пожимаю плечами.
Юликова несколько раз кивает, будто верит моим словам. — Больше ничего не хочешь рассказать о случившемся?
Знаю, я должен признаться, что забрал пистолет. Впрочем, если я признаюсь, она обязательно спросит, зачем я его взял. Или, быть может, спросит Баррона, чем же мы занимались. За кем следили. Если он пребывает в подходящем настроении, то, возможно, даже и расскажет. Или, что еще хуже, придумает такую невероятную историю, которая выведет Юликову на Лилу куда быстрее, чем чистая правад.
Дело не в том, что я снова хочу совершать дурные поступки и лгать Юликовой. Я хочу научиться вести себя хорошо, пусть даже мне это не по нраву. Даже если я ненавижу ее за это. Просто в этот раз никак не получается.
Но вот в следующий… в следующий раз обязательно постараюсь. Все ей расскажу. Но в следующий раз.
Нет,
говорю я. — Ничего особенного и не случилось. Просто я сглупил. Впредь буду осторожнее.
Юликова берет со стола пачку бумаг, соединенных скрепкой, и с многозначительным взглядом бросает их передо мной. Я знаю, что это. Как только я их подпишу, перестану быть обычным гражданином. Я дам согласие следовать особым правилам и законам. И если я их нарушу, меня будет судить особый суд. Больше никаких присяжных. — Пожалуй, пора тебе оставить Уоллингфорд и посвятить все свое время обучению вместе с Барроном и другими.
Вы это уже говорили.
А ты отказывался,
она улыбается. Потом, выдвинув один из ящиков стола, достает платок и кашляет в него. Перед тем, как она его комкает, успеваю заметить на ткани темное пятно. — Наверно, откажешься и на сей раз.
Я хочу стать федеральным агентом и работать подсадной уткой. Я хочу…,
умолкаю.
Я хочу стать лучше. Хочу, чтобы вы сделали меня лучше. Но этого я сказать не могу, потому что это безумие. Вместо этого говорю:
Не могу сказать, что с детства мечтал вылететь из школы. И потом, соглашение о моей неприкосновенности…
Юликова перебивает меня:
Быть может, нам удастся выбить для тебя аттестат.
Думаю о том, что больше не смогу видеть Лилу, ее белокурые волосы, чуть кудрявящиеся на затылке, ее дымчатый голос — когда она говорит, я не замечаю ничего вокруг. Думаю о том, что мне не придется стискивать зубы, чтобы не окликнуть ее по имени всякий раз, когда встречаю ее на переменах. — Скоро. Хочу по крайней мере закончить учебный год.
Юликова кивает — словно бы она разочарована, но не удивлена. Интересно, почему она кашляет в платок — неужели на нем была кровь? Спрашивать как-то неудобно. Да и вообще все как-то неудобно.
Как дела с амулетами? — Интересуется она.
Достаю их из кармана. Пять ровных каменных кругов с дырочкой посредине. Пять амулетов против чар мастера трансформации вроде меня — можно подумать, вокруг просто полно мастеров трансформации вроде меня. Изготовление амулетов требует немало сил, но по крайней мере не сопровождается отдачей. Они уже около недели лежали в бардачке моей машины и ждали, пока я их отдам.
Большая редкость,
говорит Юликова. — А ты не пробовал надеть один из них и сотворить заклинание?
Качаю головой:
А если б попробовал, что тогда?
Юликова улыбается:
Ничего особенного. Камень бы треснул, а ты ужасно устал.
О,
как ни странно, я разочарован. Не знаю, чего я ожидал. Удивляясь самому себе, бросаю амулеты на стол перед Юликовой. Они крутятся, переворачиваются и позвякивают, словно монетки. Юликова долго на них смотрит, а потом поднимает глаза на меня.
Твоя личная безопасность крайне важна,
она делает глоток чая и снова улыбается.
Понимаю, что она, скорее всего, говорит эти же самые слова десяткам потенциальных новобранцев, но мне все равно приятно услышать их от нее.
Когда я собираюсь уходить, ее рука в перчатке на краткий миг касается моего плеча:
От мамы есть известия?
Юликова говорит тихо, будто и правда беспокоится о том, что семнадцатилетний парень остался совсем один и волнуется за его мать. Но я не сомневаюсь, что она пытается выудить сведения. Сведения, которых у меня, к сожалению, нет.
Нет,
отвечаю я. — Насколько я знаю, она, возможно, мертва. — Хотя бы на этот раз не лгу.
Мне бы хотелось помочь ей, Кассель,
говорит Юликова. — И ты, и Баррон очень важны для нашей программы. Мы бы хотели воссоединить вашу семью.
Неопределенно киваю.
Всех преступников в конце концов ловят — таков основной принцип этой жизни. Быть может, для правительственных агентов дела обстоят иначе. Может, их матери никогда не попадают в тюрьму. Наверно, мне стоит на это надеяться.
Снаружи здание агентства ничем не примечательно — унылое бетонное сооружение средних размеров, торчащее посреди парковки; поляризованные стекла окон отражают свет заходящего солнца. Даже и не скажешь, что верхние этажи занимает федеральное агентство — особенно с учетом того, что вывеска над входом гласит «Ричардсон и Ко, клеящие материалы и уплотнители», а почти все, кто входит в здание и выходит из него, одеты в костюмы с иголочки.
Деревья над головой по большей части голые, бурые, холодный октябрьский ветер развеял золото и багрянец ранней осени. Мой «Бенц» стоит там же, где я его оставил — напоминание о жизни, которую я мог бы вести, если б принял предложение отца Лилы и стал его секретным оружием.
Я все сильнее чувствую себя мальчиком, который назло маме отморозил себе уши.
Еду обратно в Уоллингфорд; когда добираюсь до школы и успеваю только бросить спортивную форму и перекусить батончиком мюсли — пора идти в библиотеку, где меня ждет Даника. Бегу вверх по лестнице и только собираюсь отпереть дверь своей комнаты, как тут замечаю, что она уже открыта.
Кто здесь? — Спрашиваю, заходя.
На моей кровати сидит девушка. Я видел ее в школе, но, кажется, ни разу с ней не разговаривал. Она младшеклассница, вроде бы кореянка, с длинными черными волосами, которые, словно водопад, свисают до самой талии; плотные белые гольфы доходят почти о колена. Глаза подведены блестящим голубым карандашом. Она смотрит на меня из-под длинных ресниц и застенчиво улыбается.
Должен признаться, я несколько растерян. Такое нечасто случается. — Ты Сэма ждешь?
Я хотела с тобой поговорить,
она встает, подхватывает розовую сумку с книгами и прикусывает нижнюю губу. Потом, чуть погодя, добавляет:
Я Мина. Мина Лэндж.
Но тебе не положено находиться в моей комнате,
отвечаю я, бросая сумку с формой.
Я знаю,
усмехается она.
Знаешь, вообще-то мне пора,
говорю я, бросая взгляд на дверь. Понятия не имею, что за игру она затеяла, но когда в прошлый раз на моей кровати оказывалась девушка, все сразу же пошло к чертям собачьим. Не могу сказать, что пылаю оптимизмом. — Не хочу быть грубым, Мина, но если ты хочешь мне что-то сказать, то выкладывай поскорее.
А ты можешь остаться? — Спрашивает она, делая шаг в моем направлении. — У меня к тебе огромная просьба, кроме тебя никто не поможет.
Что-то слабо верится,
голос звучит как-то натянуто. Думаю о Данике и обо всех предстоящих мне объяснениях. Меньше всего мне хочется опоздать и оправдываться еще и в этом. — Но, пожалуй, могу задержаться на несколько минут, если дело важное.
Может, пойдем куда-нибудь? — Предлагает девушка. Губы у нее розовые, блестящие, мягкие на вид. Она нервно накручивает на затянутый в белую перчатку палец прядь длинных черных волос. — Пожалуйста.
Мина, говори и все,
получается не слишком похоже на приказ. Приятно поддаться обманчивому ощущению, будто я могу сделать для красивой девушки нечто жизненно-важное. Впрочем, я и сам в это не верю. Но все равно поддаюсь, стараюсь притворяться.
Тебе некогда,
говорит она. — Мне не стоит тебя задерживать. Знаю, ты не… знаю, ты не слишком хорошо меня знаешь, и вообще… И я во всем виновата сама. Но, пожалуйста, прошу тебя, можно как-нибудь с тобой поговорить?
Ага,
отвечаю. — Конечно. Но ты же хотела…
Она не дает мне договорить:
Нет, лучше в другой раз. Я к тебе подойду. Я знала, что ты не откажешь, Кассель. Ничуть не сомневалась.
Она проходит мимо меня, настолько близко, что я ощущаю тепло ее тела. Чуть погодя слышу ее легкие шаги в коридоре. Стою в одиночестве посреди комнаты, долгое время пытаясь сообразить, что же это было.
Воздух из прохладного сделался настолько холодным, что пробирал до самого мозга костей. От такого холода дрожишь, даже вернувшись в теплую комнату, будто нужно вытрясти лед из жил. Я почти добрался до библиотеки.
Эй! — Окликают меня кто-то сзади. Голос знакомый.