Сэр Джон был обширен телом и любил хорошо поесть. Его внушительное брюшко походило на передовое укрепление замка, цветущее лицо обрамляли пышные бакенбарды, в глазах светился ум, а большой улыбчивый рот свидетельствовал о добродушии и чувстве юмора. Признанный ученый‑востоковед, автор книг о путешествиях с анализом религиозной и политической ситуации на Востоке, а также дюжины переводов малоизвестных арабских поэтов, консул был убежденным противником рабства. Купля‑продажа невольников проходила на площади под самыми окнами его резиденции, и, выходя по утрам на террасу, сэр Джон ежедневно видел, как дхоу работорговцев высаживали очередную партию несчастных на каменную пристань, название которой, «Жемчужные ворота», звучало с жестокой иронией.
Уже семь лет консул терпеливо обсуждал с султаном договор за договором, общипывая по листочку отвратительную буйно разросшуюся поросль, которую, увы, не представлялось возможным эффективно обрезать, не говоря уже о том, чтобы выкорчевать с корнем.
Среди всех султанских владений сэр Джон имел власть лишь над общиной торговцев‑индусов, британских подданных. Указ консула предписывал им немедленно освободить всех своих рабов, грозя за неповиновение штрафом в сто фунтов стерлингов. Однако, поскольку в указе ни слова не говорилось о компенсации, самый влиятельный из торговцев ответил сэру Джону письмом вызывающего содержания. В приблизительном переводе с пушту консулу рекомендовали «провалиться вместе со своими указами».
Сэр Джон здоровой ногой выбил дверь торговца, выволок его из‑под кровати и повалил на колени мощным ударом кулака, а затем провел в ошейнике на цепи по городским улицам. Преступник томился взаперти в винном подвале консульства, пока не уплатил штраф и не подписал вольную всем рабам. Других протестов не последовало, равно как не нашлось и желающих принять тайное предложение пострадавшего: выплатить сто фунтов, если сэр Джон получит нож меж ребер во время его ежевечерней прогулки. Консул ее величества был по‑прежнему крепок и бодр духом, и лишь подагрическая нога, обутая в ковровый шлепанец, иногда напоминала о себе. Дымя сигарой на террасе, он смотрел, как черная канонерская лодка торжественно входит в гавань.
— Ни дать ни взять флагман эскадры, — усмехнулся консул.
Султан Занзибара рядом с ним зашипел, как треснутый паровой клапан.
— Эль‑Шайтан! — Сморщенная индюшиная шея монарха налилась кровью в бессильном гневе, крючковатый костлявый нос напоминал клюв попугая. — Он входит сюда, в мою гавань, а канониры застыли, словно покойники! Этот человек пустил меня по миру, из‑за него моя империя лежит в руинах — как он посмел сюда явиться?
Молот Кодрингтон мог без труда ответить на вопрос султана. Он всего лишь с точностью до буквы выполнял приказ, полученный несколько месяцев назад в Кейптауне от адмирала Кемпа, командующего Южноатлантической и Индийской эскадрами:
«Далее вам следует при первой возможности войти в гавань Занзибара, оказать его королевскому высочеству султану Оманскому все подобающие почести и получить указания от консула ее величества сэра Джона Баннермана относительно способов упрочения существующих договоров между его королевским высочеством и правительством ее величества, королевы Великобритании».
В переводе на обычный язык это означало продемонстрировать британский «Юнион Джек», подкрепленный тридцатидвухфунтовыми пушками, и тем самым напомнить султану о желательности выполнения принятых обязательств.
— Покажем старому плуту, где его место, — пояснил Клинтон лейтенанту Денхэму, подкручивая золотистый ус.
— Мне казалось, сэр, он уже получил урок, — хмуро усмехнулся Денхэм.
— Отнюдь, — возразил Клинтон. — Договоры с новыми правителями на континенте не касаются Занзибара. Старику пора насыпать соли на хвост.
Сэр Джон Баннерман, хромая на подагрическую ногу, поднялся на палубу канонерки и весело прищурился, разглядывая стоявшего перед ним молодого офицера.
— Да, сэр, понаделали вы дел, — проворчал он.
Черт побери, треуголка, усы, но совсем еще мальчишка, молоко на губах не обсохло! Неужели этот крошечный кораблик произвел такие опустошения?
Пожимая руку капитану, Баннерман ощутил симпатию к юному герою, несмотря на беспорядок, внесенный им в размеренное существование консула.
— Стаканчик мадеры, сэр? — предложил Клинтон.
— О да, чертовски уместное предложение.
В тесной каюте консул утер пот с разгоряченного лба и сразу перешел к делу:
— Да уж, пустили лису в курятник… — Он сокрушенно покачал головой.
— Я не совсем понимаю… — пробормотал Клинтон.
— Извольте слушать! — оборвал его Баннерман. — Я вам объясню настоящее положение дел в Восточной Африке и, в частности, на Занзибаре.
Через полчаса Клинтон выглядел далеко не столь самоуверенно.
— И что же теперь делать? — спросил он.
— Что делать? — переспросил Баннерман. — Следует воспользоваться ситуацией, которая сложилась из‑за вас, прежде чем кретины из Уайтхолла все испортят. Благодаря вам султан наконец расположен подписать договор, к которому я его склоняю уже лет пять. Возможность по‑настоящему связать старого козла по рукам и ногам стоит дюжины ваших липовых соглашений с мифическими князьками.
— Простите, сэр Джон, — опешил Клинтон, — но мне показалось, что вы решительно не одобряете моих действий.
— Напротив. — Сэр Джон широко улыбнулся. — Вы разогнали во мне кровь, заставили снова гордиться тем, что я англичанин. У вас не осталось еще мадеры?
Он поднял бокал.
— Примите мои искренние поздравления, капитан Кодрингтон! Если бы я только мог смягчить вашу участь… стоит адмиралтейству и лорду Палмерстону до вас добраться… — Сэр Джон осушил полбокала и причмокнул. — Доброе винцо, — кивнул он, отставил бокал и продолжил: — Действовать нужно быстро: султан должен подписать жесткий договор, прежде чем сюда прискачет Уайтхолл с извинениями и заверениями доброй воли, — они сведут к нулю всю вашу работу. Что‑то мне подсказывает — ждать осталось недолго, — мрачно добавил консул и вдруг оживился: — Пока мы на берегу, лучше выкатить орудия… и не расставайтесь со шпагой. Да, и еще одно, пока я буду вести переговоры, почаще смотрите на старого козла. Тут все только и судачат о ваших глазах — у них какой‑то особенный голубой оттенок, — и слух уже дошел до султана. Как вы наверняка слышали, вас на побережье окрестили Шайтаном, а султан помешан на джиннах и всякой магии.
Слова консула о скором вмешательстве высших сил были поистине пророческими: как раз в этот момент шлюп ее величества «Пингвин» со срочными депешами для сэра Джона Баннермана, султана и капитана Кодрингтона мчался с попутным ветром к Занзибару, рассчитывая прибыть в гавань в течение двух дней. Времени оставалось даже меньше, чем полагал сэр Джон.
Султан снова перебрался в свою резиденцию, хоть и с большими опасениями. Он не слишком доверял консулу, однако, с другой стороны, дворец находился в полумиле от дьявольского черного корабля, а фасад консульства выходил на набережную, то есть смотрел прямо в дула ужасных пушек.
По совету сэра Джона капитан Кодрингтон сошел на берег в сопровождении дюжины отборных моряков, тех, что наверняка устоят перед соблазнами района красных фонарей — грогом и женщинами. Уже смеркалось, когда небольшой отряд, возглавляемый Баннерманом, вступил в лабиринт узких переулков, где балконы почти смыкались над головой. Баннерман, несмотря на больную ногу, шел впереди и задавал хороший темп, обходя груды отвратительных отбросов и огромные лужи на выщербленной мостовой, похожие на холодный овощной суп, но с гораздо более сильным запахом. Консул приветливо общался с Клинтоном, показывал примечательные места и здания, попутно излагая историю Занзибара, и описал характер султана и наиболее значительных сановников его империи, включая злосчастных князьков, подписавших договора с Кодрингтоном.
— Знаете, сэр Джон, я бы не хотел, чтобы с ними что‑нибудь случилось, — впервые перебил его Клинтон. — Надеюсь, их не подвергнут преследованиям за то, что они, так сказать, отделились от султана…
