Вскоре в хате стало жарко не от самовара и печки: спор стоял такой, что Георгина схоронилась за занавеской и боялась высунуть нос.
- Учудили штабные! - горячился Снейп. - Там верста голого склона.
- Так ведь вылазка эта верная, пойдём перед рассветом, а деникинцов в это время отвлекут на другой участок, - пожал плечами Лютиков.
- Хорошую пехоту ни одна кавалерия ни в жисть не возмёт, - добавил Хмуров.
- А кто трусит, тот пусть идет бабам сопли подтирать! - усмехнулся Чернецкий
- Я трушу?! - комиссар хватил кулаком о стол; посуда подпрыгнула, чай расплескался.
- Ксаверий, в твоих словах есть резон, - внушительно сказал Шабленко, разглядывая кружочки и стрелочки на военной карте, расправленной на лавке, - но в армии нужна дисциплина. Привык ты со своим летучим отрядом все в одиночку решать.
- Почему без разведки?
Угрюмцев, по обыкновению молчавший, встал и громко произнес:
- Пойду с винтовкой в первых цепях, - и, обернувшись к Снейпу, который явно собирался высказать что-то еще, добавил так тихо, что не стой они у самой занавески, Георгина не расслышала бы: - Комиссар, а судья Рудольф Эмильевич Лестрейндж вам не был знаком?
Ксаверий спал с лица.
- А вам? - прошипел он. Георгине показалось, что зрачки его стали поперёк глаза, как у гадюки.
Угрюмцев, очевидно довольный реакцией, вышел, не ответив.
* * *
Закончив свой рассказ, Георгина ссутулилась, сунула руки в рукава, часто заморгала, уставившись на облака, лениво плывущие над горами.
- Ну, может, он не предатель вовсе, а просто бывший уголовник, - постарался утешить подругу Гарька.
Георгина перестала моргать и негодующе воззрилась на него.
- Что делать будем? - спросила она.
- Прежде всего, не выпускать комиссара из виду, - решил Гарька. - Может, Север и хотел сорвать наступление - но не сорвал. Станем держаться рядом и поглядывать, если что…
Он не закончил. И так было ясно, как поступить с предателем.
- Так значит завтра - в бой, а наступать будем под прикрытием танков?- неожиданно спросил Ромка, разорвав тягостную паузу.
- Это что за зверь? - спросил Горшечников.
- Броневик маленький, с одной пушкой, - ответил Ромка, улыбаясь. - Братан писал из Екатеринодара - учится на курсах танку водить. У белых под Таганрогом отбили. Знатная машина, чисто змей огнедышащий.
- Интересно поглядеть, - протянул Гарька.
- Как же это? Не понимаю, - мучалась Георгина. - Столько лет воевали вместе, и вдруг… И Шмелёв ему верит.
- Доверяй, но проверяй! - Ромка наставительно поднял палец.
- Не хочу я такой жизни, в которой никому не веришь.
- Можешь верить мне, - предложил Улизин. - Я делу революции предан без остатка, и происхождение моё самое пролетарское!
- Хороший ты парень, Ромка, а только ничего не понимаешь.
Улизин развёл руками, растерянно глядя Георгине вслед.
- Пойдём спать, Ромка. Утро вечер мудренее.
В хату, где красноармейцы готовились ко сну, зашел помполит.
- Паровоз на рельсы ставит, - пошутил он, наблюдая, как Колька Кривой, надув щёки, разжигает самовар. У его ног тёрлась серенькая кошка, щурила ласковые глаза.
- Гарька, за что тебя сегодня комиссар расстрелять хотел? - спросил вдруг Федор Улизин, разбиравший за столом свой наган.
- Полез куда не надо, - хмуро отвечал Гарька.
- Ты уж давай, Горшечников, договаривай, - Лютиков встал и смотрел на Гарьку как никогда строго. - Шарить по чужим сундукам есть поведение, недостойное бойца революции!
Остальные, отложив свои дела, тоже уставились на Гарьку с неодобрением.
- А бросать крынками в товарищей - достойное? - спросил Гарька внезапным, густым, как простокваша, басом.
- Ты зареви ещё, - укоризненно сказал Хмуров.
Ярость вскипела, забурлила в Гарьке с такой силой, что потемнело и задвоилось в глазах.
- А если б он меня застрелил? Требую проработать комиссара на партийном собрании!
- Уймись, печенег, - проворчал Хмуров. - Ты, может, и в моих вещичках порыться желаешь?
Злость ушла. Гарька стало так стыдно, что под половицу бы спрятался.
- Вот так, значит, - проговорил он, скрывая замешательство. - Пусть убивает, лишь бы до ваших подштанников никто не коснулся.
- Горшечников, если бы я хотел от тебя избавиться, давно бы прихлопнул. Долго ли? Однако не бойся - в мыслях у меня такого нет.
- Вы когда прекратите к людям подкрадываться?! - заорал Гарька. - Я из-за вас заикой сделаюсь!
Красноармейцы заржали.
- Точно, Горшечников, - ухмыляясь, подтвердил Север. - Я тебе первый враг. Только и думаю, как бы тебя искалечить или хоть шинель тебе порвать, на худой конец.
- Вот, - Жорка Улизин вручил Гарьке шомпол с навязанной на него белой тряпочкой. - Сдавайся, Гарька. Молод ты ещё с комиссаром тягаться.
Горшечников махнул рукой и тоже засмеялся.
Угрюмцев в общем веселье участия не принимал, хмурился, своей фамилии под стать, о чём-то сосредоточенно думая.
- Как можете вы смеяться, - сказал он вдруг, - в такое время?
- В какое? - Север глянул на него с неприязнью.
- Страшная борьба развернулась на нашей земле, - Угрюмцев уставился перед собой туманным, невидящим взором. - Большевики кинули всему миру страшные для буржуев слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», и вся эта тёмная сила окружает нас, готовя нам гибель…
«Товарищ стоящий, - подумал вдруг Гарька, - а говорит порой как сумасшедший».
- Справимся, - убеждённо сказал Лютиков. - Силы народные неисчерпаемы и безграничны.
- Хорошие слова вы говорите, - крякнул Хмуров. - Я головой тоже так понимаю, только на словах выразить не мог.
- Оставьте ваши наивные верования, - откликнулся Угрюмцев. - В России огромная масса врагов, мечтающих раздавить новую власть. Бить их надо, давить. Уговорами их не проймёшь.
- Если всех задушить - кто тогда останется? - возразил Лютиков.
- Интеллигенты, - выплюнул Угрюмцев. Его глаза налились красным. - Вам волю дай, всё просрёте.
- Вы языку воли не давайте, - вмешался Север. - Недопустимо говорить в таком тоне с товарищами.
Угрюмцев пошевелил желваками на выпяченных скулах, однако замолчал.
Гарька, подперев голову рукой, смотрел в пол. Сквозь щели тянуло холодом и плесенью.
«Или пойти учиться на танке воевать? - подумал он. - Нет, шалишь! Сначала я эту историю с шпионством разъясню, а уж потом подумаю, как быть дальше».
* * *
На следующее утро, едва начало светать, красноармейцы выступили из станицы. По склону, едва припорошенному снежком, вниз двинулись пехотные цепи. За ними двигались враскорячку орудийные повозки.
Рядом с Гарькой, крепко сжимая винтовку, шагал Угрюмцев.
Ветер стих, лишь раскисшая земля чавкала под ногами солдат. Разговаривать было запрещено. Внезапно грохот разорвал тишину: заговорили тяжёлые гаубицы белых, застучали пулеметы. Равнина, по которой только что двигались люди, вскипела, как вода в котле, вспенилась взрывами и воронками.
«Вжик-вжик-вжик», - засвистело вокруг Гарьки.
- Где танки? - яростно прокричал комиссар. - Где артиллерия?
На левом фланге под красным знаменем виделась яркая львиная грива Шабленко - папаху он потерял. Вокруг сбилась группа бойцов.
Цепь красноармейцев вышла прямо на пушки. Начвзвода смело картечью. Чернецкий, так и не спешившийся, махнул прямо на орудие, его шашка засверкала, упал изодранный шрапнелью конь. Взвод поднялся во весь рост и побежал вперёд с глухим «ура».
Снаряд с воем пролетел над гарькиной головой, начисто срезал небольшую сосну.
- Ложись! - Угрюмцев толкнул Горшечникова в овражек, прижал к земле.
Рядом рвануло так, что свет померк у Гарьки в глазах. Грохот, удушье. Сзади протяжно заиграла труба.
- Отходим, товарищи!
Стрельба затихла. Угрюмцев потянул Гарьку за собой. Отряды Севера и Шабленко соединились и организованно отступали в сторону Раевской.
- Смотрите!
Все обернулись, глядя в сторону, куда указывал Фёдор Улизин: рыжее зарево расползлось по горизонту.
По окраине станицы гулял свирепый огнище, сминая жёлтыми лапами саманные и деревянные стены. С главной улицей он уже покончил. Там бродили растерянные чумазые погорельцы. За ними тащился уцелевший скот, равнодушно переступая через обломки. Бабы сползались к колодцу, охая и всхлипывая о погибшем добре.
- Ганна-то сгорела, - ревели, - так с хаты и не вышла…
- Неужто и сюда снаряды долетели? - удивлялся Гарька, озираясь.
Угрюмцев только пожал плечами и, прихрамывая, пошагал в сторону штаба. Несколько домов были переполнены ранеными. В разбитые окна неслись крики и стоны оперируемых.
- Какие снаряды? Подожгли, бисовы дети. Що теперь робити? - сказала Олёна угрюмо. - Хаты нет. Не на пепелище же сидеть.
- Пойдёмте с нами, - предложил Храпов. - Отомстите этим гадам.
Максименко сдвинула ровные брови:
- И то.
- А вон пацаны наши идут! - обрадовался Гарька.
Братья Кривые, все чёрные, в копоти, шли по улице, озираясь и держась за руки.
