старался развязать эту историю в нужном для разведки ключе. Но Хосе стал действовать самостоятельно. План был такой: выехать с «Грингой» в США, заключить брак, дождаться рождения ребёнка. Поступок честного мужчины! Однако в паспортной службе Мексики у него стали выяснять, почему он молчит о первой семье. О том, что она есть, свидетельствует въездная анкета. Хосе кое-как замял тему, но запаниковал и поспешил вызвать Тарасова на встречу. Основания для тревоги были: если этому делу дадут ход, то Хосе вполне могут привлечь к уголовной ответственности, обвинив если не в убийстве жены, то в двоежёнстве.
По мнению Тарасова, выход из ситуации был один: «легально или нелегально перебросить Хосе Санчеса в США и оттуда отправить в Мурманск на советском пароходе, чтобы никогда больше не использовать его по нашей линии». В Центре торопиться с «Рембрандтом» не стали. «Гринга» ведёт себя тихо, скандалов не устраивает, у Хосе хороший заработок, денег не просит. Выжидательная позиция – наилучший вариант на данный момент.
Забегая вперёд, можно сказать, что новый резидент к ситуации с «Рембрандтом» подошёл прагматично. Он предложил переправить художника в Англию и посмотреть, как тот проявит себя в европейских условиях. В Центре резидента поддержали. Томас, старший брат Хосе, служивший в Лондоне, добился для него въездной визы. Хосе вручил своей подруге «Гринге» две тысячи долларов, обещал высылать деньги на воспитание ребёнка (хотя сомневался в своём отцовстве) и отбыл на Европейский континент. Война завершилась, готовился суд над нацистскими преступниками в Нюрнберге, Советский Союз и западные страны ещё открыто не конфликтовали. Нелегальная работа уже не казалась «Рембрандту» чем-то запредельно рискованным.
Он воссоединился с семьёй. Пытался найти работу вначале в Лондоне, потом в Париже, но без успеха. Замечал за собой слежку, признаки негласных обысков жилья. Всё это стало тяготить, ведь «шпионаж» – это постоянный дискомфорт. Поэтому Хосе с радостью отозвался на предложение Анелии уехать на её родину в Болгарию. Он стал работать сценографом в театрах и художником в книжных издательствах Софии. Лет через десять перебрались в ГДР. После смерти диктатора Франко Хосе Санча смог вернуться в Испанию. Его пейзажные работы с испанскими, болгарскими, английскими и немецкими сюжетами хорошо продавались. Но картин с мексиканскими мотивами он никогда не выставлял, словно их и не было.
Вопросы по документации нелегалов Тарасов намеревался решать с помощью агента «Знакомого». Связь с ним резидент установил в апреле 1944 года, позвонив в Веракрус, где тот работал на таможне. Передал привет от «Тома», сказал, что было бы желательно повидаться. Договорились о свидании в Мехико. Твёрдые условия для встречи – место и время – Эйтингон обговорил с агентом, покидая страну.
«Знакомый» – Матео Попайкономос – был привлечён к сотрудничеству с советской разведкой в Испании. Вначале планировался для работы в Греции, но в Мексике оказался нужнее. В ходе операции «Утка» он помогал Эйтингону в «организации» документов прикрытия для некоторых её участников. Позже он помогал «Тому» в «эвакуации» основных боевиков Сикейроса за пределы Мексики.
После четырёхлетнего перерыва «Знакомый» не утратил желания сотрудничать с советской разведкой. Поставленную перед ним задачу – создать «независимый» аппарат по документации в системе МВД – Матео воспринял с пониманием. Он занимался этой работой для «Тома», готов выполнять её для нового советского представителя. Было придумано кодовое слово для этого аппарата – «Индейцы». В МВД у Матео имелись неплохие личные связи, идейная основа подходила не для всех, но с достаточным материальным стимулом обозначенная разведкой задача была решаема в Мексике практически с любой категорией лиц. Тарасов разобрался с ситуацией самого агента. В Веракрусе Матео поселился по состоянию здоровья: в Мехико для него было слишком высоко, сердце давало сбои. В интересах дела он был готов приезжать в столицу три-четыре раза в месяц, но зарплаты Матео в таможне едва хватало на жизнь, оплату поездок и отелей он бы просто не потянул. За услуги резидент ежемесячно вручал «Знакомому» денежное вознаграждение, и вскоре вместо прежней убогой комнатки агент снял квартиру из двух комнат, которая – в перспективе – могла быть использована в оперативных целях, в том числе для временного укрытия «Гнома».
Первым делом «Знакомый» восстановил контакт с «Ларедо», который в МВД занимался туристическими и эмиграционными делами. В феврале – ноябре 1940 года именно его по рекомендации Эйтингона использовал «Знакомый» для оформления документов прикрытия ряду участников операции «Утка». Тарасов сообщил в Москву: «Ларедо» работает за небольшие деньги из идейных соображений, считая, что помогает испанским эмигрантским организациям. Как и другие «индейцы» он не знает, что действует в наших интересах».
Резидент направил в Центр список «индейцев», подготовленный Матео. Среди них – секретарь замминистра МВД (идейно); его помощник (за деньги); управляющий делами департамента по эмиграции (без денег). Плюс другие: отдел заключений на ходатайства иностранцев (пять сотрудников, – за деньги); архивный отдел (четверо сотрудников, – за деньги); демографический отдел (за деньги). Нельзя было обойтись без таких служб, как каталог-картотека (трое – деньги, идея); отдел национальной регистрации (трое – деньги, идея). Большое внимание «Знакомый» и «Ларедо» уделяли центральному аэропорту, отделению эмиграции (начальник – за деньги). Это отделение имело особую важность, именно оно выдавало туристические карточки иностранцам на право полугодового проживания в стране сразу же по прибытии.
Требовалось укреплять позиции в городе Колима. Там находился центр, которому подчинялась эмиграционная служба в порту Мансанилья, основном по связи с южноамериканскими странами на тихоокеанском побережье. Аналогичная задача стояла по городу Нуэво-Ларедо на границе с Соединёнными Штатами, через который проходит железная дорога и панамериканское шоссе. В обозримом будущем Тарасов планировал нацелить «Знакомого» на вербовку капитана небольшого парохода, одного из тех, что курсируют между Мексикой и Карибскими островами. Вариантов «эвакуации» «Гнома» было несколько, но «карибский» казался наиболее подходящим.
Маргарита Нелькен, псевдоним «Амор»
Тарасов, который клялся и божился, что не будет иметь дел с «земляками», то бишь с местными и испанскими коммунистами, стал невольным «действующим лицом» в их междоусобицах. Летом 1943 года испанских эмигрантов в Мехико взбаламутила новость: из Москвы прибыл Хесус Эрнандес, один из руководителей испанской компартии, её представитель в Коминтерне. Мексиканские власти встретили Эрнандеса с почестями: он хоть и бывший, но всё-таки министр республиканской Испании! Эрнандес и другой посланец из Москвы – Франсиско Антон, прибывший в декабре, – должны были «дисциплинировать» мексиканский филиал КПИ.
У испанских коммунистов постоянно возникали конфликты с республиканскими органами в изгнании. Трения мексиканского «филиала» партии с «попутчиками», выяснение отношений даже между собой не лучшим образом сказывались на настроении партийцев. Не дремала франкистская охранка: эмиссары КПИ, направляемые в Испанию для воссоздания нелегальных структур, часто проваливались.
Чтобы разобраться в ситуации, Центр дал указание Тарасову «получить надёжную информацию» по КПИ в Мексике. В июне 1944 года резидент установил контакт с Висенте Урибе, бывшим министром сельского хозяйства Испанской республики, которому в Москве доверяли. В материалах разведки он
