- Что, Джон? – он кладет теплую ухоженную руку ему на плечо, и Джон не стряхивает.
- Да так, ничего особенного, - опять врет он, - просто подумал, кто же будет лечить радикулит полковника Ван Клейна, если он вновь разыграется? Если я отстранен, придется обратиться к батрейнским медикам, а он их называет шарлатанами и втайне боится.
Дик с готовностью смеется:
- На правах друга я устрою вам тайную встречу, и ты получишь его в вечные должники.
- Почему вечные? – любопытствует Джон, съедая последнюю ложку бульона.
- Потому что отплатить тебе он все равно не сможет, вернуть звание под силу лишь генералу… Джон смеется, и Дик к нему присоединяется. Потом они играют в карты, немного болтают о всякой ерунде, смотрят старую комедию централов с песнями и плясками, как обычно, а затем Дика вызывают к руководству, и Джон наконец-то остается один. Некоторое время он тупо лежит в кровати, слушая тишину, а потом перед глазами, уже не сдерживаемый внутренними барьерами, опять всплывает образ мертвого Шерлока, и Джон плачет, закусив угол подушки, чтобы не орать в голос. Он тихонько подвывает своему горю, не вытирая слез, открывая душу навстречу отчаянию. Сжатые в кулаки пальцы больно впиваются в ладони, оставляя розовые следы на коже, но Джон не замечает этого. Все, о чем он может думать в эту минуту, это о том, что Шерлока больше нет. Его пары больше нет. Его любимого больше нет. Он не успел сказать ему, как сильно любит, как сильно зависит от него, не объяснил, что Шерлок – все в этом мире, больше, чем весь мир. Без него жить невозможно, дышать больно, чувствовать - только горе. Нет Шерлока, нет и Джона. Простое правило, выведенное однажды Шерлоком, оказалось абсолютно верным. Джон тихо воет, потому что не может даже надеяться на то, что хотя бы в смерти они будут вместе. Какое-то ужасное глобальное одиночное плаванье.
Неделя, которую Джон проводит под домашним арестом в своем номере в компании Дика, тянется бесконечно долго. Но он честно терпит, изображая доброго старого Джона: пьет чай с вареньем от бабули Дика, смотрит «В мире животных», ест бульон и строчит объяснительные генералу Ли. Дик все время при нем, и иногда Джону кажется, что он догадывается о той театральщине, которую Джон развел, но Дик слишком хорошо воспитан, чтобы задать вопрос в лоб, и потому они оба продолжают играть эту странную пьесу на два голоса. Дик все реже оставляет Джона одного, манкируя своими прямыми обязанностями, и Джон подозревает, что где-то ужасно фальшивит. Вот только чтобы перенастроиться, ему нужен камертон, который, увы, навсегда утерян. Его камертон – Шерлок, и потому Джон продолжает фальшивить, пугая Дика. Иногда на Джона находит ступор: посреди разговора, за чашкой чая или во время просмотра очередной комедии централов. Как правило, это связано с обдумыванием способа уйти из жизни так, чтобы все выглядело как несчастный случай. Джон довольно разнообразен, но склоняется к тому, чтобы все сделать в матушкином имении на Сирене Дальней. По возвращению в Ласс Джон навестит семью, чтобы попрощаться, обновит завещание, приведет дела в порядок. А затем возьмет краткосрочный отпуск и уедет в имение. Раньше, особенно в детстве, они часто ездили туда отдыхать. Недалеко от имения располагалось огромное озеро, на котором было здорово покататься на небольшой яхте или лодке. Красивое и тихое место превращалось в ненасытное чудовище, требующее жертвоприношения в сезон ветров, когда стихия бушевала над мирными водами озера, разрушая все, до чего могла дотянуться. По времени Джон как раз подгадывал к сезону ветров, и найденная на берегу озера перевернутая лодка станет ярким подтверждением гибели потерявшего бдительность горожанина, осмелившегося рыбачить в такую непогоду. Лучшей смерти Джон не мог бы желать – стать пеной, раствориться в воде, все по канону, как и полагается сирене. И последняя песня умрет вместе с ним, потому что он так и не спел своей паре.
- Джон, Джон, - Дик щелкает пальцами перед носом. – Ты в порядке?
- А? Что? – Джон вздрагивает, моргает, приходя в себя, вымученно улыбается. – Прости, кажется, я задремал с открытыми глазами, - пробует он разрядить обстановку, - такая передача интересная…
Они смотрят что-то о пчелах, и Дик с сомнением качает головой.
- Не сказал бы, что ты задремал, скорее, размечтался о чем-то… мрачном. Ты же не собираешься стреляться? – на всякий случай уточняет он. – Где твой пистолет?
- Да брось, Дик, разве я похож на суицидника? – бодро смеется Джон, но на этот раз Дик не улыбается в ответ.
- Где твой пистолет, Джон? – повторяет он свой вопрос уже предельно серьезно.
- В сейфе, - Джон перестает улыбаться. – Можешь проверить, код – дата моего рождения.
Дик смотрит на него внимательно, а потом идет к сейфу и действительно проверяет содержимое (Джон даже не спрашивает, откуда Дик знает, когда он родился). Когда он возвращается, Джон с преувеличенным вниманием смотрит на то, как пчелы трудятся в улье. Дик садится рядом, и некоторое время они молчат, наблюдая за происходящим на экране, а потом Дик сдается, поворачиваясь к Джону, выключает визор.
- Давай поговорим, - просит он.
Джон молчит, вздыхая.
- После того, как ты вернулся, тебя будто подменили. Что произошло? Ты не рассказываешь, но выглядишь так, будто побывал в аду. Я знаю, лучше выговориться, чем держать все в себе. Скажи, могу я чем-то помочь?
- Можешь, - кивает Джон, - не спрашивай ни о чем. Давай отмотаем назад и притворимся, что этого разговора не было.
- Мы слишком долго притворялись, - качает головой Дик. – Я не хочу видеть тебя таким…
- Боже, не драматизируй, все в порядке, - усмехается Джон. – Со мной все в порядке.
- Не в порядке, - взрывается Дик, - ты похож на покойника!
Джон долго обдумывает его слова, а потом кивает:
- Может, я и есть покойник, - соглашается он спокойно.
- Ты больше нравился мне прежним, - неуверенно произносит Дик, и Джону вдруг становится страшно, что он начнет признаваться в своих чувствах.
- Нет, помолчи, - просит он. – Не говори того, о чем можешь пожалеть. Не влюбляйся в покойников.
- Я… - Дик краснеет, а потом решительно поднимает взгляд на Джона: - Да, я люблю тебя! И я хочу помочь… Прошу, не говори о смерти.
Джон грустно улыбается:
- Дик, ты хороший парень, и если бы я встретил тебя лет десять назад, до того, как встретил одного заносчивого невыносимого сфинкса, я обязательно бы в тебя влюбился. Мы бы долго болтали, обязательно стали бы лучшими друзьями, потом вдруг заподозрили, что наша дружба давно уже нечто большее и пришлось бы преодолевать кризис самоопределения. Потом мы бы обязательно поцеловались, и провели прекрасную ночь, возможно в каминной комнате императорского дворца. И танцевали бы на балу, и пили бы шампанское, встречая восход над Лассом, а потом предавались безудержному сексу где-нибудь на сеновале, - Джон горько усмехается. - Я бы познакомил тебя с родителями, а ты меня с бабушкой и дедушкой, мы бы поженились, усыновили бы пятерых малышей и всю жизнь прожили душа в душу, если б не погибли на этой дурацкой войне. Скорее всего, Дик, мы были бы счастливы до конца своих дней, - Джон с сожалением рассматривает обручальное кольцо на пальце от Шерлока. - Но все дело в том, что десять лет назад я все-таки встретил заносчивого невыносимого сфинкса, и моя судьба навек связалась с его, - Джон надолго замолкает, не замечая текущих по щекам слез, а потом неожиданно светло улыбается: - В тот день, когда меня нашли, он погиб. Его убил тот маньяк, когда он пытался меня спасти. Он все же спас, глупый, не понимая, что мне жить без него невозможно. Я не хочу никого расстраивать, и меньше всего тебя, мой добрый Дик, и родителей, и сестру, но и жить я не могу. Ты, пожалуйста, больше не пытайся меня вытянуть, меня здесь уже нет. Давай просто проведем последние дни до отъезда в мире и покое, а потом просто забудь про меня, ладно? – он наконец-то поднимает взгляд на Дика, и видит, как тот плачет. Джон заключает его в объятия и баюкает, как маленького ребенка. – Это жизнь, Дик, это просто дурацкая жизнь…
