Люк захлопнулся. Для верности Колыван наступил сверху. Не вырвется Забава.
Баба-яга тем временем приоткрыла окошко. В него влетел голубь.
– Ой, так это почту принесли! – обрадовалась Яга.
Она уже протянула руку к свитку в лапках птицы, но Колыван грубо оттолкнул её.
– Куда хватаешь? – возмутился купец. – Не видишь, печать княжеская на письме?
– Ой, да пожалуйста! Больно надо, – пробормотала Яга, отворачиваясь, а сама вся изогнулась, чтобы увидеть, что там в письме написано.
Колыван пробежал глазами по строчкам и безвольно протянул послание Яге.
– Вот так новость, – пробормотал он, хватаясь за голову.
– «...я не виноват. Целую. Князь», – прочитала последние слова письма Яга. – Ох! Что ж делать?
Посмотрела по сторонам. Другого выхода не было.
– Нужно Забаву отпускать, – решила она.
– Ага, счас! – Колыван отобрал письмо, разгладил его на широкой ладони. – Да за неё почти сорок тыщ плачено!
Услышав о такой сумме, Яга потеряла дар речи. Колыван глянул на ведьму и вдруг хитро улыбнулся.
– Сумеешь богатыря со свету извести – весь долг прощу! – прошептал он.
Яга кивнула. Глянула в окно. Занималась заря, скоро встанет солнце. Времени оставалось в обрез...
Вставшее солнце застало Горыныча в деревне Колывана. Это он нам потом рассказывал. Самого хозяина дома не было. Куда делся? Да на Кудыкины Горы поехал. Так сказал слуга, подметавший осколки после тяжёлого разговора Забавы с купцом.
Надо было торопиться. Но так сразу Змей не собрался в путь. Верблюд подвёл. С нами он есть хотел, а теперь пить. Горыныч потерял ценное время, бегая туда-сюда с ведром – к колодцу с пустым, к верблюду с полным. А верблюд, прямо как осёл, всё делает медленно. Ест степенно, пьёт степенно, шагает тоже степенно. Это если его не напугать как следует.
– Эх, не успеем! – посетовала левая голова, а правая передразнила:
– Чудо-конь, кормить не нужно!
И сплюнула в сердцах.
– Верблюд, а пьёт как лошадь! – заметила левая.
Но тут не выдержала средняя голова. Чего они ругают его? Он не виноват.
– А про воду разговора не было, – напомнила она.
– Да цыц ты! Надоел уже! – гаркнули крайние головы хором.
Солнце поднималось всё выше.
Это самое солнце разбудило Добрыню. Он вышел из пещеры и сразу увидел меня. Далеко-то я уйти не смог. До первой ловушки. Ногой наступил в петлю, меня и вздёрнуло за эту ногу вверх к ветке.
– Ой, Добрыня! – обрадовался я. – Я тебя будил, будил, а потом подумал...
Я очень старался принять такой вид, ну, словно ничего не произошло. Подумаешь, я на дереве вишу вниз головой. Как будто повисеть нельзя. Может, я так воспитываю силу воли? Слышал, что некоторые вообще спят на гвоздях. А я вот так. Но посмотрел я на Добрыню и понял – не поверит.
– Эх, Елисей, каждое утро одно и то же! – горестно покачал головой богатырь, разглядывая хитроумное приспособление, что держало меня. – Глаза открываю – тебя либо нет, либо ты в опасности. Что ты вечно лезешь куда-то?
Тут очень некстати у меня из-за пазухи выпало расписное яйцо с портретом Забавы. Добрыня поднял, отдал мне и посмотрел так... так... я даже не знаю, как это описать. Мне стало обидно. Я-то тут при чём? Это же всё его закадычный друг, который совсем и не вдруг.
– Да ты что, Добрыня? – закричал я. – Ты вообще! Ты же ничего не знаешь!
Я прямо так и представил, как эта сцена будет выглядеть у баснописцев. Ударят они по гуслям и запоют: «И рассказал Елисей Добрыне всю правду горькую. Всю правду горькую о том, что украл Забаву Змей Горыныч, брат его названый. Охватила Добрыню грусть-печаль по дружбе порушенной...»
Лицо Добрыни и сейчас передо мной как наяву. Брови сдвинул, лоб наморщил, глаза нехорошо прищурились. Освободил он меня от верёвки. Как освободил? Дёрнул посильнее, я и упал. А сам смотрит вдаль, поводит могучими плечами.
– Глаза, – тяжело произнёс он. – Мне нужны его глаза!
– Ты хочешь вырвать ему глаза? – испугался я.
– Я хочу в них посмотреть! – не отрывая взгляда от горизонта, сказал Добрыня.
– А! Это другое дело, – с облегчением выдохнул я, снимая с ноги петлю.
– Ну, держись, птица божия, – сказал Добрыня, затягивая пояс. – Мало не покажется.
Он удобнее перехватил копьё и зашагал по тропе. Я заспешил следом. Вдвоём мы такое Горынычу сделаем, такое! Не хотел бы я оказаться на его месте.
Добрыня двигался через лес, не разбирая дороги. Трещали кусты, валились дубы. Я помалкивал. Богатыря лучше было не трогать в таком состоянии. Лес закончился обрывом. Дальше было ущелье, а за ним опять лес.
Добрыня даже останавливаться не стал – рукой повалил старое дерево, оно перекинулось через ущелье. Внизу речка течёт, скачет по камешкам. У меня сразу закружилась голова. А Добрыня ничего, свое копьё перехватил руками для баланса и пошёл. Я с перепугу скакнул к нему на спину – сам не заметил, как это получилось у меня. Добрыня, кажется, тоже не заметил – не шелохнулся, не покачнулся. Дальше идёт. Вот что значит настоящий богатырь! Но и богатырю помощник нужен.
– Послушай, Добрыня, – начал я. – А ты не мог бы показать мне пару приёмов? Ну, самых простых. Я бы тебя со спины прикрывал.
– Успеется, – отмахнулся Добрыня. – Нам важно сейчас Колывана не упустить.
И снова смотрит только вперёд. Брови насупил, губы поджал. Ну держись, Колыван! Ну подожди, Горыныч, не сносить тебе голов. Нет, не так! Не видать тебе своих голов, как своих ушей. Хотя при чём тут уши? Головы же их видят друг у друга. Что-то я запутался. И сразу вспомнил про Забаву. Забилось моё сердце. Давно не виделись. Я очень соскучился. Да и как там она?
– Колывана – это верно, – пробормотал я. – Сам ужасно волнуюсь. Вдруг ей Колыван понравился? Ну, знаешь – деньги, красивая жизнь. Соблазны всякие. Как ты думаешь, может быть такое?
Хорошо, что Добрыня уже дошёл до конца упавшего дерева. Спрыгнул он на твёрдую землю, посмотрел на меня тяжело и спросил:
– Помнишь, что я тебе про дух говорил?
Я сполз с его спины, размял
