Я допиваю вино, которое осталось в одной из бутылок, и ощущаю в себе усиленное биение жизни. Галина, приняв душ, скидывает халат на стул, ложится ко мне в постель, мы отдаёмся водовороту ласк, совокупляемся.
Потом я звоню Эдуарду по номеру, который остался в моём мобильнике:
— Как поговорили вчера? Всё окей?
— Она сказала, что вернётся в Германию десятого и от своей сестры позвонит мне. Я приеду на машине, заберу её.
— Ну вот видишь! — выражаю я голосом радость за него. — Хочешь сразу же получить от неё бонус, привези ей не розы, не тюльпаны. Она любит голубые ирисы.
Оксана так и не сказала мне, когда их ей подарить; я передаю шанс другому.
— Как они по-немецки? — спрашивает Эдуард.
Цветы ему малоизвестны.
— Записывай, — говорю я и диктую: — Die blauen Schwertlilijen. Голубые ирисы. Ты её сразишь. Только не скажи, что я сказал.
— Не скажу, могила! — заверяет он. — А что она любит из еды?
— Тресковую печень и вообще рыбу. И клубнику.
— Ага. Ну, печень трески и я люблю.
— Это судьба! — говорю я. — Успеха тебе!
* * *
У нас с Галиной любовь без эксцессов, их заменили муки творчества: я возвратился к работе над романом, который давно ждёт издательство. По вечерам, устав от работы, я «варюсь в связях» с дамами — обстоятельства вынуждают Галину вскоре опять разлучиться со мной.
На Украине идут бои. Некоторые мои дамы живут там и расположены меня посетить. Есть среди них та, кто не променяет меня на тур в Париж?
Я не третирую себя за то, что не простил Оксане Парижа. Я никогда ей не позвоню и, по всей вероятности, больше не увижу её въявь. Но мысленно я вижу, как она, умилительно взвизгивая, пытается выгнать из комнаты мышь, забежавшую с террасы. Вижу Оксану, когда она собрала волосы в хвост, стянув их резинкой, обнажив шею до линии роста волос — с этой причёской она по-особенному чувственно влекуща. Я вижу её ягодицы безупречной формы и то, как непринуждённым движением рук она приподнимает груди, принимая вид особы, желающей не ударить лицом в грязь. Меня прожигает осознание, до чего она мне дорога.
10 августа я слышу тревожный голос Эдуарда в мобильнике:
— Она не звонит, как обещала. И телефон отключён.
Он имеет в виду телефон, номер которого ему дала Оксана. Я говорю, уже искренне беспокоясь за него:
— Обязательно позвонит! Она не могла передумать и не предупредить. Раз телефон молчит, она ещё не в Германии. Что-то задержало.
Через пару часов Эдуард в радости:
— Нашлась лягушка-путешественница! Попросила подождать неделю — хочет побыть у сестры с мамой. Ну, мама — дело святое. Через неделю я поеду за ней.
Он в приятном волнении, он хочет жениться. Рассказал, что он рабочий, что живёт с мамой в двухкомнатной квартире. Выходом в интернет не обзавёлся — ни к чему. Объявление прочитал в газете «Русская Германия». Я напоминаю ему, чтобы привёз Оксане голубые ирисы.
Накануне поездки за нею он опять звонит мне:
— Она проводит маму с вокзала в Бремене, и там я её встречу в половине восьмого утра.
— Ирисы купил?
— Да! В магазинах их нет, я попросил знакомого — у него выход в интернет. Заказываю, а меньше, чем по пятьдесят штук, их не продают. Я договорился, что продали тридцать четыре.
Человек в подъёме. Неужели я сопереживаю?
— Я и комнату оклеил обоями с голубыми ирисами, — слышу я.
Он выедет в двенадцать ночи, чтобы быть на вокзале Бремена в половине восьмого, заберёт Оксану и тут же пустится в обратный путь.
Ночь, новый звонок. Эдуард сейчас выезжает.
— Слушай, есть вопрос. Какой у неё вес?
— Шестьдесят, — отвечаю я.
— Что-то не то.
— Как так? — я в недоумении.
— Я ей сейчас звонил, что всё в порядке, еду, а она говорит: будем с вами бегать по утрам, сгонять лишний вес.
— Она тебя подколола! — успокаиваю я его. — Нет у неё никакого лишнего веса, она стройная, худощавая.
— Ещё вопрос — как я её узнаю?
Я описываю, во что Оксана бывает одета, у неё чёрные волосы до плеч. Он не удовлетворён:
— Это мне мало что говорит.
Я берусь за портрет:
— У неё продолговатое смуглое лицо.
— Это то, что надо. — И он повторяет: — Лицо продолговатое, смуглое.
После чего делится планами: он будет ездить с Оксаной купаться, повезёт её к знакомому греку, у которого ресторан, где разные рыбные блюда. Свозит в Австрию — граница рядом.
— Но сначала, — в его голосе сладкое предвкушение, — как привезу её завтра к себе, будет бутылка вина, хорошего, креплёного, селёдочка, жареная картошечка… и будем знакомиться…
* * *
Всё услышанное приоткрыло мне набросок жизни, куда вошла Оксана. Я думаю, чем эта жизнь отличается от той, которая была со мной. Думает о том же ещё кто-то?..
Уже не вчера в квартире Эдуарда состоялось знакомство впритирку, которое он добросовестно выслужил. Оксана наверняка его зовёт Эдик. (Не Эдуард же). Она в постели с ним ради легализации в Германии? Или просто из слабости на передок? А, может, у неё любовь? В любом случае, эту пару создал я.
В конце октября Оксана должна уехать в Полтаву. Получив новую визу, возвратится она к Эдуарду, чтобы выйти за него замуж? Или найдёт кого-то другого? Мне кажется, она позвонит, если уже не позвонила, в Берлин тому мужчине, который называл её роднуленькой. К чему это приведёт?
У меня скоро будет новая подруга, но расстанусь ли я когда-нибудь с подправленной фразой Чехова, которая завершает его «Дом с мезонином»: «Майн шетцхен, где ты?»?..
Берлин, 6 сентября 2015
© Игорь Гергенрёдер
