И шарахнул холостыми в воздух.
Вот тут-то рабочие и прозрели! Осознав, что причина заварушки они сами, и зная нашего коменданта не понаслышке, рабочие приняли самое верное решение — драпать, и как можно быстрее. Что они и сделали с огромным энтузиазмом. Догнать беглецов наши объединенные силы не смогли. Рабочие развили околосветовую скорость и, не обращая внимания на снег по пояс, мороз и скорое наступление сумерек, ударно углубились в сопки. Поговаривали, что они за пятнадцать минут достигли завода «Нерпа», что километров в шести от Оленьей губы, а это, учитывая зимние условия и отсутствие дороги, практически невозможно. Вот что значит настоящий испуг!
Кожакарь же был сильно раздосадован результатами охоты. Построив во дворике комендатуры всех ее участников, он долго и нудно приводил примеры бдительности из истории всех войн человечества, материл нашу медлительность и безынициативность, а под конец разделил весь отряд на тройки и отправил патрулировать сопки. Хуже наказания придумать было невозможно. Слава богу, меня как дежурного эта кара не коснулась. На мой взгляд, в реальной боевой обстановке Кожакарь от досады расстрелял бы каждого десятого, не меньше, а остальных отправил бы в штрафной батальон. После, в дежурке, он еще минут сорок, поправляя сползающую каску, строил планы всеобщего оцепления района, махал руками и покинул нас, на прощанье озадачив фразой:
— Выступаем по зеленой ракете! Ждать сигнала!
Но ждал сигнала уже следующий дежурный, мне до конца вахты оставалось часа три, и они прошли более или менее спокойно.
Где-то с годик Кожакарь еще почудил и тихонько уволился в запас. Купив у дивизии два списанных «КамАЗа», он почти все последние дни службы посвятил их восстановлению, благо возможностей для этого было пруд пруди. Арестовывая матросов-шоферов с базы, он обменивал их свободу на запчасти, а на следующий день арестовывал снова. И так до полной реанимации машин. И уехал наш комендант на молдавскую Батькивщину своим ходом, и захирело с его уходом царство Кожакарство.
Командир отсека подводной лодки отвечает:
— за готовность к использованию средств борьбы за живучесть, находящихся в отсеке.
Корабельный устав ВМФ СССР
Те, кому довелось послужить на подводной лодке командиром отсека, знают: такой собачьей должности больше не существует. Гора никому не нужной документации, в основном служащей прикрытием известного места начальников и самого командира отсека. Пять-шесть бравых морячков из всех боевых частей, формально ему не подчиняющихся, которых надо вычислить и поймать по приборке и заставить вылизывать родной отсек. И еще множество мелких «приятных» обязанностей типа развешивания всевозможных бирок и выслушивания визга старпома по поводу и без повода. Песня! И все это издевательство сверх твоих должностных обязанностей. Вроде как внеклассные занятия, но с оценками в дневник по полной форме и с ремнем по филейной части за их невыполнение. Не соскучишься!
Особую головную боль вызывает вроде бы незначительная мелочь — аварийный инструмент. Всем знакомы алые пожарные щиты с непременным ящиком с песком, ломом, топором и остроугольным ведром на гвозде, незатейливо разбросанные там и тут во всех береговых военных и гражданских организациях. Аналог существует и на флоте. Под гордым названием «Отсечный щит аварийного инструмента». Ну и несколько с другой комплектацией. Нет песка — есть здоровенная кувалда. Нет ведра — есть асбестовые рукавицы и коврик. Нет багра — зато лом с резиновой изоляцией и симпатичным флотским названием ЛИ-1 (лом изолированный). Ну и всякие чисто корабельные прибамбасы, вроде банки с олифой, гвоздей и прочей крайне необходимой подводнику мелочевки, включая двухметровые деревянные аварийные брусья. Все это хозяйство должно быть аккуратно разложено по всему отсеку, дабы в минуту опасности подводник свободно и непринужденно мог выхватить со щита пластырь и заткнуть образовавшуюся течь или пробоину. Все как по писаному! Но жизнь вносит свои коррективы. И они, на удивление, не запланированы ни в одном руководящем документе Главного штаба ВМФ.
Просто на флоте воруют. Практически все. И большинство не по злому умыслу, а просто так, по надобности. Ну взял, ну попользовался — и бросил. И так всегда. Исключая, конечно, интендантов с их тайными закромами, тут уж если что вынес, то и съел. Никуда не денешься — физиология. А насчет остального очень точно выразился мой незабвенный замполит Палов: «Воровства в отдаленных поселках подводников нет — есть перемещение материальных ценностей внутри гарнизона, от одного военнослужащего к другому…» А на корабле такое дело развито до безобразия. Особенно в отношении тех самых аварийных щитов. Вызывает дежурный по кораблю матросов наверх лед с пирса скалывать. А где лом взять? Ясное дело, на щите, да на том, какой поближе к выходу. Взял, вынес, подолбил и забросил подальше, чтобы не тащить обратно и не перенапрягаться. Хилый матросский организм не перегружать. Нужен мичману топорик или пила в гараж, не навсегда, на время, — засунул в портфель, унес. Поработал на славу частной собственности, а обратно нести передумал — перемещение материальных ценностей внутри гарнизона. Вы уже в курсе.
Так и уходят из отсеков нажитые его командиром нехитрые ценности, что куда. И гвозди, прикупленные за собственные деньги, и зубила, выкрашенные из дома принесенной краской, и все остальное, включая малые аварийные упоры, придуманные адмиралом Макаровым, и не предполагавшим, что они могут с успехом заменять автомобильный домкрат. Да и мало ли что дома пригодится. Вот и прячут командиры отсеков к вечеру ближе все свое аварийное имущество куда подальше от шаловливых рук. До утра. А ночью заползает на корабль невыспавшийся дежурный по живучести с единственной задачей — наскрести пяток замечаний для записи в свой журнал, утром предъявить их НЭМСу и с чистой душой отправиться спать. И если дежурный по кораблю еще не вылез из песочницы и мочит штаны при любом, кто выше его в звании на одну звездочку, то все.
Перво-наперво щиты. А там конь не валялся. Ни один ни в одном отсеке не укомплектован. Дежурное замечание есть. Живчик наскребет еще немного, чирканет в вахтенный журнал и дальше двинет. А утром. Командир замечания прочитает, старпома лицом в дерьмо ткнет, даст время на устранение, и в штаб. А старпом, получив спросонья клизму, проснется, озвереет, и начнет сечь вокруг. Командиры отсеков засуетятся, начнут припрятанный на ночь инструмент из сейфов и выгородок вытаскивать и на место втыкать. Через час все нормально, все на месте. Старпом командиру доложит, тот кивнет, а вечером вся история повторяется по новой. И так всегда.
В один прекрасный момент командиру надоедает ежедневно выслушивать в штабе одно и то же. Он устраивает общекорабельную истерику. Всех на борт, в 22.00 весь экипаж строится на вечернюю поверку, потом оба старпома из носа в корму проверяют готовность отсеков, щиты, печати, чистоту. По полной флотской программе. А потом, после устранения замечаний, может и домой отпустит. Каждый такой всплеск вынуждает командиров отсеков не прятать кровное добро на ночь. Вот тут-то оно и пропадает, в самом большом объеме. Ведь когда экипаж постоянно на борту, то и работы больше. А где работа, там и инструмент. Вот такой круговорот.
По молодости я одних топоров на собственные средства прикупил десяток, не меньше. Ломы и не считал. Идешь вечером по поселку домой, глядишь, бесхозный лом с лопатой у стенки дома притулились. В руки — и пошел. А утречком на пароход. И в загашник. На будущее. И так постоянно. То купишь, то сопрешь. Надоело. И тут пришла мне в голову одна идея. Признаться, не моя. От кого-то слышал, даже не помню. Но понравилась она мне сразу — настоящий советский моряк придумал!
Позвал я своего самого надежного отсечного бойца матроса Андреева и поставил ему генеральную задачу: вот тебе, Андрейка, доски, вот пила, вот нож, вот краска. Сотвори мне из всего этого аварийный инструмент, да не простой, а деревянный. Покрась, номер отсека выведи и на щит повесь. Андреев идею сразу правильно воспринял и даже с большим воодушевлением. Ведь за выкраденный из отсека инструмент я его больше всех за уши таскал, как самого старослужащего. Две ночи подряд подальше от чужих глаз морячки моего отсека под Андрейкиным руководством пилили, выстругивали и красили в трюме аварийно-деревянную имитацию. А на третье утро мы торжественно водрузили на свежевыкрашенный щит деревянный топор, деревянное зубило, фанерную пилу, рядом пристроили лом из лопатного черенка, заботливо обтянутый резиной, и аварийные упоры. Те, правда, не очень получились, но в чехлах из пластиката даже вблизи казались настоящими. И даже в банку гвоздей деревянных насыпали. Короче заменили все, кроме асбестовых рукавиц. Да их и не тащит никто. Вернее, редко тащат. Выкрасили на славу, по всем инструкциям. Железо, точнее — то, что вместо него, почернили, дерево-красным цветом. Везде белым цветом номер отсека вывели. Я ради такого случая опись новую изобразил. Каллиграфическим почерком, тушью и пером выводил. Старался. Обтянули мы всю эту красоту пластиком и стали наблюдать.
