Что ж, такие парадоксы в истории бывали не раз, и этому удивляться не приходится. Все в конечном итоге зависит от исторических условий, которые порождают такие личности.
Чан Кай — ши женился второй раз на Сун Мэй — лин, молодой, довольно интересной и культурной женщине из рода Сунов. Старую свою жену с сыном он оставил в Наньчане.
Сун Мэй — лин фактически командовала китайской авиацией. Через нее и ее брата Сунь Узы — вэня, одного из богатейших людей Китая, закупались за границей самолеты. Сун Мэй — лин представляла к наградам китайских офицеров и вообще чувствовала себя правой рукой генералиссимуса. Но кому‑либо, а именно ей мы представлялись вскоре после своего прибытия в Китай.
Сун Мэй — лин нас любезно приняла, справилась о здоровье, спросила, приятен ли был наш путь из Союза в Китай. Ее не интересовало, что мы намерены делать, как думаем вести борьбу с японской авиацией. Зато дотошно расспрашивала о достоинствах и недостатках китайских генералов, с которыми нам доводилось встречаться: кому из них можно доверять, кому нельзя. Чувствовалось, что в верхушке командования китайской армии плелись какие‑то интриги, и это больше всего занимало жену Чан Кай — ши.
Разумеется, от ответов на подобные вопросы мы уклонились. Мне подумалось: «Несчастная страна, которая имеет такое бездарное руководство».
Китайское командование получило сведения, будто японцы собираются высадить десант на южном побережье, в районе Кантона.
— Большой десант, — подтвердил во время беседы с нами полковпик Чжан. Он был немало расстроен, потому что хорошо понимал далеко идущие последствия вражеской операции. — Мне поручили выяснить, можете ли вы оказать нам содействие?
— Разумеется. Поможем вам, чем располагаем, — радушно откликнулся Рычагов. — Для того мы здесь и находимся.
Тут же развернули карту Китая. Алексей Сергеевич прикинул расстояние до Кантона. Было ясно, что без посадки по долететь.
— А есть ли по маршруту промежуточные аэродромы? — справились мы у полковника.
— Только один. Вот здесь, — показал он на карте.
По рассказам Чжана, это был маленький, заболоченный с одной стороны пятачок.
— Его кто‑нибудь обслуживает?
— Что вы? — безнадежно махнул рукой Чжан. — Никого там нет.
Тут же, не теряя времени, мы составили необходимые расчеты, справились о погоде по маршруту, попросили полковника, чтобы он позаботился о доставке на аэродром бензина.
— Будет сделано, — заверил Чжан.
На этот раз полковник оказался на редкость пунктуальным. Угроза Кантону, видимо, не па шутку встревожила его. Ведь Кантон — крупнейший город страны. Стоит он па одном из рукавов дельты реки Жемчужной, и к нему могут подходить большие морские суда. Значение его трудно переоценить: Кантон — ключ к сердцу Китая.
Лететь решили мелкими группами. Этим обеспечивалась скрытность передислокации, создавалось больше удобств в обслуживании машин. Кроме того, промежуточный аэродром попросту не мог вместить большую группу самолетов.
Полковник Чжан и я вылетели на четырехместном самолете первыми. Надо было подготовить посадочную площадку, организовать встречу и заправку боевых машин, затем отправить их на Кантон.
— А бензин будет? — еще раз спросил я своего спутника перед самой посадкой в самолет.
— Будет, будет, — заверил он.
Подлетая к аэродрому, мы увидели вереницу людей, растянувшуюся извилистой лентой километра на три.
— Подносчики бензина! — удовлетворенно произнес полковник.
Вслед за нами приземлились на и-16 Благовещенский и Григорий Кравченко.
Перед отлетом я спросил Кравченко, все ли его летчики сумеют произвести посадку на столь ограниченной площадке. Дело в том, что они только недавно прибыли во главе с Николаенко из Подмосковья, и мы не успелп как следует познакомиться с ними. Гриша, как всегда, сощурил глаза и ответил:
— Кто жить хочет — обязательно сядет!
Минут через тридцать в раскаленном добела небе по-' явилась первая группа истребителей. Все приземлились нормально. Не повезло только Андрееву. Парень малость не рассчитал. Его «ястребок» коснулся грунта колесами далеко от посадочного знака, на повышенной скорости врезался в болото на краю аэродрома, перевернулся и снова стал на шасси. Встревоженные происшествием, подбегаем к самолету. Андреев сидит как ни в чем не бывало, только губу немного разбил о приборную доску.
— Ну, парень, видать, ты в рубашке родился, — с облегчением произнес Благовещенский.
Вскоре прилетели и остальные группы. Посадку произвели без происшествий. После заправки истребители снова поднялись в небо и взялн курс на Кантон, соблюдая установленные интервалы. Предпоследним шел Благовещенский. Замыкающими летели мы с Чжаном на своей четырехместной «стрекозе».
Вечерело. Сначала земля виднелась в лиловой дымке, затем — в синей, а под конец, как это бывает на юге, сразу окуталась темнотой. Различить что‑либо внизу стало трудно.
Вижу, мой полковник заерзал, бросается то к одному окошечку, то к другому. Волнуется. Лицо побледнело.
— Что, мистер Чжан? — спрашиваю.
— Плохо, очень плохо, — настороженно показывает он пальцем в спину летчика. — Летать ночью не умеет, а садиться сейчас негде.
Признаться, и меня взяла оторопь. Я‑то отлично понимаю, чем все это грозит: надежных средств связи и обеспечения посадки в ночных условиях у нас нет…
— Кантон далеко? — сквозь рокот мотора кричу полковнику прямо в лицо.
— Не очень.
— Найдем?
— Должны. Огни большие.
— Летчик там бывал?
— Он сам из Кантона.
На душе немного отлегло: раз летчик местный, значит, аэродромы знает.
Чжан приподнимается, видимо, хочет что‑то сказать летчику. Я дергаю его за рукав:
— Не мешайте ему!
Вскоре вдали, прямо по курсу, показалось зарево огней.
— Кантон? — спрашиваю у Чжана.
Тот утвердительно кивает головой.
Огнн становятся все отчетливее, ярче. Уже можно различить направления улиц, световые рекламы. Над городом проходим на небольшой высоте. Видим темный квадрат. «Наверное, аэродром», — подумал я. В то время китайцы не выкладывали ночных стартов. Они попросту не имели о них представления, потому что летали только днем.
Сделав круг, самолет пошел на снижение. Под нами зиял темный провал. С каждой секундой напряжение нарастало: скоро ли земля? И вдруг машина неуклюже ударилась правым колесом, потом левым… Неужели перевернемся? Нет, кажется, выровнялась. Но что это? Прямо на нас стремительно надвигается домик с двумя освещенными окнами. «Не хватало только врезаться в него», — обожгла мысль.
Однако летчик вовремя заметил препятствие, резко развернулся вправо и… угодил в канаву. Послышался треск. Вылезаю из машины. Смотрю: одна плоскость обломилась, другая торчком нацелилась в небо.
— Жив? — кричу полковнику Чжану.
— Жив! — отвечает он, цепляясь за меня. Оказывается, при посадке мистер обо что‑то ударился, но страшного ничего не случилось.
Позже я спросил летчика:
— Как же вы садились без ночного старта?
— Я хорошо знаю Кантон. Вижу: кругом огни, а посредине темно, — ответил он. — Думаю: тут и аэродром. Планировал на центр темного пятна. Где ему еще быть? Вот и сели. Все живы. Что же еще?
Поистине надо обладать олимпийским спокойствием, чтобы так вот, в кромешной тьме, сажать самолет.
Привезли меня в гостиницу. Смотрю, по лестнице спускается Благовещенский. Голова повязана, губы распухли.
— Что с тобой, Алексей Сергеевич? — спрашиваю его.
— А, пустяки, — махнул он рукой. — Пойдемте ужинать.
Благовещенский садился на другой стороне города, и я не знал, что с ним случилось. За столом он рассказал наконец о своих злоключениях.
— Подхожу к аэродрому, — начал он, — никаких огней и в помине нет. Кое‑как увидел посадочную полосу и успокоился. Ну, думаю, все в порядке: ночью мне не привыкать садиться. Чувствую, колеса чиркнули о бетон и мой «ишачок» побежал. Где‑то уже на второй половине пробега — бац! Сильный удар. Самолет скапотировал, а я повис на ремнях вниз головой. Сгоряча не заметил, что лоб рассечен и кровь каплет на стекла очков. И вот через этн окровавленные очки мне показалось, будто над самолетом взметнулось пламя… Вот, думаю, незадача — заживо сгорю. А освободиться от ремней не могу. Позвал на помощь. Подоспевшие китайцы перевернули самолет, вытащили меня из кабины. Они же и перевязали мои раны.
— А пожар?
— Какой там пожар, — улыбнулся Алексей Сергеевич. — Это был отблеск взошедшей луны на моих окровавленных очках. В общем, отделался легким испугом.
— Почему же твой самолет перевернулся? — спрашиваю у Благовещенского.
