Невероятно — она с такой легкостью об этом говорит! Предпочитаю не повышать голос:
Когда трахалась с ним?
Кажется, мне в кои-то веки удалось ее потрясти. — Я…,
начинает она.
Я нашел снимок,
говорю я. — Когда делал уборку в старом доме. У типа, который фотографировал, был тот самый перстень, который я видел на пальце Захарова — тоже на фотографии, у деда. Тогда я сомневался, но теперь уверен.
Мамин взгляд устремляется в сторону соседней комнаты, а потом обратно ко мне. Она закусывает нижнюю губу, запачкав зубы помадой. — Да, точно, именно тогда,
говорит она. — В один из тех разов. В общем, я выкрала камень и заказала его копию — но понимала, что он наверняка захочет вернуть оригинал, даже после всего, что было. Пропажа подлинного бриллианта была ему вовсе не на руку.
Преуменьшение года. Если вы глава криминальной семьи, то вы, разумеется, не хотите, чтобы все кругом узнали о том, что у вас выкрали самую ценную вещь. И уж точно не пожелаете, чтобы стало известно, что выкрали ее много лет назад, а вы с тех пор носите подделку. Особенно если эта самая ценная вещь — бриллиант «Воскресение», который, согласно преданию, делает своего владельца неуязвимым; лишившись его, вы в одночасье станете казаться беззащитным. — Ага,
говорю я.
Вот я и подумала, а не предложить ли ему выкупить камень? — Заявляет мама.
Даже забываю, что нужно говорить потише:
Что? С ума сошла?
Все должно было получиться,
она подносит сигарету к губам и наклоняется над конфоркой, чтобы поймать язычок пламени. Делает глубокий вдох; кончик сигареты вспыхивает. Мама выдыхает дым.
Вода в чайнике начинает закипать. У мамы трясутся руки.
А он не возражает, что ты куришь в доме?
Мама продолжает, не ответив на мой вопрос:
У меня был отличный план. Действовать через посредника и все такое. Но оказалось, что камня у меня и нет. Он исчез.
Некоторое время только и могу, что смотреть на нее. — Значит, кто-то его нашел и стибрил?
Она быстро кивает:
Похоже на то.
Сдается мне, это одна из тех историй, которая чем дальше, тем страшнее, и мне как-то не хочется узнавать дальнейшие подробности, но ничуть не сомневаюсь, что этого никак не избежать.
И?
Ну, возможно, Иван бы и не возражал немного заплатить, чтобы вернуть свою собственность, особенно с учетом того, что давно уже отчаялся ее найти. Думаю, он бы согласился на сделку. Но когда он обнаружил, что камень поддельный… ну, он убил посредника и выяснил, что тут замешана я.
И как же он это выяснил?
Ну, способ, которым он убил посредника, был…
Предостерегающе вытягиваю руку:
Хватит. Давай пропустим эту часть.
Мама глубоко затягивается сигаретой и выдувает три идеальных колечка дыма. Когда я был маленьким, я это обожал. Пытался провести сквозь них руку так, чтобы они при этом не развеялись, но ничего не получалось. — В общем, Иван был в ярости. Ну, ведь он же меня знает, и потому не стал сразу убивать. Нас многое связывает. Он сказал, что я должна на него поработать.
Поработать?
Ну, с Паттоном,
говорит мама. — Ивана всегда интересовало влияние на правительство. По его словам было очень важно, чтобы вторую поправку не приняли в Нью-Джерси, потому что если она пройдет в одном штате, то потом это случится и во всех остальных. От меня требовалось лишь заставить Паттона отречься от этой идеи — Иван считал, что тогда все рухнет само собой…
Прикладываю ладонь ко лбу. — Стой. Погоди. Но это же полный бред! Когда все это было? Еще до смерти Филипа?
Чайник начинает выть.
О да,
отвечает мама. — Но, видишь ли, я провалилась. Ничего не вышло. Мне ну никак не удалось дискредитировать Паттона. Если честно, думаю, теперь вторая поправка пройдет еще легче. Но, знаешь, милый, политика — это все-таки не мое. Я знаю, как заставить людей отдать мне свои вещи и знаю, как улизнуть, пока не стало слишком жарко. Настырные помощники Паттона вечно донимали меня вопросами, все что-то разнюхивали обо мне. Я так работать не привыкла.
Тупо киваю.
А теперь Иван говорит, что я должна вернуть камень. Вот только я без понятия, где он! И еще Иван сказал, что не даст мне жизни, пока я не верну бриллиант — но как же я его верну, если даже не могу его поискать?
И потому я здесь.
Мама смеется — на миг она стала похожа на саму себя. — Именно, малыш. Ты отыщешь для мамочки камень, и она сможет вернуться домой!
Конечно. Летящей походкой выйдет из апартаментов Захарова — прямо в жаркие объятия первого попавшегося копа в штате Нью-Джерси. Но я снова киваю, пытаясь переварить ее слова.
Постой. Когда мы с тобой и Барроном ели суши — тогда мы и виделись в прошлый раз — на тебе было кольцо. Тогда Захаров уже поручил тебе дельце с Паттоном?
Да. Я ведь уже сказала. Но я решила, что раз уж бриллиант фальшивый, можно его и надеть.
Мама! — Стонаю я.
В дверях появляется Захаров, похожий на седовласую тень. Он проходит мимо нас к плите и выключает газ. Лишь когда чайник перестает визжать, до меня доходит, до чего же это было громко.
Ну что, поговорили? — Спрашивает Захаров. — Лила сказала, что пора возвращаться в Уоллингфорд. Если хочешь ехать с нею, то лучше поспеши.
Еще минуту,
говорю я. У меня вспотели ладони. Понятия не имею, с чего начать поиски настоящего бриллианта «Воскресение». А если я не сумею его найти раньше, чем у Захарова закончится терпение, могу запросто лишиться матери.
Захаров долго смотрит на маму, потом на меня. — Быстрее! — Бросает он, направляясь к выходу из кухни.
Ладно,
говорю я, обращаясь к маме. — Где ты видела камень в последний раз? Где ты его хранила?
Она кивает:
В шкафу, на задней стенке ящика, заворачивала и клала в приклеенный кармашек.
А он был на месте, когда ты вышла из тюрьмы? Никуда не делся?
Мама снова кивает.
У моей матери два платяных шкафа, и оба забиты огромным количеством туфель, пальто и платьев — по большей части заплесневелых, побитых молью. Сама мысль о том, что кто-то сумел пробиться через все это и добраться до ящиков, кажется абсурдной — особенно если вор не был в курсе, что следует искать.
Кто-то еще знал, где камень? Ты же никому о нем не рассказывала? Ни в тюрьме, ни еще где? Никому?
Она качает головой. На кончике сигареты болтается длинный столбик пепла — вот-вот свалится ей на перчатку. — Никому.
Надолго задумываюсь. — Ты сказала, что подменила камень фальшивым. Кто изготовил подделку?
Один мастер из Патерсона, давний знакомый твоего отца. До сих пор в деле, все знают, что он не проболтается.
Может, он сделал две фальшивки, а настоящий камень оставил у себя,
предполагаю я.
Похоже, мама в это не верит.
Напиши, пожалуйста, его адрес,
я бросаю взгляд в сторону коридора. — Поеду, поговорю с ним.
Мама выдвигает несколько ящиков возле плиты. Ножи в деревянной подставке. Посудные полотенца. Наконец, в ящике набитом изолентой и пластиковыми мешками для мусора она находит ручку. Пишет на моей руке: «Боб — Сентрал Файн Джувелри» и «Патерсон».
Поглядим, что я сумею узнать,
говорю я, торопливо обнимая ее.
Она обвивает меня руками и сжимает так, что кости ломит. Потом отпускает, поворачивается спиной и швыряет сигарету в мойку.
Все будет хорошо,
говорю я. Мама не отвечает.
Выхожу в соседнюю комнату. Лила ждет меня — в пальто, с сумкой на плече. Захаров стоит рядом с нею. У обоих непроницаемые лица.
Ты понял, что должен делать? — Спрашивает Захаров.
Киваю.
Он провожает нас до лифта. Именно здесь у нормальных людей расположены входные двери квартир. Снаружи двери лифта золотые, покрытые причудливым узором.
Когда они открываются, оглядываюсь на Захарова. Его голубые глаза холодны как лед.
Только тронь мою мать, и я тебя убью,
говорю я.
Захаров усмехается:
Отличный настрой, малыш.
Двери закрываются, и мы с Лилой остаемся вдвоем. Лампа над головой чуть мигает, и лифт начинает двигаться вниз.
Выезжаем с подземной парковки и направляемся к туннелю, что ведет прочь из города. Мимо проносятся яркие огни баров, ресторанов и клубов, их посетители выплескиваются на тротуар. Гудят такси. Начинается манхэттенский вечер, во всей его дымной красе.
Мы можем поговорить? — Спрашиваю я у Лилы.
Она качает головой:
Вряд ли, Кассель. Думаю, хватит с меня унижений.
Пожалуйста,
прошу я. — Я просто хочу сказать, как мне жаль…
Не надо,
