— Даже не думайте. — Сэр Джон покачал головой. — Ни один из них не доживет до рамадана. У старого козла гнусный нрав.
— А можно включить в новый договор специальный пункт?
— Можно, разумеется, но это будет пустая трата бумаги и чернил. — Консул похлопал молодого человека по плечу. — Не тратьте на них сочувствие — это величайшее сборище воров, разбойников и головорезов к югу от экватора, а может, и к северу. Будет только к лучшему, если мы избавимся от них. Старый козел прекрасно проведет время и возместит потерю лица, стягивая им головы ремнем или поднося чай из дурмана. Страшная смерть — отравление дурманом. Да, кстати, взгляните на эти ворота. — Впереди показались парадные двери дворца — блестящий образец здешнего ремесла!
Массивные двери высотой в пятнадцать футов покрывала замысловатая резьба, однако, в соответствии с мусульманскими законами, ни люди, ни животные в узорах не присутствовали. Двери представляли собой единственную достопримечательность блеклого квадратного здания. Гладкое однообразие стен нарушалось лишь высокими деревянными балконами со ставнями, закрытыми от ночного ветра и любопытных взглядов.
Ворота распахнулись, впуская гостей. Дворцовые стражники, вооруженные старинными кремневыми джезайлями, оказались первыми живыми существами, которых увидели моряки. Покинутый город, казалось, съежился от страха перед грозными пушками гостей.
Клинтон обратил внимание, что стражники избегают его взгляда — один даже прикрыл лицо концом тюрбана. Значит, сэр Джон прав насчет глаз. Непонятно только, огорчаться этому или радоваться.
— Гляньте‑ка сюда. — Консул остановился в гулком, как пещера, холле и показал на масляные лампы в массивных бронзовых канделябрах, свисавшие с потолка, который терялся во мраке. — Самые тяжелые в мире, по три сотни фунтов каждая.
На каменной стене, схваченные медными обручами, висели слоновьи бивни — две гигантские изогнутые колонны толщиной с девичью талию и выше человеческого роста, которые почти не сужались от корня к тупому острию. Старая слоновая кость отсвечивала благородным фарфоровым блеском.
— Вам не случалось охотиться на таких зверей?
Клинтон молча покачал головой. Он до сих пор не видел ни одного слона, и вид огромных клыков поразил его.
— Пока нога позволяла, я бил их и в Индии, и в Африке. Никакая другая охота с этим не сравнится, невероятные создания. — Сэр Джон провел рукой по бивню. — А этого султан убил еще в молодости, из джезайля! К сожалению, подобные монстры уже не встречаются. Пойдемте, не стоит заставлять старого козла ждать.
Они прошли через полдюжины комнат, полных сокровищ, как пещера Аладдина. Поражали резьба из нефрита и слоновой кости, пальма и полумесяц из чистого золота — символы Магомета, шелковые ковры, расшитые золотом и серебром, коллекция из пятидесяти бесценных коранов в золотых и серебряных футлярах, усыпанных самоцветами.
— Взгляните на этот камушек. — Сэр Джон указал на алмаз местной огранки, вделанный в эфес кривой арабской сабли. Алмаз, похожий по форме на подушку, был не совсем чистой воды, но даже в полумраке мерцал колдовским голубовато‑ледяным пламенем. — По легенде, сабля принадлежала самому Саладину, в чем я сомневаюсь, но в алмазе сто пятьдесят пять каратов — я лично взвешивал. — Консул взял Клинтона под руку и заковылял дальше. — Старый козел богат, как Крез. Его отец полвека выдаивал рупии из материка, и сын вот уж лет сорок занимается тем же. Десять рупий за раба, десять за килограмм слоновой кости, и один Господь знает, сколько за концессии на копру и копаловую смолу.
Клинтон сразу понял, почему сэр Джон упорно называет султана старым козлом. Сходство было поразительным — от белой остроконечной бороды и квадратных желтых зубов до скорбного римского носа и вытянутых ушей.
Султан на долю секунды встретился взглядом с Кодрингтоном и потупился, заметно побледнев. Взмахом руки он пригласил гостей на подушки из бархата и шелка.
— Не спускайте с него глаз, — украдкой шепнул сэр Джон, — и не притрагивайтесь к еде. — На бронзовых подносах высились горы засахаренных фруктов и пирожных. — Даже если они и не отравлены, ваш желудок все равно не выдержит. Ночь будет долгая.
Предсказание сбылось — нудные переговоры тянулись час за часом; беседа, пересыпанная поэтическими арабскими гиперболами и цветистыми иносказаниями, маскировала жесткий торг. Клинтон не понимал ни слова. Он с трудом удерживался, чтобы не ерзать, хотя от непривычной позы на подушках ноги вконец онемели, и хранил на лице суровое выражение, не сводя взгляда с морщинистого усатого лица монарха. Сэр Джон потом уверял, что это помогло существенно ускорить переговоры, однако, казалось, прошла вечность, прежде чем консул с султаном обменялись застывшими вежливыми улыбками и низкими поклонами в знак обоюдного согласия.
Шагая по коридору к выходу, консул взял капитана под руку. В глазах сэра Джона горел победный огонь.
— Дорогой друг, что бы с вами ни случилось, будущие поколения благословят ваше имя. Мы с вами добились успеха! Старый козел наконец сдался — теперь работорговля зачахнет, и в ближайшие несколько лет с ней будет покончено.
На обратном пути, пробираясь по узким улочкам, консул оживленно болтал, словно возвращался не из‑за стола переговоров, а с дружеской пирушки. В консульстве горели все огни, слуги ждали возвращения хозяина.
Клинтон предпочел бы сразу же вернуться на корабль, но сэр Джон дружески хлопнул его по плечу и велел лакею‑индусу принести шампанского. На серебряном подносе, рядом с зеленой бутылкой и хрустальными бокалами, лежал небольшой запечатанный пакет из парусины. Пока слуга разливал вино, сэр Джон передал сверток Клинтону.
— Это пришло с торговой дхоу, но я не смог вручить его вам до визита к султану.
Клинтон осторожно взял пакет и прочитал адрес: «Капитану Клинтону Кодрингтону, командиру корабля ее величества «Черная шутка». Доставить консулу ее величества в Занзибаре до востребования адресатом».
Адрес повторялся по‑французски, и Клинтон ощутил жар волнения, узнав твердый круглый почерк. Капитан с трудом сдержался, чтобы тут же не вскрыть послание.
Консул между тем протянул ему бокал вина, и Кодрингтону пришлось вытерпеть все тосты — за ее величество, за «старого козла», за новый договор… Наконец капитан не выдержал:
— Извините, сэр Джон, но это послание особой важности.
Сэр Джон жестом указал ему на свой кабинет и закрыл следом дверь, оставив капитана в одиночестве. Клинтон поспешно сломал печать и распорол швы парусинового пакета серебряным ножом для бумаг. На кожаную крышку инкрустированного письменного стола выпала толстая пачка мелко исписанных листков… и женская серебряная серьга с хрусталем, точно такая же, как та, что капитан носил на груди под рубашкой.
Канонерская лодка ощупью пробиралась по темному, не размеченному бакенами проливу. До первых проблесков утренней зари оставался еще час. Выйдя в открытое море и повернув на юг, корабль поднял все паруса и помчался вперед.
На следующую ночь, незадолго до полуночи, следуя на скорости в одиннадцать узлов, канонерка разошлась со шлюпом «Пингвин», который вез срочные депеши. Над восточным горизонтом виднелись лишь верхушки его мачт, а ходовые огни скрывала сплошная пелена тропического ливня, первого вестника наступающих муссонов.
К утру расстояние между кораблями достигло более полусотни морских миль и быстро увеличивалось. Клинтон Кодрингтон нетерпеливо мерил шагами палубу, то и дело устремляя взгляд на юг.
Он спешил на отчаянный зов, по велению самого настоятельного долга: любимая женщина оказалась в ужасной опасности и просила о помощи.
* * *
В течении Замбези была величавость, какой Зуге Баллантайну не приходилось видеть ни у одной из знаменитых рек: ни у Темзы, ни у Рейна, ни у Ганга.
Вода мерцала радужно‑зеленым сиянием, как расплавленный шлак в отвале сталеплавильного завода, образуя мощные неторопливые водовороты на широких излучинах, а на отмелях перекатывалась, будто в таинственной темной глубине резвились неведомые чудища. Главное русло здесь достигало мили в ширину, а устья более узких проток скрывались в зарослях папируса и тростника, увенчанного головками из пышной ваты.
