Игрушке необходимо вернуть исконное место, которое ей принадлежит по праву. Одна из местных мастериц попробовала привезти на рынок несколько десятков свистулек, и, как говорили, опыт удался. Народ не остался равнодушным. Да и какой современный мальчишка, пресытившийся заводными, пластмассовыми и плюшевыми игрушками, пройдет мимо яркой «филимонки»? Так удачно окрестила игрушку моя четырехлетняя дочка, когда я дал ей в руки подаренного конька. Что бы ни говорили, но, видно, в ней, в народной игрушке, есть что-то такое, что трогает детскую душу.
С Антониной Ильиничной мы пошли смотреть горн, которым пользуются до сих пор. В крутой стенке оврага еще курилась обложенная кирпичом яма, в ней — прикрытые черепками остывшие горшки. Внизу, со дна оврага чернела провалом топка. До недавнего прошлого игрушку обжигали в горне. И горшки, и игрушки — все вместе. Сверху яму замазывали глиной, перемешанной с соломой, оставляя дыру для газов и дыма. Вначале дров клали мало — сушили, а потом уж не зевай, знай подбрасывай поленья, и так всю ночь. Но и здесь свои секреты. Мастера по цвету раскаленных горшков определяют, когда убавить, а когда прибавить жару. Ошибешься — и пережег, вся работа впустую.
— Игрушка из горна звончее была, голосистее и крепче, — припомнила Антонина Ильинична. — Бросишь ее на землю, не разобьется. Умели мастера обжигать. Да таких уж теперь и нету.
— Хотели бы вы сработать что-нибудь свое? — спросил я у мастерицы напоследок.
— А почему бы и нет? — удивилась она. — Жизнь такая пошла, все изменилось, люди по Луне ходят, и мне хочется свое сделать, да вот с Союзом художников загвоздка. Говорят, что только старинное красиво.
Пока мы шли тропинкой через широкое поле тяжелого, налитого ячменя, мне почему-то захотелось представить себе ту крестьянку, которая, наверное, еще в екатерининские времена одела простую бабу в наряд барыни, да еще осмелилась (не усмешка ли это?) сунуть ей в руки утицу-свисток. Имя той мастерицы неизвестно, а игрушка живет до сих пор.
В. Константинов
Наконец-то! Дверь трактира распахнулась, и в помещение шумно ввалились крестоносцы. В их руках извивалась, билась, кричала язычница. Публика замерла. Отставили кружки с пивом почтенные джентльмены. У входа толпилась и заглядывала, внутрь чернь. В сторонке сгрудились прокаженные.
— Турчанку привели! — раздался шепот.
— Казнить неверную! — шум постепенно нарастал. — Растерзать ее! Выжечь глаза!
Растолкав слуг, воины Христовы вывели женщину на середину погребка и грубо бросили на стол. Толпа отпрянула: из соседней комнаты вышел человек в черном капюшоне. Но не успел палач поднести к лицу жертвы факел, как та возмутилась:
— Ну-ну, увлекся! Поосторожнее! Еще брови подпалишь, чего доброго.
— Положим, ты тоже хороша, — палач рассмеялся и бросил факел в кадку с водой. — Трудно потерпеть, что ли, для пользы дела?
Этот диалог почему-то невероятно развеселил публику. Смеялись все, даже прокаженные, хотя им, как известно, не до веселья...
Извинимся перед читателями за розыгрыш (ведь описанная сцена имеет к розыгрышам самое непосредственное отношение) и расставим все по своим местам. Время действия — наши дни. Место действия — маленький театрик в северо-западной части Лондона. Турчанка, крестоносцы и палач — профессиональные актеры, а все остальные — зрители и «по совместительству» участники представления. Только в отличие от прочих театралов мира публика здесь не рассаживается «согласно купленным билетам» в партере или амфитеатре, а занимает места, предусмотренные сценарием: те, кто купил дорогие билеты, станут «джентри» — «мелкопоместным дворянством», владельцы билетов подешевле — «слуги»; можно пройти на представление и вовсе задешево, но тогда — хочешь не хочешь — придется взять на себя роль «прокаженного». Пора объявить и название «действа» — Фестиваль дураков...
У английского Фестиваля дураков — оставим шутки в стороне — назначение самое серьезное: дать горожанам возможность отдохнуть. И средства для этого используются разные. В свой праздник смеха, который начинается незадолго до рождества, 20 декабря, лондонцы — те, у кого есть желание отвести душу, — совершают «путешествие в средневековье».
Сцена в погребке, несомненно, кульминация всего праздника, но фестиваль не сводится только к театрализованному представлению. На площади перед театром «Раундхауз» (это тот самый «трактир», о котором шла речь вначале) выступают клоуны, фокусники, шпагоглотатели и канатоходцы, звучат средневековые мелодии и современная музыка.
У фестиваля есть и такое свойство: никто не заботится о четком сценарии, все держится на импровизации. Это понятно: управлять многочисленной и разношерстной публикой не так-то просто. Поэтому актеры, ведущие представление, должны быть недюжинными мастерами экспромта. Зрители прекрасно знакомы с этой особенностью праздника и готовы ко всему — к любым проказам и шуткам, к каким угодно подвохам. Здесь-то и таится, наверное, основная прелесть: никто не знает, как сейчас повернется его судьба, что ждет его в следующее мгновение, вознесет ли его толпа на руках или его объявит «зачумленным», и та же толпа шарахнется в стороны.
Ну и, конечно же, не самая последняя цель Фестиваля дураков — посмешить всех желающих. Ведь на этом празднике «мрачное средневековье» так легко и естественно уживается с комедией, фарсом, шуткой. Ради них-то в конце концов и устраивается фестиваль. Что ж, трудно не согласиться с мнением руководителя группы актеров Пэдди Флетчера: «Я веселюсь — значит, существую».
С. Власов
Ханс Лидман. Звезда Лапландии
Эйно допивает кофе и, спустившись к реке, споласкивает почерневший от копоти кофейник. Затем, наполнив его водой, заливает тлеющие угольки костра. Вода булькает и шипит, клубы дыма поднимаются кверху и исчезают. Эйно заворачивает кофейник в грязный от сажи пластиковый мешочек, прячет в рюкзак и неторопливо говорит:
— Нет, этого медведя нам не догнать. — Затем, повернувшись ко мне, продолжает: — Ну, швед, на этот раз тебе вряд ли удастся что-нибудь снять. Медведь напуган и ушел далеко за речку.
Да я и сам это понимаю. Но на всякий случай все же оставляю камеру с тяжелым телеобъективом на груди.
Альфред сидит на поваленной ветром сухой сосне и в бинокль внимательно осматривает местность вдоль реки. Где-то далеко наверху река огибает крутой обрыв, и, мне кажется, Альфред думает, что медведь пошел по мелководью вдоль обрыва, обогнул его и снова вылез на наш берег. Как бы там ни было, он настолько от нас оторвался, что все мои надежды снять лапландского медведя, взлохмаченного от быстрой погони, снова тают в голубой дали.
Тут я слышу голос Альфреда:
— Что-то копошится там в кустах, наверху у поворота реки.
Эйно и я быстро подносим к глазам бинокли. Да, нам тоже видно, что в кустарнике, метрах в двух от воды, и вправду шевелится что-то темное.
У меня громко стучит сердце. Я уже прикидываю, как туда побыстрее добраться. Марш-бросок вверх по течению, и там, наверху, я где-нибудь засяду со своим аппаратом. А Эйно и Альфред с собакой-следопытом не спеша пойдут вверх и спугнут медведя так, чтобы тот бросался к засаде. Вот это будет кадр!
Но вот раздвигаются кусты, и к реке пробирается человек со спиннингом. Боязливо озирается вокруг и делает первый заброс. Хотя лето в разгаре, на нем кожаная шапка, такая же куртка и высокие до колен резиновые сапоги.
Я спрашиваю, кто это такой.
— Это Микко, — отвечает Эйно. И, немного подумав, говорит:— Ты когда-нибудь слышал про Звезду Лапландии?
Конечно, слышал. Несколько лет назад, находясь среди золотоискателей в Култале, я многое узнал об этом редком камне. Звезда Лапландии — самый желанный для старателя минерал, корунд, который после обработки превращается в красивые рубины и гранаты. Это редкий корунд, и ценится он очень высоко. Истоки реки Лемменйоки — единственное место в Европе, где встречаются залежи таких камней.
Звезда Лапландии — призмообразный минерал, имеющий форму правильного шестиугольника. Он назван так по звездовидному образцу, в котором лучи расходятся от центра к периферии.
Выше всего ценятся темные крупные камни, но найти Звезду Лапландии бывает так же нелегко, как и прочие виды корундов. Ее нельзя намыть, как золото, и лишь самый тренированный глаз может обнаружить такой камень в слое рыхлого песка или же гальки либо в выветренных горных породах. На Лемменйоки он свободно встречается в песке и гравии и чаще всего бывает здесь бесцветным, непрозрачным. Прозрачный и цветной корунд встречается лишь в странах Востока.
