермий направился прямиком к Диене и та, никого уже не стесняясь, прильнула к его не по годам мощной груди. К чести периссца, от надоевшей любовницы он не отстранился, его лицо выражало искреннее сочувствие.
Рука об руку с Аминтой, Кинана прошла во дворец, и всё это время она чувствовала на себе чужой взгляд. Похожая на Талаю женщина, не отрываясь, смотрела в спину герийской царице.
***
И вновь ловко летает челнок по утоку, туда-сюда, туда-сюда. Будто ничего и не было: ни лесной погони, ни безумного сражения на улицах обречённой крепости, ни смертельного поединка, о котором теперь на каждом углу распевают аэды и рапсоды. Верный Оникс мирно жует овёс на конюшне, меч, сразивший Ангвеземеста, висит в оружейной подле подаренного Амфидоклом доспеха, а царица-героиня снова сидит на женской половине, выводя заковыристый узор и слушая жужжание придворных девиц. Вести летят быстрее ветра: в Эйнемиде большая война, царь Аминта готовится выступить на стороне Эфера против леванцев и сенхейцев. Скоро войско уйдёт в поход, а Кинана останется здесь, забытая всеми, с ткацким станом и бесконечными локтями льняного полотна. Наверное, не худшая судьба, вот только предложения покойного гисерского вождя кажутся всё более и более заманчивыми.
От окна раздался весёлый смех, тотчас затихший под взглядом Диены, но едва воспитательница отвернулась, хихикание повторилось снова. Почему нет? После пережитого кошмара, суровую наперсницу Талаи будто подменили. Вернувшая себе и положение, и общество Гермия – пусть это и походило, скорее, на сочувствие – Диена стала необычайно снисходительна и смотрела на всё сквозь пальцы, целиком погружённая в себя. Кинана даже опасалась, что гисерский плен оставил свой отпечаток на её рассудке. Впрочем, даже будь Диена прежней, вряд ли бы она была столь строга к Арсиное.
Их представили Кинане: Арсиною и её мать Селею – дочь и жену сапиенского царя Деидама, приходящихся Талае, соответственно, племянницей и сестрой. Женщины бежали из родного города от чудовища во плоти, порождения Бездны, Анексилая-анфейца, в один день колдовством и коварством взявшего Терию и противулежащий ей на другом конце Двурогого пролива Сапиен. Насколько Кинана могла понять из рассказов, секрет колдовства анфейца крылся в ротозействе и самомнении жителей Двух Рогов. Сперва терийцы прозевали отряд хоросфоров, проникший в город под видом купцов, а потом сапиеняне слишком уверили себя в том, что анфеец не решится напасть на них в ту же ночь. Дерзкий штурм под покровом темноты, и единственный морской путь в Ониксовое море очутился в руках врага, а обильный доблестью царь Деидам, трусливо бросив город, бежал на Келенф. Жену с дочерью он отправил к родне в Герию, выпрашивать войско для отвоевания Сапиена. К тому всё и шло. Не минуло и месяца с приезда сапиенянок, а Аминта уже грезил, как
