— Этого Микко, — продолжает Эйно, — часто называют Звездой Лапландии. Так его прозвали много лет назад. История его довольно примечательна.
Как и многие другие старатели, Микко бродил по Култале, намывая золото, но сосредоточиться он по-настоящему не мог, то тут, то там копал ямы. И если выяснялось, что до горной породы далеко, бросал яму на половине. Старатели жалели его и помогали чем могли, а то бы Микко наверняка уже умер от голода. Работать, как другие, он так и не научился и лишь бесцельно бродит вокруг, рыбачит, охотится, иногда промывает песок.
Но порой ведь бывает и так, что даже слепая курица находит зернышко. Точно так оно- случилось и с Микко. В один прекрасный день он наткнулся на большой корунд, лежавший на отмели прямо на гальке. Великолепная Звезда Лапландии, величиной с кулак — крупнее тут не находили. Если, конечно, верить его рассказу.
Но бремя счастья, которое так неожиданно легло на его плечи, голодранцу Микко оказалось не под силу. Быть может, у него случился небольшой удар или слегка отшибло память. А может, он так ошалел от внезапно привалившего богатства, что просто не помнил, что творил. Как рассказывал Микко, он очень боялся, что кто-нибудь украдет его находку. Он поднялся на гору Екелепяя и спрятал там корунд под каким-то камнем.
Какая странная идея. Ведь воровство, нечестность редко встречаются среди золотоискателей. И если посторонний старатель, какой-нибудь охотник за счастьем, пустится на хитрости, его хорошенько отдубасят и так погонят с Леммениоки, что он никогда уже не вернется.
И вот с того самого дня, уже двадцать долгих лет, Микко ищет свой тайник.
Эйно замолкает. Время от времени он закидывает спиннинг, но рыба у него не клюет. Скоро он будет рядом с нами.
— Может, сварим еще кофе? — спрашивает Альфред. — И угостим Микко?
Все согласны, что это хорошая идея. Эйно достает свой кофейник, и скоро красные языки пламени снова лижут прокопченное днище.
В тот момент, когда кофе сварен, из кустарника появляется Микко. Увидев нас, он пятится назад.
— Ты что испугался, Микко? — смеется Эйно.
— Гм, — бормочет Микко, немного успокоившись. — Я думал, это опять медведь.
— Что ты говоришь? Ты видел медведя?
— Да, мне повстречался медведь. Едва не сбил с ног.
— Что он, так быстро бежал?
— У-у-у, несся, как пуля! Это вы, видать, его так напугали.
Мы переглядываемся. Уголки рта у Эйно выражают недовольство, Альфред почесывает подбородок. Дальнейшая погоня теперь бесполезна. Медведь наверняка нас учуял. Или, быть может, услышал. Теперь он промчится без остановки много километров подряд.
— Присаживайся, Микко, — говорит Альфред. — Мы как раз сварили кофе.
Микко опускается на траву. Время от времени он кидает на меня любопытный взгляд. Заметив это, Эйно, объясняет:
— Этот чудак швед, он приехал фотографировать медведя.
Микко смотрит на меня испытующе.
— Гм, — говорит он, — если тебе надо снимать медведя, можешь пойти со мной. Я " почти каждый день встречаю медведей.
Эйно и Альфред хохочут. Эйно протягивает Микко свою чашку и наливает в нее кофе. Потом спрашивает, не нашел ли он свою чудесную Звезду Лапландии. Микко что-то бормочет.
— Она лежит там, где лежит. Ворам и бандитам ее не найти.
Эйно и Альфред снова разражаются хохотом, смеются как-то злорадно, бессердечно. Альфреду так весело, что он кидается навзничь в траву. Даже собака, и та пару раз громко тявкнула.
Микко сердито озирается, губы его складываются в угрюмую гримасу. От этого он становится еще смешнее, и Эйно с Альфредом захлебываются от смеха, из глаз у них катятся слезы.
Что до меня, то мне трудно участвовать в этом неугомонном веселье, оно мне непонятно. Ведь история с пропавшим корундом — трагедия, день и ночь мучившая Микко, его мечта, которой так и не суждено сбыться.
Микко держит в руках большущую чашку с кофе, еще слишком горячим, чтобы его можно было пить; рука его дрожит, и кофе расплескивается через край. У него сердитый и несчастный вид человека апатичного и разочарованного в жизни. Впалые щеки, широкий плоский нос, слегка выступающие скулы и острый подбородок с редкой бородкой. Сейчас он рассержен, и в глазах у него сверкают угрожающие искры, а несколько минут тому назад, прежде чем Альфред и Эйно стали над ним насмехаться, глаза его, были мягкими и добрыми.
Я просто не могу его не пожалеть. Мне кажется жестоким подтрунивать над ним. И чтобы как-то сгладить злорадный и бездумный хохот моих спутников, я осторожно говорю:
— Да, обидно вышло с этим редким камнем. Но ты его в конце концов найдешь.
Микко бросает на меня благодарный взгляд и начинает отхлебывать кофе. Когда те двое наконец угомонились, он обращается ко мне с вопросом:
— Ты о нем слышал?
Я утвердительно киваю головой.
Микко что-то весело напевает. Сделав пару больших глотков, он смотрит мне прямо в глаза и говорит очень серьезно:
— Мой корунд — самая большая и самая прекрасная Звезда Лапландии. Ты верно говоришь, я обязательно ее найду. Я это точно знаю.
Эйно фыркает. Альфред разражается приступом кашля.
Выпив пару чашек кофе и поговорив о том, как трудно рыбачить в этой реке, Микко поднимается, чтобы идти дальше. Его пустой рюкзак уныло висит на спине. Уходя, он поворачивается ко мне и говорит:
— Приходи как-нибудь. Я могу показать тебе медведя.
Когда я спрашиваю, где он живет, Микко теряется и ничего не отвечает. Глаза его бегают. Наконец он бормочет:
— Где я живу? Да здесь, вдоль реки, видишь, вон там в лесу. У меня нет постоянного места, я сплю и ем там, где мне больше понравится. — И он исчезает в кустах.
Мысли мои часто возвращаются к Микко. Его судьба меня сильно волнует, хочется встретиться с ним наедине, послушать его собственный рассказ о запрятанной Звезде Лапландии. К тому же ему явно везет на медведей, и он наверняка лучше других поможет мне сделать хорошие снимки.
Неделю спустя я снова отправился в глухие места в верховья Васкийоки. Местность я знал довольно плохо и слышал, что охотничьих домиков тут совсем немного, да и найти их бывает нелегко.
— Если будешь держаться тропинок, то всегда выйдешь к домику или к хорошему месту, где сможешь переночевать, — учили знатоки.
Но такой совет неудачен, я это знал по собственному опыту. Ведь лучшие тропы в лесу чаще протоптаны оленем и могут вдруг теряться в траве. Полагаться в этой глухомани на карту тоже не всегда возможно — на ней нанесены лишь крупные лесные дороги.
Целых два дня я бродил близ реки. Местность там совсем закрытая — заросли, топи, болота, низкорослый лесок. Крупных высот нет, и это затрудняет ориентировку. Тропинок тоже было мало, а те, что удавалось обнаружить, вскоре скрывались в вереске и через пару километров исчезали совсем. Зато медвежьего помета и медвежьих следов было хоть отбавляй, а на озерах и небольших водоемах я видел много гусей и лебедей-кликунов. Фотоаппарат в полной готовности постоянно висел у меня на груди.
К счастью, стояла теплая и ясная погода. Чувствуя усталость, я находил сухой клочок земли, опускался на хрустящий олений мох и спал часок-другой. Проголодавшись, ловил форелей и, разведя небольшой костёр, зажаривал их на вертеле. Я наслаждался природой и жизнью, проблемы и загадки завтрашнего дня меня совсем, не волновали.
Я старался держаться поближе к реке. Кое-где берег был песчаным, и тут всегда можно было обнаружить чьи-то крупные следы. Но определить, кому они принадлежали — медведю, оленю или человеку, — было не так-то просто, ибо ветер с дождем превращали их в бесформенные ямки.
То тут, то там я находил остатки костров, и если это было на песке, то рядом с золой всегда были начерчены какие-то странные фигуры, причем повсюду одинаковые, и по форме, и по размеру. Фигуры напоминали магические рисунки: они походили на подкову, от которой отходили небольшие короткие линии. Но одна линия была длинной и жирной, а на конце ее маленький крестик. С левой стороны круга много мелких точек, одна из них обведена кружочком. На некоторых фигурах тот кружок размещался чуть-чуть подальше, в остальном же рисунки были совершенно одинаковы.
Эти фигуры заставили меня призадуматься. Что-то они наверняка означают, ведь нарисованы они у каждого костра. Быть может, их автор — какой-нибудь саам, который не забыл еще поверий своих предков? И он, быть может, рисовал фигуры, желая благословить свой кофе или сушеное мясо? А может быть, фигурки призваны остановить оленей, не дать им перейти на другой берег реки? Но подходящего решения так и не нашел.
На третий день вечером я обнаружил на песчаной отмели у реки совсем свежие следы человека. И решил, что Микко где-то рядом.
Чуть позже, перед заходом солнца, когда звонко пищали комары, а река «кипела» от гулявшей рыбы, я заметил, как метрах в ста ниже по течению над поверхностью воды появилась большая рыбина. Она взлетала на полметра, а водяные брызги поднимались выше, чем на метр.
