тересом отправился в весеннюю Прагу 1990 года. И что бросилось в глаза?
«Советское посольство занимает большую территорию в живописном праж-
ском районе. Ограда – само собой понятно. Но поверх ее – колючая проволо-
ка. В братской стране?! Какими глазами смотрят на эту проволоку пра-
жане?»15. Что бы мой друг сказал, увидев наше посольство в том треклятом
августе шестьдесят восьмого, в тройном оцеплении танков, ощетинившихся
жерлами пушек, направленных на чешских женщин, толкающих перед собой
по тротуару коляски с детьми?
Ограда советского посольства в Праге и год спустя по всему периметру
защищена колючей проволокой; напоминает ограду колымских лагерей на
Челбанье, на Мальдяке, на Широком. Мы их видели в 1977 году, сплавляясь с
друзьями на лодках по Колыме. C Вадимом Тумановым осматривали лагеря,
в которых он провел много лет; на Мальдяке услышали, как в дни ввода
войск в Прагу старый рецидивист, не раз сидевший за убийства и разбой,
бродил пьяный по поселку и каждому встречному совал в лицо газету с со-
общением ТАСС о вводе войск: «Ну, полный беспредел!»
Многие люди, не зная этого слова, чувствовали то же самое.
В декабре 1991 года в государственном замке Либлице, под Прагой
ожидалась международная конференция о чехословацких событиях, я вос-
пользовался приглашением чехословацкой Академии наук.
Не знаю, со смыслом ли свели вместе Александра Дубчека, Олдржиха
Черника, Богумила Шимона, Венека Шилгана, Иржи Гаека, Иржи Пеликана,
многих чехословацких реформаторов и диссидентов, историков Москвы,
Варшавы, Берлина, Софии, Будапешта, ученых стран Европы и Америки в
этом древнем замке ХVIII века, или так получилось, но великолепие старин-
ного поместья и слегка размытого туманом ухоженного парка с опавшим зо-
лотом листьев на гаревых дорожках побуждают думать, как ничтожны оби-
ды, споры, взаимные претензии властей перед целительной красотой осен-
него утра.
Отношение интеллектуалов к реформам на конференции образнее дру-
гих выразил когда-то гонимый философ Иван Свитак.
Не желая садиться в тюрьму, пусть даже родную, он эмигрировал, был
профессором Колумбийского и Калифорнийского университетов и после
двух десятков лет вернулся на родину. В Пражской весне он видит отчаян-
ную попытку Икара. Пусть смельчак не поднялся к облакам, рухнул в море,
но какой дерзкий замысел, как он прекрасно взлетел!
В перерывах между заседаниями мы говорим о чехословацком партий-
ном чиновничестве 1970-х и 1980-х годов, для которых верность Москве да-
вала преуспеяние, более надежное, нежели служение нации. Идея приорите-
та интернационального над национальным подразумевала готовность «ма-
лого народа» принести себя в жертву «большому», «старшему». В Сибири я
встречал потомков поляков, участников освободительных движений первой
и второй половины ХIХ столетия. В России, писал П.Кропоткин, даже умерен-
ные люди считали, что «выгоднее иметь Польшу хорошим соседом, чем
враждебно настроенной подчиненной страной. Польша никогда не потеряет
своего национального характера; он слишком резко вычеканен. Она имеет и
будет иметь свое собственное искусство, свою литературу и свою промыш-
ленность. Держать ее в рабстве Россия может лишь при помощи грубой фи-
зической силы, а такое положение дел всегда благоприятствовало и будет
благоприятствовать господству гнета в самой России» 16.
Это не только о Польше.
Когда бы правители прислушивались к предкам, не меньшим патрио-
там, чем потомки, в Европе в последние два столетия поубавилось бы нена-
висти. Но не при каждом государе есть мудрый Кропоткин.
После заседаний, если заканчивались засветло, я ехал автобусом из
Либлице в Прагу. Никогда раньше Ганзелка не выглядел таким усталым.
Осунулся, под глазами круги. Нервы напряжены, скачет артериальное давле-
ние. Усталость накапливалась еще с тех пор, как он пошел садовником в сады
на Петршине, а по ночам переводил чужие тексты. Слишком долго страдал
от невостребованности, безденежья, напрасных попыток издать их с Миро-
славом книгу о Цейлоне.
Теперь побаливает печень, пораженная малярией; малярию он не раз
подхватывал в африканских саваннах. На этих днях сильно испугался, когда
при чтении газеты строчки вдруг стали терять резкость. Усилием лицевых
мышц он поднимал брови, смеживал веки, повторял упражнение снова, но
хрусталики не слушались. Газеты ему читает, Юлианка (Юлия Хорватова), в
прошлом актриса, женщина тонко чувствующая, находит радость в особом
послушании мужу, это послушание любящей матери, которая угадывает и
исполняет прихоти сына, для нее всегда ребенка, над которым дрожит.
Иржи не хотел терять работу садовника, но когда началось хроническое
заболевание позвоночника, врачи настояли сменить род занятий. А что еще
он мог в те времена делать? Как содержать семью? Понес продавать свои фо-
тоаппараты, кинокамеру, оптику, книги и картины…
Иржи хочет меня развеселить.
– Знаешь, у Юлианки врожденное предчувствие опасности. Она роди-
лась 12 апреля 1912 года. В этот день утонул «Титаник». .
И я слушаю трогательные истории о том, как Юлианка интуитивно
удерживала мужа от действий, которые, как потом оказывалось, угрожали
ему бедой. От себя отвести беду Юлианке не удалось. В июне 1994 года я по-
лучу из Праги письмо, из конверта выпадет отпечатанный типографским
способом листок в черной рамке:
«В воскресенье 12 июня 1994 года у нас умерла наша любимая, восхищавшая нас
Юлианка, госпожа ЮЛИЯ ХОРВАТОВА. Ее плодотворная жизнь закончилась в воз-
расте 82 лет. По ее желанию мы прощаемся тихо и без участия общественности в
ритуальном зале крематория в Индриховом Градце 16 июня 1994 года в 9 часов 45
минут. За всех оставшихся – инж. Иржи Ганзелка» 17.
Письмо И.Ганзелки в Москву (20 августа 1997 г.)
…Спасибо за длинное и самое грустное письмо. Кажется, что подробно отве-
чать нельзя. Хочу только сказать, что сюрпризов я в твоем письме не нашел и что
очень рад твоей отваге работать и писать даже в этих условиях.
Только прошу тебя не забывать о сибирском мальчике, который в забытой де-
ревушке, в морозе, в лаптях вынужден был с остальными колхозниками кричать «Да
здравствует великий Сталин!».
Мне кажется, что экстремы прошлого всегда и всюду превращаются на экс-
тремы противоположного рода. Есть простая логика в трагедиях русского народа
этих лет. Но у него известная способность пережить и преодолеть даже невозмож-
ное. Будет лучше – это тоже логика русской истории. К сожалению, у вас давным-
давно привыкли жертв не подсчитывать. Старайся, дорогой Ленька, не оказаться
среди них!
Можно тоже вспомнить Достоевского. Но где действительно преступление и
где наказание справедливое? Не имею ни отваги, ни достаточных знаний, чтобы от-
ветить на эти вопросы. Мы в ЧР переживаем свои экстремы, свои новые преступле-
ния против невиновных, и виновные процветают в пиджаках неожиданных красок.
Мы с Миреком отпраздновали 50-летие начала наших путешествий. Простые
люди не забывают, отзываются прекрасными письмами и лично. В Злине открыта
постоянная экспозиция о нашей жизни и труде. Издана книжка «50 вопросов и 50 от-
ветов HZ» 18. Сейчас работаю над эссе на тему толерантности. Издательство
«Примус» решило издать исправленные копии всех наших путевых очерков. Будет
переиздано все, что мы написали и подписали полстолетия назад. Извини, что мне
так захотелось гордиться этим фактом. Но не вижу вокруг много людей, которые
готовы сегодня отвечать за все, что высказали, написали, сделали в течение про-
шлых пятидесяти лет. <. .>
Обнимаю тебя и вас обоих! Твой Юра.
P.S. Моей жены Юлианки уже больше трех лет нет в живых. Но жизнь была
щедрая, я снова живу рядом с прекрасной и доброй женой 19.
Каждый раз, когда приближается август, охватывает тревожное пред-
чувствие. Даты, даже болезненные, требуют от прессы откликов, но как от-
