черноту забытья.
Напоив его, Нянька озабоченно посмотрела на просвет бутылку, проверяя, сколько осталось коньяка.
— Обойдусь, — отмахнулась Мокошиха. — Наговорённая полотнянка есть ещё?
— Как не быть, — ответила Нянька, ставя бутылку и рюмку на тумбочку у его изголовья. — Пропотеет, водкой разотрём и переоденем. Ты пойди ко мне, повались на часок.
Грибаток на них уже не было. За дверью послышались чьи-то осторожные, но не крадущиеся шаги.
— Сивко к скотине пошёл, — пояснила Нянька.
— Дельный мужик, — согласилась Мокошиха. — Справишься одна?
— Бабы уже встали, — ответила Нянька.
Мокошиха зевнула, пришлёпнув себе рот ладонью.
— И впрямь пойду прилягу. Позавтракаю со всеми и пойду.
— По свету пойдёшь? — удивилась Нянька.
— А и чо тут такого? — лукаво удивилась Мокошиха.
Они обе негромко рассмеялись и посмотрели на него. Рыжий лежал неподвижно, на спине, но повернув голову и прижавшись щекой к подушке. Лицо влажно блестело от выступившего пота, и дышал он тяжело, жарко, но это уже был обычный жар.
Мокошиха легко подхватила свой узелок и вышла.
— И вам утро доброе, — донёсся из коридора её спокойный голос.
Нянька оправила на нём одеяло, подоткнув под ноги и с боков, пощупала влажный горячий лоб. Он шевельнул обмётанными губами, но глаз не открыл.
— Ну и спи себе, — погладила спутанные влажные пряди Нянька, — во сне болезнь уходит.
— Ну да, Старшая Мать, — вошла в повалушу Большуха. — Как он?
— Горит ещё, — ответила Нянька. — Посиди с ним, а я сейчас. На кухне кто?
— Цветна с Красавой. Вот хотим Мокошихе, раз уж она здесь, Орешка показать.
— А отчего ж и нет, — согласилась Нянька, пряча под платок бутылку с коньяком и выходя из повалуши.
Оставшись одна, Большуха огляделась. Надо будет вещи Рыжего достать и повесить, и сундучки его оба достать. Плох был, понятное дело, трупом лежал, а сейчас уже видно, что оклемается. В дверь заглянула Красава.
— Ну, как он?
— Живой, — ответила Большуха, проверяя, не расшатались ли вбитые в стену для одежды гвозди.
— О Лутошке говорил чего?
Большуха фыркнула.
— Не видишь, что ли, горит мужик, очунеется когда, скажет.
Красава вздохнула, разглядывая тяжело дышавшего во сне Рыжего.
— Напрочь мужика ухайдакали.
— А ну не каркай, — вошла в повалушу Нянька. — Живой, значит, встанет.
— Вчера-то…
— Вчера оно вчера и было. Работать ступайте. Большуха, пригляди там.
— А как же. Мокошиха-то с нами сядет?
— А с кем ещё? Что там для неё, я приготовила. Сама не смогу, ты отдашь.
В приоткрытую дверь заглянула Трёпка. На неё тихо цыкнули в три голоса, и она исчезла, даже рта не открыв.
Выпроводив Большуху с Красавой, Нянька снова села на своё место у его постели. Вгляделась во влажно блестящее от выступившего пота лицо и улыбнулась.
— С возвращением тебя, парень.
Он шевельнул губами, будто услышал и хотел ответить.
Темнота была тёплой и мохнатой. Он бесстрашно и бездумно плыл в этой темноте. Было тихо и спокойно. Правда, голова какая-то тяжёлая и мысли путаются, но после того, что было… это даже не пустяки, ещё меньше. Не надо куда-то бежать, что-то делать. Он не знает почему, просто знает. Аггел, что-то не то. И не надо, он будет спать. Как жарко. Но после того снега, чёрного и белого льдов, белого кафеля жаркая темнота даже приятна.
Где-то далеко звучат голоса, мужские и женские. Он не понимает, даже не разбирает слов, но знает: это не опасно, он может спать. Спать, спать, спать… в большом заснеженном лесу, в маленькой избушке, возле горячей печки, спать, спать, спать… Ничего нет, только жаркая темнота и покой… Ничего больше нет. И не надо…
572 год
Зима
4 декада
3 день
Усадьба жила своей жизнью. В своё время наступило утро, проснулась рабская половина, у всех свои дела, свои хлопоты. Но первый вопрос о Рыжем.
— Как он?
И радостно передаваемое от одного к другому. Живой! Горит, правда, но жар — это уже обычное дело.
— Понятно, полежи голым на снегу.
— Сколько там?
— Девки, не видели?
— На градуснике? За тридцать.
— Ого!
— Пока до коровника добежал и то прочувствовал, а тут-то…
— Хватит языки чесать! Работать ступайте.
Нянька продолжала сидеть у постели Рыжего, время от времени давая ему глотнуть из рюмочки. Он пил, не открывая глаз, но уже глотал и пару раз даже попытался прихватить зубами край рюмки.
— Ишь ты, распробовал никак, — ухмыльнулась Нянька.
— Старшая Мать, — заглянула в повалушу Басёна, — Мокошиха уходит. А тебя хозяин кличет.
— Тьфу ты, — сплюнула Нянька, пряча бутылку под платок, — как оно сразу всё. Посиди с ним, не тереби только. И чтоб не раскрылся, пока горит.
— Ага, ага, — закивала Басёна.
Нянька быстро забежала в свою повалушу, оставила там в укромном месте бутылку и рюмку и вошла в кухню.
Мокошиха сидела у стола, держа на коленях Орешка. Орешек, смеясь во весь рот, бесстрашно дёргал её за выбившуюся из-под головного платка прядь.
— Экий ты баловник, — качала головой Мокошиха, но прядь не убирала и тоже смеялась.
— Хозяин кличет, — сказала ей Нянька.
— А то я одна дороги с подворья не найду! — фыркнула в ответ Мокошиха. — Ну, баловник, иди к мамке, жить тебе да жить родителям на радость.
Покрасневшая Цветна забрала Орешка.
— А вот, — она пугливо оглянулась на дверь в коридор к хозяйской половине, — что он его своему учит…
— А и пускай, — кивнула Мокошиха, — тятька родный плохому не научит, и ему поговорить с кем будет, отойдёт сердцем.
Нянька уважительно поклонилась Мокошихе, а за ней и остальные женщины. Мокошиха ответила общим поклоном, быстро закуталась в свой большой чёрно-синий платок, подхватила лежавший на табуретке у двери на двор узелок, убрав его под платок, и вышла.
— Большуха, порядок чтоб был, — строго сказала Нянька, уходя из кухни.
Спал Коррант, неожиданно для себя, крепко и спокойно. Хотя такой денёк выдался, что… ну ладно, обошлось и вспоминать нечего. Проснувшись в своё обычное время, он полежал, прислушиваясь, не доносится ли с той половины вой, которым в посёлках отпевают умерших, но звуки были обычные, утренние. Значит, что? Выжил Рыжий? Ну… Ну, тогда что? Тогда у него есть шанс. Если Рыжий выживет и сможет работать, даже не в рейсах, хотя бы только в гараже, то… тридцать две тысячи в гараже окупятся не очень скоро, но всё равно это уже будет… прибыток. Прикинем варианты. Первую стычку он выиграл, но мало ли что у этой сволочи припасено, нет, что может быть припасено, какая подлость наиболее вероятна в этой ситуации? Ситуёвина — как говаривал училищный капрал, учивший их ставить, а главное снимать
