На следующий день — то же самое. Скайп поочерёдно на совесть служит нам двоим. Меня берёт оторопь оттого, что происходит. Я и неотразимо прелестная украинка — в садо-мазохистских эксцессах. Дни и ночи мы накаливаем агрессивно-чувственную атмосферу, в которой регулярные землетрясения так своеобразно упоительны.
* * *
К нам в гости пришёл мой друг Рахман, который в день приезда Оксаны сфотографировал меня с ней и с Галиной. Он обаятельный мужчина, неизменно вызывающий симпатию у женщин. Сев за накрытый стол, с улыбкой спрашивает нас:
— Как ваши дела?
Оксана отвечает с дружеской непосредственностью:
— Семейные разборки! Устраиваем сцены!
— Из-за чего? — лукаво улыбается Рахман.
И слышит о моих «бурлящих связях». Я не молчу, и гость узнаёт, что Оксана «предаётся вирту». Мой друг даёт нам высказать всё, что просится на язык, не спешит с оценкой.
— Давайте выпьем, — говорю я.
— За мир! — добавляет Рахман, с подкупающим добродушием смеётся.
— Хорошее дело, — произношу я с невесёлой иронией.
Мой друг становится серьёзным.
— Вам надо пожениться, — говорит с таким выражением, как будто давно уяснил наши с Оксаной отношения.
Я хмыкаю, но не возражаю. Рахман объявляет мне:
— Ты должен прекратить все связи!
— А она? — вырывается у меня.
— Пусть сама решает.
— А если я прекращу, а она будет продолжать? — возражаю я сварливо.
Рахман — чеченец и, следуя кавказским представлениям о том, что значит вести себя по-мужски, выносит решение:
— Ты первый должен прекратить без всяких условий!
Я демонстративно вздыхаю, затем с видом «долг так долг!» поднимаю бокал, пью вино. Мой друг, кивнув на меня, глядит на Оксану:
— У тебя будет трудная немецкая фамилия. — Его глаза весело благожелательны.
Оксана сообщает, что её фамилия означает по-польски «мачеха».
— Ага! — у Рахмана выражение, словно он ждал чего-то в этом роде. — А будешь фрау… — и он раздельно произносит мою фамилию в её немецком звучании.
— Я подумаю, — отвечает ему Оксана с видом здравомыслия, добавляет, что у неё бабушка — немка.
Рахман с самым живым интересом слушает историю спасения бабушки с её детьми, среди которых был отец Оксаны. Речь заходит о злодеяниях, творящихся во время войн. Мой друг, выступающий за независимость Чечни, говорит, что как чеченец разделяет боль Украины, которая переживает сейчас то же, что пережил его народ.
— Наши народы сроднила агрессия Москвы, — участливо обращается он к Оксане.
Говорим о положении в Крыму, о том, что Путину до зарезу нужна дорога в него по суше и будут кровопролитные бои. Далёкая Украина как нельзя более близка нам троим в моей берлинской квартире.
* * *
На другой день — лучезарный, без ветерка — мы с Оксаной в Потсдаме, в Сан-Суси: в прусском Версале. На холме оглядываем дворец Фридриха Великого, склон холма великолепен, благодаря виноградным террасам. Внизу — искрящийся под солнцем фонтан, около него проводим полчаса. Потом на траве у пруда едим взятый с собой завтрак, кормим подплывших уток, но к нам спешит служитель и прогоняет нас. Оказывается, нельзя здесь мять траву.
Мы в одной, в другой части огромного парка. Фридрих Великий на коне. Сетчатый оливковый украшенный золотом павильон. Образец изящества Китайский чайный домик. Подавляющий размерами Новый дворец.
Блуждаем по парку, стараясь выбирать безлюдные аллеи. Дубы тут и там. А вот лужайка, сияющая ромашками. Оксана в облегающих светлых брюках бежит по траве, наклоняется, срывает ромашки. Она бесподобно хороша с её чёрными волосами до плеч, исполненная пленительно-плавного движения.
Дома она ставит кувшинчик с ромашками в спальне — минула неделя, они живые, как были.
Она больше не слушает в скайпе, как для неё зажгут свечи.
— Он глупый, — сказала в ответ на мои вопросы.
Мужчина напрасно вызывает её, напрасно звонит по мобильнику — она не реагирует на его звонки. Я более не согреваю скайп общением с дамами. На мэйлы читательниц, правда, отвечаю, но лишь так, как ответил бы читателям мужского пола.
* * *
Трептов-парк (Treptower Park) с бронзовым советским солдатом на постаменте на насыпном кургане. В правой руке солдата — опущенный меч, левая прижимает к груди девочку. Всё то, что давно известно по фотографиям и фильмам. Сейчас мы с Оксаной в живой обстановке этого действительно величественного места. Мне приходит в голову сказать:
— Похоже на марсианский пейзаж.
(Почему-то вспомнились «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери).
На Аллее саркофагов с пятью братскими могилами, покрытыми травой, — лишь редкие фигуры людей. Оксана стоит, застыв, медленно обводя взглядом выстланную мраморными плитами Аллею, зелёные прямоугольники могил, произносит, отвечая чему-то внутреннему:
— Как тихо.
Мы удаляемся в другой край парка, огибаем премилый сад подсолнечника, останавливаемся у шикарного розария.
— Мой дедушка, муж бабушки-немки, вернулся с войны, а его ждала дочка от немца, — рассказывает моя спутница.
Я слушаю продолжение истории бабушки. После того как её деревню сожгли и она с детьми нашла жильё, сын, отец Оксаны, заболел. Бабушка попросила о помощи немецкого врача, тот вылечил мальчика. И бабушка вознаградила доктора. Как протекали объяснения между нею и дедушкой-фронтовиком, неизвестно, но семья сохранилась. Девочка выросла, она жива и здравствует — тётя Оксаны.
Таким образом, я обязан встречей с моей спутницей тому, что её отец сначала был пощажён немцами, а затем, умирающий от болезни, спасён немецким врачом.
Мы рассуждаем о том, что среди воевавших немцев не могло не быть порядочных людей, что во всех ужасах, делаю я открытие, виновен нацистский режим. Попробуй-ка посопротивляйся ему. Дома предлагаю посмотреть фильм Иштвана Сабо «Мефисто» о карьере талантливого актёра при нацизме.
Я восхищаюсь вслух: Клаус Мария Брандауэр в главной роли блистателен! Спрашиваю Оксану:
— Секс-символ, правда же?
Лежу на диване, она сидит подле меня на стуле, глядя на экран монитора, подняв босые ноги на край стоящего впереди стола, у неё изящные ступни, точёные лодыжки, переходящие в скульптурные голени.
— Он мне противен! И его герой, и он сам! — заявляет категорично.
Тогда я превозношу Рольфа Хоппе, неподражаемого в роли Маршала.
— Сколько в нём мужского обаяния власти! И к тому же он лысый, а кто-то утверждает, что лысые — отличные ёбари.
Оксана помалкивает.
— Он — секс-символ? — давлю я и получаю в ответ:
— Не для меня.
— Как же так… — выражаю я недовольство, после чего заявляю: — Его герой Маршал — сила! Он Мефистофель! — привожу слова Маршала о том, что в каждом настоящем немце есть что-то мефистофельское, и нагло преподношу:
— Во мне есть безусловно!
Оксана двусмысленно усмехается, словно услышала нечто интересное, но не по делу.
* * *
24 июня прилетевшую в Берлин английскую королеву Елизавету II и принца Филиппа принимает в Замке Бельвю Федеральный президент Германии Йоахим Гаук. Замок украшает северную часть парка Тиргартен, в котором мы с Оксаной любим гулять. С утра дождь, мы издали увидели негустую толпу кинооператоров и зрителей у огороженной лужайки перед белым Замком, красную дорожку на ступенях у его дверей.
— Королеву ждать? — произносит Оксана, не тронутая любопытством. — В дождь лучше не стоять, а двигаться.
Отправляемся вглубь парка. Я, стараясь придать голосу проникновенность, читаю мой стих:
Кто эта стильная леди?
Английская королева.
Я позади неё слева —
невидимый тихий ангел.
ЧтО держит на стебле улитку —
астральную императрицу?
Рассвета лучистая слава.
Я позади неё справа —
лишь ею видимый ангел.
А ты — целомудренней Евы,
которая в ласках светила
свой фиговый щит обронила, —
истомно платан обнимаешь,
закинула ножку на сук.
Кто я твоей власти капризу,
когда позади тебя снизу,
под наших сердец перестук,
ярю бёдра справа и слева
и ртом добираюсь до зева?
Я, нервничая, жду приговора Оксаны. Она высокомерно произносит:
— Какая заумь! И эта старушка вдохновила на такое?
— Да нет же! — возражаю запальчиво и начинаю объяснять: — Написано три года назад. Вдохновила та, кого я сравниваю с Евой…
— И у кого вдохновляющая жопа! — вставляет Оксана.
— Английская королева тут — символ, — уклоняясь, сообщаю я тоном извинения. — Ею может быть любая из английских королев — хотя бы Анна Болейн, вторая жена Генриха Восьмого.
