Игорь Гергенрёдер - Украина в Берлине

9 мая 2015. Я и Оксана М. у Мемориала павшим советским воинам в Берлине, в Тиргартене, на Аллее 17 Июня близ Бранденбургских Ворот. С тёплого полуденного неба улыбается солнце. На площадке перед памятником советскому солдату тесно от оживлённого люда, многие фотографируются на фоне и памятника, и танков и пушек, установленных по краям площадки. К подножию статуи возложен ряд венков при флагах государств, которые во время войны, будучи республиками Советского Союза, добывали победу.

Оксана восклицает тоном острой задетости:

— Флаг Украины в самом конце!

Она украинка, из Полтавы.

— Два года назад флаг Украины был здесь рядом с флагом России, — говорю я.

— Два года назад я мой день рождения отмечала в Крыму! И все последние годы! — У Оксаны — вызывающее выражение обиды. Крым стал и личной потерей.

Она вдруг сообщает, что её родная сестра, живущая неподалёку от Бремена, почитает Путина. Я смотрю озадаченно.

— Сестра считает, что Путин всё делает правильно, а Украиной сейчас правят фашисты.

— Но это же идиотство! — вырвалось у меня.

— Она смотрит российское телевидение, — роняет Оксана с видом исчерпывающего объяснения.

Со стороны Бранденбургских Ворот накатывает треск моторов: предваряемая полицейской машиной, подлетает кавалькада мотоциклистов в чёрной коже. Это «ночные волки», совершившие свой пробег из Москвы. Позади каждого мотоциклиста поместилась спутница в том же облачении. Девушки, опираясь на подножки, привстают над сиденьями. Я высказываю предположение, что они щадят попы, натруженные за долгий путь.

— Кто что замечает, — язвит в мой адрес Оксана.

Она весьма привлекательна — стройная, худощавая, с чёрными прямыми волосами до плеч, у неё греческий профиль. Она живёт у меня четвёртый день. В первый мы сфотографировались втроём: она, я и моя подруга Галина, которую обстоятельства вынуждали разлучиться со мной. Дамы перешли на «ты», были друг с другом безупречно обходительны. Прощаясь с Галиной, мы пили кальвадос. Когда Галина ушла, Оксана преподнесла мне тоном констатации, что я бабник.

— Какое открытие, — ответил я с достоинством.

Я разведён и она разведена, но в дорогу надела обручальное кольцо. У неё в Полтаве сын-подросток. Мы с ней познакомились по объявлению и перед её приездом ко мне полицезрели друг друга в скайпе.

13 мая мы с Оксаной собрались побывать у резиденции Ангелы Меркель — поглядеть на приезд президента Украины Петра Порошенко. Утром Оксана в какой раз попеняла мне, что, встав с кровати, я не надел трусов.

— Зачем эта демонстрация? — сказала она, судя по тону, потому, что сказать это полагала данью приличиям.

— Зачем эти условности? — парировал я со скукой в голосе и зевнул.

Сообщалось, что Порошенко прибудет на приём к Меркель в 12.00, но он прибыл раньше, и мы застали только расходившуюся публику. Тогда мы направились на Паризер Платц. В проходе Бранденбургских Ворот Оксану привлекла скульптура древнего воина в углублении стены. Оксана подняла руку, взялась за его ступню.

— Берлин стал моим, — объяснила с трогательной серьёзностью свой знаковый жест.

Мы отправились вдоль Унтер ден Линден к Александерплатц.

— Мне в Берлине — почти как в Харькове! — с ноткой восторга объявила моя спутница.

Оказалось, Харьков — её самый любимый город. Она недалеко от него родилась, в нём училась. До Берлина она, между прочим, ознакомилась с такими европейскими столицами, как Осло и Лондон. А уж сколько повидала городов в бывшем СССР! В начале 1980-х, студентка восемнадцати-девятнадцати лет, ездила проводницей плацкартного вагона от Киева до Владивостока и по другим маршрутам, не раз проезжала мою родную станцию Бугуруслан в Оренбургской области, запомнила одноэтажное здание вокзала. Я говорю, что оно было построено ещё при царе. Она возвращает меня на Унтер ден Линден:

— Как мне нравится идти в потоке людей в центре Европы!

Справа магазин за магазином, кафе за кафе, люди, люди, люди за столиками на панели. Помпезное здание Российского посольства. Я сообщаю, что напротив часто стоят группы под украинскими флагами — пикетчики требуют возвращения Крыма Украине. Красивое лицо Оксаны грустнеет, ей не хочется этой темы. Она знает, что я, российский немец, гражданин ФРГ, на стороне Украины, по которой лишь проезжал; бывал только в Одессе. А Оксана, оказалось, видела Одессу мельком, не знает о Большом Фонтане.

Я упоминаю о памятнике Дюку Ришелье на Приморском бульваре около Потёмкинской лестницы. В нескольких шагах от памятника — крышка канализационного люка, с этого места Дюк виден сбоку, и кажется, что его опущенная к паху рука держит нечто известное. Я одариваю Оксану одесской прибауткой:

— Если встанешь ты у люка, то увидишь … у Дюка!

Моя спутница невозмутима — ни слова, ни взгляда. Я поспешно переключаюсь на одесские пляжи, и вдруг словно со стороны слышу, как читаю свой стих:

         Волн накаты и солнце волчком,

Хищность тел у предела акулости.

На песок ты упала ничком,

Подняла грациозно округлости…

Она обрывает меня небрежно и досадливо:

— Не обо всём надо болтать!

Я в обиде защищаюсь:

— Это не болтовня, это всё-таки поэзия…

— Поэзия бабских жоп! — отрезает она безапелляционно.

У меня квартира с террасой, окружённой живой изгородью, вечерами дверь открыта, доносится запах цветов. Мы пьём «по чуть-чуть» коньяк, смотрим на компьютере фильмы, которые Оксана находит в интернете. Она ищет лишь те, где снялись её, как она говорит, секс-символы.

Сегодня она сказала о германском актёре Себастьяне Кохе, мы глядим фильм с его участием «Жизнь других» Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка. Времена ГДР. Аналог советского КГБ спецслужба Штази занимается слежкой, подслушиванием. Себастьян Кох играет драматурга Георга Драймана, попавшего «под колпак». Наблюдением за ним руководит капитан Штази Герд Вислер, в его роли Ульрих Мюэ. Я готов согласиться с Оксаной, что Кох нравится не ей одной, но она вдруг заявляет: и Ульрих Мюэ, лысый, некрасивый, — также её секс-символ.

Она сидит на стуле, подняв босые ноги на край стоящего впереди стола, не сводя глаз с экрана монитора. У неё изящные ступни, точёные лодыжки, переходящие в скульптурные голени. Я подле лежу на диване.

— Для меня он — секс-символ! — подтверждает она об Ульрихе Мюэ.

Её лицо сосредоточено, тон чувственно-деловой.

— Внешность характерная, — решаю я подпеть.

Она объявляет с чувством:

— Лысые мужики — отличные сильные ёбари. У них ссекает волосы избыток тестостерона.

— Откуда эта чушь? — я вне себя от услышанного, поскольку не лыс.

— Это доказано, — роняет она.

Я требую сказать — кем и где?

Она раздражённо повышает голос, не отрываясь от экрана:

— Хватит мешать мне смотреть! Я уже заёбана!

Я в щекотливом чувстве приятной вины беру её руку, целую. Меж тем на экране с сидящим на стуле Гердом Вислером (Ульрихом Мюэ) совокупляется, подскакивая у него на коленях, полураздетая проститутка.

— Не видно, что отличный ёбарь — она работает, а не он, — ехидничаю я. — И даже раздеться для него не сочла нужным.

Солнечно, жарко. Мы с Оксаной на Музейном острове в парке Люстгартен, на лужайке с фонтаном. Перед лужайкой высится грандиозный Берлинский кафедральный собор: Berliner Dom. Оксана в облегающих брюках грациозно полулежит на траве у фонтана, сверкающего струями в солнечных лучах, задумчиво глядит на громаду собора, на его купол. Я любуюсь строгой красотой её отрешённого сейчас смуглого лица. Рассказываю ей, что в войну собору крепко досталось, его долго восстанавливали, и теперь он на шестнадцать метров ниже, чем был.

Оксана произносит в погружённости в свои мысли:

— Моя бабушка, мать отца, — немка. Дедушка был украинец, жили в украинской деревне. Немцы её сожгли, всех убили — бабушку и детей спас сосед.

Я слушаю удивительное. Немцы гнали население деревни расстреливать, в толпе была с детьми бабушка Оксаны. К солдатам бросился сосед и, указывая на неё, объяснил им, что она немка. Тогда её и детей отделили от толпы, оставили в живых. А спасший её сосед был убит вместе с остальными жителями. Если бы не он, не полулежала бы сейчас на траве у фонтана моя спутница с прекрасным иконописным лицом, глядящая на самую большую евангелическую церковь Германии.