И жаркий трепет содроганья.
Г л а в а 12
– Мне очень нравится, – сказал директор издательства. – Хорошо. Очень хорошо. Где надо подписать?
– Но ведь это карты, – сказал главный редактор.
– Ну и что?
– Карты на обложке научной книги?
– Вот смотрите, – сказал директор. – Где-нибудь там, ну... там... дали бы такие сочные цвета, блестящий переплет, и книга пошла бы... А мы, конечно, не можем. Вы правы. Придумайте что-нибудь другое.
– Я тоже так думаю, – сказал главный редактор.
– Вот и договорились, – сказал директор и посмотрел на меня. – Да?
– Но ведь вам понравилось, – сказал я.
– Не спорьте, – сказал главный редактор. – У вас хороший вкус. Вы придумаете что-нибудь другое.
– Всего вам хорошего, – сказал директор.
– Вам тоже, – сказал я.
Мы вышли из кабинета.
– Я же говорил вам, я не против, но директор не подпишет, – сказал главный редактор.
Краснопольский
Амстердам, 10 августа 1997 года
Мы въехали в Амстердам под вечер, не долго искали наш отель и минут через пятнадцать были уже в Краснопольском.
Нас разместили в королевских комнатах. Чтобы попасть туда, надо было выйти из отеля через задние стеклянные двери, пересечь узкую улочку и через такие же стеклянные двери войти в здание напротив.
Мы только успели подняться к себе на пятый этаж, как принесли наши вещи. Их принес тот же самый парень, который помогал нам разгружать машину. И он стал расхваливать рестораны и бары Краснопольского, когда я спросил его, где нам лучше было бы поесть.
Через час мы спустились вниз и очень хорошо отобедали в ресторане “Рефле”. Я начал с дюжины устриц и заказал то, что они рекомендовали взять сегодня – кенгуру с жареным bok choy, зелеными яблоками и маринованным имбирем. Я решил попробовать их французский луковый суп с pistolet roles, и он оказался просто изумительным. Ну и, конечно же, я пробовал все, что приносили Маринке.
– У тебя должно быть сейчас отличное настроение, – сказала она.
– Почему? – спросил я.
– Ты столько съел и выпил столько вина. Я тебе завидую.
– Если ты завидуешь, давай закажем еще что-нибудь для тебя.
Маринка отказалась заказывать что-то еще для себя. Нам принесли меню, и мы сговорились, что поделим один десерт на двоих.
После обеда мы решили погулять немного и как только мы отошли от отеля, то почти сразу же оказались в “Red Light District”. И там, наверное, около часа мы все ходили по кварталу и смотрели на всех этих девушек в витринах и заходили во все магазины.
– Мне что-то надоело уже смотреть на этих бедных девушек, – сказала Маринка.
– Почему же это они бедные? – спросил я.
– А разве нет?
– А они, наверное, думают то же самое о тебе.
– Что же они могут обо мне думать?
– Вот эта девушка, наверное, считает, что ты, бедная, училась все свои лучшие годы. Скорее всего, лет двадцать. И все только для того, чтобы потом работать круглый год. А когда наконец ты смогла оторваться от всего от этого на пару недель, то не нашла ничего лучшего, как приехать сюда, чтобы посмотреть на нее. И теперь вот стоишь тут, смотришь на нее и втайне ей завидуешь.
– Не может быть, чтобы она так думала, – сказала Маринка.
– Можешь в этом не сомневаться. В противном случае она делала бы что-то другое.
– Ты думаешь, что ей не приходят в голову мысли о том, что она делает что-то не то, что ее жизнь проходит зря?
– Хей, это что-то больно знакомое. Не слышал ли я недавно это от кого-то из твоих друзей?
– Может быть, – сказала Маринка.
Девушка, на которую мы смотрели, отступила вглубь комнаты и стала курить. Ее место заняла другая девушка. А Маринка стала мне говорить, что она поражена тем, как в Амстердаме много курят. И она сказала, что не понимает, как это она раньше курила, и стала что-то говорить мне о здоровом образе жизни.
– А ты считаешь, что оттого, что ты бросила курить, твое здоровье что-то выиграло? – спросил я.
– Конечно.
– А почему ты так думаешь?
– Статистика, Илюша, – сказала Маринка.
– При чем тут статистика?
– Ты разве не знаешь, что у курильщиков очень низкая продолжительность жизни?
– Ну, и что это значит?
– Если ты бросишь курить, то ты больше проживешь.
– Неожиданный вывод, – сказал я.
– Почему неожиданный?
– А ты слышала, что те, кто работают сидя, зарабатывают в среднем больше, чем те, которые работают стоя?
– Нет, – сказала Маринка.
– Это тоже – статистика.
– Ну, и к чему ты клонишь?
– А вот как ты думаешь, если дворник сядет на стул и будет подметать сидя, начнет он зарабатывать больше?
– Нет.
– Молодец, – сказал я. – А как, кстати, оплачивается лежачая работа. Что твои путеводители говорят по поводу этих девушек?
– Сейчас я посмотрю, – сказала Маринка. – Значит, так, двадцать пять долларов за пятнадцать минут. И они говорят, что там не будет романтики, и вы не будете вспоминать потом об этом всю жизнь.
Я никак не мог поверить, что темное бельгийское пиво осталось в Бельгии, и все пытался его найти. Мы зашли в какой-то маленький магазин, и я попросил продавца открыть мне одну бутылку на пробу.
– Я не могу этого сделать, – сказал продавец.
– Почему? – спросил я.
– Потому что пиво теплое.
– Неважно, открой его, пожалуйста.
– Оно теплое, – сказал продавец, – его нельзя пить.
– Я не собираюсь его пить. Я только хочу попробовать. У тебя есть открывалка?
– Нет, – сказал продавец, – оно теплое.
Я открыл бутылку сам и отхлебнул из нее немного. Я попытался представить себе, каким пиво будет, если его охладить, и мне показалось, что оно будет вполне сносным.
Я опять подошел к продавцу и сказал, что пиво мне понравилось, и я хочу купить упаковку.
– Ты открыл теплое пиво? – спросил продавец.
– Да, там, об подоконник.
– Ты пил теплое?
– Нет, я же говорил тебе, что я хочу его только попробовать.
– Но оно же теплое, – сказал продавец.
Мы вернулись к себе в отель и зашли в “Golden Palm Bar”. Я заказал сухой мартини, а Маринка – сrème de сassis. В баре было весьма уютно, и мы просидели там почти до закрытия.
Г л а в а 13
– Это какой-то кошмар, – сказал Фима.
– Давайте, ребята, – сказал я. – Последний камаз.
– Аа-а! – застонал Фима.
– Опять в лицо? – спросил Аркаша.
– Да. Это какой-то кошмар.
– Я вам помогу, – сказал шофер, – мне через три часа надо быть в Саратове.
Я протянул ему свои рукавицы.
– А ты как же? – спросил шофер.
– А ему ничего, – сказал Аркаша, – он даже любит это.
– Правда? – спросил шофер.
– Это какой-то кошмар, – сказал Фима.
– Давайте, ребята, – опять сказал я. – Последний камаз.
– Я сейчас приду, я хочу пить, – сказал Фима. – Это какой-то кошмар.
Его бил озноб. Он пил из стакана сквозь сетку. Но я слышал, как стучали зубы по стеклу.
Уже вовсю светало, и пчела била нас неимоверно из всех щелей.
– Давайте, ребята, а то пчелу запарим. Очень жарко уже, – сказал я.
– А где Фима? – спросил Аркаша.
– Давайте разгружать втроем, – сказал я.
Шофер держался молодцом. Трудно было поверить, что он никогда не бывал на переездах. Когда мы закончили, я подошел к нему и протянул деньги – больше, чем мы договаривались.
– Спасибо, – сказал я, – ты нас очень выручил.
– Конечно, – сказал шофер, – все нормально. Вам спасибо.
– Правда, ты нас очень выручил. Ну, пока. Давай, не засни по дороге.
Шофер сосчитал деньги.
– Спасибо, ребята, – сказал он. – Большое спасибо.
– Давай, не засни только, – сказал я.
– А где же ваш Фима?
– Сейчас откроем летки и пойдем искать.
– Ну, пока, спасибо, – сказал шофер.
– Тебе спасибо, – сказал я. – Мы через месяц обратно. Ты как? Сможешь?
– Ебал я такой калым, – сказал шофер.
Копченые угри
Амстердам, 11 августа 1997 года
– Я не знаю, как к тебе подступиться, – сказала Маринка.
– А что такое? – спросил я.
– Это опять про музей.
– Опять?
– Ты не хочешь пойти в музей?
– Нет, – сказал я.
– Почему?
– Мы уже были в музее. И вообще, это тебе не Италия.
