ли Ганди, Мартин Лютер Кинг, их единомышленники. Этому явлению есть
свои объяснения, и я писал о них. Тоталитарной системе свойствен сложный
бактериальный характер. Эта система сильна не только репрессивными по-
лицейскими методами, а скорее тем, что ее микробы отравляют души людей,
деморализуют их. И каким образом противостоять этим микробам, кроме
как посредством других микробов, которые проникают в тоталитарную си-
стему власти, разлагают и поражают ее. Эта точка зрения, возможно, объяс-
няет, почему в странах с тоталитарным режимом раньше всего пробивает
дорогу идея ненасилия. Насилие – не выход. Это доказывает история и прак-
тические ситуации разных народов. В том числе вторжение войск стран
Варшавского договора в Чехословакию».
Еще недавно среди чехов ходило по рукам самиздатовское издание эссе
Гавела «Сила бессильных». Теперь люди, еще недавно «бессильные», воз-
вращаются к политической жизни, занимают посты в руководстве страной.
Становясь «сильными», не будут ли они сводить счеты с теми, с кем поменя-
лись ролями?
Гавел не спешит с ответом.
– Мы стараемся ввести в разбушевавшуюся стихию идеи духовности,
взаимопонимания, взаимотерпимости. Это исходный пункт современной по-
литики. Будем помнить, что на руководящие посты нас выдвинула осень
1989 года, истинная революция, полная любви и терпимости. Опасность све-
дения счетов не может нам угрожать.
Я слышал, что все бумаги президент Гавел подписывает ручкой с зеле-
ными чернилами, как цветом надежды, и я не преминул спросить, верен ли
слух.
– Тут некоторое преувеличение, правда, Ирко? Государственные бумаги
о помиловании или назначении министров я подписываю шариковой ручкой
синего цвета. А вот дарственные надписи на своих книгах и делаю зеленым,
цветом надежды, и красным фламастером прибавляю сердечко. Идея любви,
взаимопонимания, терпимости сопровождала нашу революцию и вынесла
меня на этот высокий пост. Надежда – это нечто иное, чем прогностика и чем
оптимизм. Это состояние духа. Ее надо иметь в себе, если хочешь жить. Иначе
жизнь не имела бы смысла.
Потом Гавел вернется к своей мысли:
– Но не это главное… Главное в том, что в странах с тоталитарными си-
стемами люди говорят: с нас хватит! Насилие не выход. Идея ненасилия опи-
рается на что-то лучшее в человеке, на что-то лучшее в нас. Это возвышает
людей над всеми системами и над временами. И поскольку я это говорю для
советской газеты, хотел бы подчеркнуть, что и у вас переход к демократии
осуществляется, должен осуществляться в спокойных миролюбивых формах,
без пролития крови.
Но Гавел и Ельцин росли в разных культурах.
Через три года на виду страны и мира в центре Москвы молодая рос-
сийская власть – демократическая! – будет из танков расстреливать соб-
ственный парламент. Говорят, танкистам обещали большие деньги за каж-
дый залп. Убитых выносили из парламента на носилках, как мусор.
Письмо И.Ганзелки в Москву (10 января 1991 г.)
Ленька, дорогой! Неделю тому назад телецентр звонил, прочел телеграмму от
тебя и обещал прислать ее в мой адрес. Ничего не получил, но я счастлив, что полу-
чил твой сигнал: жив и здоров, Бог воздаст! По календарю не прошло очень много
времени от твоей поездки в Прагу, но кажется, что прошли века, так много собы-
тий, так много новых забот, так мало надежных источников рационального разви-
тия. Ты, наверное, на своем старом месте в редакции, но, конечно, твое внимание
обращается в других направлениях, чем полтора года тому назад. А я очень мало
знаю о ежедневных проблемах твоей и вашей жизни. Редкие информации не прино-
сят много вдохновительного.
Последнее, что я получил из Москвы, это прекрасный декоративный самовар из
фарфора с визитной карточкой «Михаил Сергеевич Горбачев». Не думаю, что он об
этом знает. Очевидно, инерция протокола. <…>
Здоровье Юлианки стало хуже, приступы слабости, головокружение. Она очень
часто трясется, проживает тяжелые депрессии, боюсь за нее. Мы переселились на
Вацлавскую улицу № 14, 500 метров от старой аварийной квартиры, рядом с Карло-
вой площадью. Но новая квартира после генеральной реконструкции тоже аварий-
ная, на будущую неделю начнут вытаскивать все водопроводные инсталляции и ка-
нализацию из стен и давать другую. Катастрофа, именно для Юлианки в ее совре-
менном состоянии здоровья.
В Седло мы бываем очень редко, я привязан к зданию чешского правительства,
ежедневно работаю с утра до ночи. Работа интересная, в большинстве концепцион-
ная, бывают часто полезные переговоры с крупными банками и концернами, в смыс-
ле открывания возможностей, именно конкретных совместных предприятий. По-
следняя задача: комплексное решение энергетической и экологической ситуации,
сравнение ядерного и других вариантов. Интересно, временами утомительно, пото-
му что все спешит. Несколько месяцев еще проработаю и вернусь с Юлианкой на пен-
сию.
«Цейлон, рай без ангелов», появится, очевидно, весной. Пришлю. Или возьмешь
ее в Праге лично? Извини, Ленька дорогой, что кончу. Почту за пять дней я открывал
и читал полных полтора дня. Люди пишут целые горы писем. Прекрасно, вдохнови-
тельно, удовлетворительно, но тоже катастрофа. Ленька, обнимаю вас всех. Пиши,
что с тобой. Или звони! Твой Юра 12 .
Письмо И.Ганзелки в Москву (10 апреля 1991 г.)
…Наконец-то я одно письмо от тебя получил, спасибо! Оно уже старое, но от
тебя. На нем дата 20.1.1991. Дата почтового штампа в Кисловодске 30.1.1991. И ко
мне в Прагу добралось 7.4.1991. В день рождения моей сестры.
Конечно, больше ты меня обрадовал звонком. Это единственный надежный
способ соединения. Телеграмму, о которой пишешь, я до сих пор не получил. Но основ-
ное, что ты приезжаешь. Надеюсь, что ты привезешь с собою фотографию своего
камина. Все остальное уже писать НЕ НАДО! Скоро мы уже повстречаемся у нас, с
душой на ладони… 13
Май, 1991 год. Бурлит Староместская площадь; тон задают студенты
Карлова университета; идут с транспарантами в ширину площади и с нацио-
нальными флагами, поднятыми над головами. Молодые интеллектуалы идут
мимо вознесенного над площадью Яна Гуса, он их вечный профессор, учи-
тель на все времена. Здесь избегают произносить пустые слова, но теснее
смыкают плечи, демонстрируют сплоченность. Второй год чехи живут без
российского (советского) патроната и спорят, какая цивилизация, восточная
или западная, им ближе; они делают исторический выбор. Увы, полвека жиз-
ни в коммунальной квартире Восточной Европы с властным и грубоватым
хозяином заставляют крепко подумать. А когда память возвращает к подав-
лению Пражской весны, как все было, сомнения покидают даже колеблю-
щихся. Можно забыть, как тебя обидели, но как унизили, не забудешь.
Я не раз бывал на этой площади, сидел на ступенях у монумента, но
впервые замечаю, что под ногами базальтовая брусчатка, какою выложена
Красная площадь в Москве. Как будто из единого карьера, из той же кам-
нерезной мастерской. Камни под ногами одни, а дороги – в разные стороны.
Мой известинский коллега Станислав Кондрашов в те дни писал:
«…неужели мы, русские, великий народ, так глухи к проявлениям нацио-
нального духа других народов? Неужели не ясно нам, что только широта
подхода, мудрость и понимание со стороны Москвы могут в рамках новой
демократической федерации изжить тот первородный грех, который литов-
цы, латыши и эстонцы усматривают в присоединении их стран к Советскому
Союзу на основе секретного протокола к пакту Молотова–Риббентропа?» 14.
События 1968 года – грех того же порядка.
Между прочим, когда «Известия» предложили Кондрашову, одному из
самых авторитетных журналистов-международников, освещать в газете
ввод войск в Чехословакию, он отказался: «не моя тема». Американист, долго
проработавший за океаном, он не хотел иметь с этим ничего общего. Но с ин-
