Флагман увидел вдали от станции воздушный бон. Это, вероятно, незадачливая японская семерка решила взять реванш — атаковать вторую группу наших бомбардировщиков. Но из этого у нее тоже ничего не получилось: бортовой огонь бомбовозов был настолько интенсивным, что самураи не осмелились подходить на близкую дистанцию. Погоня яте никаких результатов не дала: имея превосходство в скорости, советские корабли быстро оторвались от противника и без потерь возвратились на свой аэродром.
Удар по авиабазе и железнодорожному узлу Ханьчжоу вызвал такой переполох у японцев, что некоторое время они вообще не появлялись в небе Китая. Только спустя несколько дней осмелились послать девятку бомбардировщиков под прикрытием восемнадцати истребителей, чтобы уничтожить наш аэродром. Однако посты воздушного наблюдения заблаговременно предупредили нас о появлении противника. Внезапный удар был сорван. Мы приняли срочные меры: тяжелые машины рассредоточили по запасным аэродромам, а истребителей подняли в воздух.
На подходе к Наньчану показались японцы. Они шли компактно, в боевом порядке «клин». Мы условились, что одна группа наших самолетов свяжет боем истребителей, другая атакует бомбардировщиков.
До сих пор не могу попять, почему японцы, встречаясь с нашим заслоном, обычно не пытались прорваться, а сразу же поворачивали назад. То ли страх гпал их вспять, то ли стремление во что бы то ни стало избежать потерь. То же самое произошло и на этот раз. Сбросив груз куда попало, самураи пустились наутек. Наши не стали преследовать их. Обе группы истребителей завязали жаркую схватку с восемнадцатью самолетами прикрытия.
Сейчас уже не помню всех перипетий этого боя. В моей записной книжке сохранилась пометка: «В бою над Наньчаном сбито шесть японских истребителей». Их обломки чадили неподалеку от нашего аэродрома. А на другой день нам сообщили, что в пятидесяти километрах от Наньчана, в озерах, нашли еще две сбитые вражеские машины. Вероятно, летчики не сумели дотянуть до своей базы.
Очевидцы этого воздушного сражения — а ими были вое жители Наньчана — ликовали. В клуб, где размещались наши летчики, пришла группа школьников во главе с учительницей. Детишки выразили свою признательность за то, что советские соколы отбили нападение врага на их родной город. Гости и хозяева обменялись подарками. Однако радость нашей победы была омрачена гибелью Сергея Смирнова, замечательного товарища, смелого бойца…
Несколько позже мы совершили удачный налет на японские корабли, стоявшие на реке Янцзы. Правда, не обошлось без маленького происшествия. Группу бомбардировщиков возглавлял Федор Иванович Добыш. На маршруте на флагманской машине неожиданно начал обрезать мотор, по — видимому, в бензин попала вода. В интересах дела Федор Иванович решил передать командование своему заместителю. Но как это сделать? Радиосвязи, как известно, тогда еще не было на самолетах, поэтому Добыш попытался уступить место новому лидеру. Однако его попытки ни к чему не привели: отвернет в сторону — колонна за ним, снизится на одну — две сотни метров — все экипажи в точности повторяют его маневр. Пока флагман маневрировал — самолеты приблизились к цели. Федор Иванович первым сбросил свой бомбовый груз, за ним вздыбили взрывами мутные воды Янцзы другие экипажи. Шесть японских кораблей пошли на дно.
Возвратившись на аэродром, Добыш подошел к своему заместителю:
— Обо всем мы с тобой, дорогой товарищ, условились, только сигнал «Бери командование на себя» не отработали…
— Так в нем яге, Федор Иванович, и нужды не было, — резонно заметил тот. — Раньше с вами в воздухе никаких происшествий не случалось.
— Верно, не было. А тут, видишь, какой кордебалет приключился… Так что будь всегда наготове.
Полковник Чжан обычно знакомил нас с положением на фронтах, и мы всегда знали обстановку на сухопутном театре военных действий.
После падения Нанкина наступление противника замедлилось. Японцы уже несколько раз пытались соединить Северный и Центральный фронты ударом в направлении железнодорожного узла Сюйчжоу. Но китайские войска успешно отбивали их атаки.
23 марта 1938 года японцы снова перешли в наступление на Сюйчжоу тремя армейскими колоннами.
— Удержатся ли наши? — тревожно сказал полковник Чжан.
А на следующий день прибегает сияющий:
— Поздравьте, победа! У Тайэрчжуана самураи получили сокрушительный отпор.
Враг оказался отрезанным от основных баз, остался без продуктов питания и боеприпасов. Его били с фронта и с тыла. Партизаны преградили пути отхода. Пытаясь выручить попавшую в беду группировку, японское командование бросило туда подкрепление. И тут‑то сыграла свою роль наша авиация. Самолеты накрывали неприятельские колонны на дорогах, уничтожали их бомбами и пулеметным огнем.
Битва на этом участке фронта продолжалась в общей сложности шестнадцать дней. Чжан сообщил нам ее итоги: из 62 тысяч человек, брошенных противником в наступление, 40 тысяч было убито и ранено. Помню, как ликовал Ханькоу. На улицы вышли сотни тысяч демонстрантов с факелами. Бойцов и командиров несли на руках. Праздничные гулянья продолжались всю ночь. Это была действительно крупная победа китайского народа над японскими захватчиками, и мы от всей души поздра — вили полковника Чжана и всех его товарищей, работавших с нами.
Вскоре после этого мы получили сведения, что командование противной стороны, раздосадованное предыдущей неудачей, готовит мощный бомбардировочный удар по Ханькоу. Налет приурочивался к празднованию дня рождения японского императора, чтобы поднять престиж армии, а заодно и преподнести достойный подарок божественному Микадо.
К тому времени наши боевые отряды пополнились. Георгий Захаров, воевавший вместе с Рычаговым в Испании, прилетел в Китай и привел с собой свыше тридцати истребителей. Это было очень кстати: пополнение не только увеличило силы, но и подняло моральный дух летчиков.
— Нашего полку прибыло! — радовались товарищи.
Георгий Нефедович и прилетевшая с ним группа достойно выполнили свой интернациональный долг. Они сразу же включились в боевую деятельность и сопли немало японских самолетов. Позже, в Отечественную войну, Захаров командовал 303–й авиационной дивизией, в которую входил полк «Нормандия — Неман».
Мы располагали достаточным временем, чтобы основательно подготовиться к отражению массированного налета вражеской авиации. Все — и летчики, и техники, и штабные командиры — отлично понимали значение Ханькоу как важнейшего центра, поэтому тщательно проверяли авиационную технику, разрабатывали различные варианты предстоящей операции.
Рычагова отозвали в Москву, и его обязанности возложили на военно — воздушного атташе в Китае и. Ф. Жигарева. Жигарев и Благовещенский сошлись в мнении, что переброску истребителей на аэродромы, прилегающие к Ханькоу, надо осуществить как можно скрытнее.
Кроме группы Захарова к нам прибыли также летчики под командованием Большакова и Зингаева. Таким образом, мы располагали внушительными силами. Договорились, что большая часть истребительной авиации перебазируется 30 мая, а остальные перелетят на рассвете следующего дня: пусть японцы считают, будто мы в полном неведении, и до последнего дня тешат себя надеждой па внезапность своего удара…
Вместе с инженером и группой техников я должен был заблаговременно выехать в Ханькоу, чтобы подготовить аэродромы к приему самолетов, позаботиться о горючем, продовольствии, размещении личного состава. До Цзюцзяна нам предстояло добираться поездом, далее — пароходом. Для сопровождения нам выделили двух китайских офицеров.
В вагоне было настолько душно и пыльно, что мы то и дело утирались мокрыми полотенцами. А тут еще сюрприз с обедом. Предложили ароматный рис, перемешанный с мелко нарезанными кусочками яиц, а ложек не дали. Вместо них — тонкие палочки. Какая уж тут еда — палочками…
В Цзгоцзяи прибыли к вечеру. Там сообщили, что пароход английской компании пойдет на Ханькоу только завтра утром. Устроившись в гостинице, мы со своими проводниками отправились осматривать город. В магазинах поразило обилие фарфора. Причудливые расписные чашки, блюда, вазы, кофейники, статуэтки красовались в витринах и на прилавках.
— Недалеко отсюда находятся заводы по производству фарфоровых изделий, — пояснили китайские товарищи.
Мимо нас прошла рота солдат. Офицер сидел в коляске, которую тащил рикша, и время от времени подавал отрывистые команды. «Какое же чувство единения, духовной близости, общности целей может быть у холеного офицера со стеком в руках и этой серой, забитой солдатской массы?» — подумал я.
Для китайской армии того времени подобные явления считались обычными, и сами китайцы на них просто не обращали внимания. Нас же это буквально коробило. Человек — тягло… Мы не могли представить себе большего унижения.